Страница 2 из 44
… взрыва, как такового, я не услышал. Мне как будто звук отключили. Мелькает только картинка, причем фрагментально, скачками, как старое кино, в этом времени настоящее, что крутят в синематографе. Тело отца подбросило в мою сторону, экипаж встряхнуло, полетели куски дерева, кожа обивки. Дернулась лошадь, видимо получив свою долю осколков, завалилась на бок. Я будто впал в ступор. И все, картинка рассыпалась на мелкие осколки, мое сознание отключилось…
Очнулся я резко, но оглушенный, сразу и не "врубился", что произошло. Картинка постепенно начала восстанавливаться. Все как в тумане. На меня что-то навалилось. Жалобно ржет лошадь. Никодим бежит в нашу сторону. Прохор сидит рядом, прислонившись к стене дома, хрипит и трясет головой. "Контузило наверное", как то отрешено предположил. Решил привстать. Меня придавило, надо отодвинуть. Рука натыкается на что то липкое. "Кровь", спокойно подумал я. Подбежал Никодим, еще кто-то из дома. Вес перестал давить на меня, я привстал.
Тут меня как обожгло. Это был отец. Клочья шинели, мундир, все в крови, верхняя часть груди и горло — одна сплошная рана. Он еще дышит, пальцы судорожно хватают меня за рукав, он тянется ко мне, пытается что-то сказать, но слышно только клокотание и хрип.
— Отец, как же…,отец…папа! — он дернулся и как то сразу обмяк.
— Оте-е-ц! У-у-у, с-с-суки! Убью-у! Га-а-ды! В исступлении заорал я.
Меня оттащили от трупа отца, отвели домой. Во мне что-то надломилось, после этого все стало восприниматься как то отрешенно, проходить как то мимо. Появлялись какие-то люди, кто в штатском, кто в мундир, кто-то приходил, кто-то уходил. Задавали вопросы, пытаясь что-то выяснить, некоторые ответы записывали. Я отвечал, не вникая в суть ни вопросов, ни ответов.
— Да, приглашение получили сегодня…
— Нет, о нападении не думал…
— Нет, князь оказался тут случайно…
— Да, думаю, что нападение связано с предыдущими происшествиями…
— Нет, нападавший не рассматривал, в кого именно кидать бомбу…
— Да, наверное смогу узнать нападавшего…
И вдруг, как вспышка! Меня будто переклинило. "Я знаю нападавшего". Эта мысль пронзила мое сознание, вернула в реальность. Да, я знаю нападавшего, но он не знает меня. Он знает молодого корнета, изнеженного аристократа, может знать какого-то спортсмена, и все! Но он узнает волчару из XXI века, хладнокровного убийцу из XXI века, вышедшего на тропу войны и жаждущего мести. Да, теперь у меня появилась цель, и эта цель будет поражена.
Все три дня до похорон, как бы мне не было тяжко на душе, прошли в суете и заботах. Принимал соболезнования от друзей и знакомых нашей семьи, телеграммы и письма от представителей знатных фамилий России и Европы, отвечал на них. Согласовывал организационные вопросы похорон. С юга выехали родственники мамы, с ними Мэри, или "солнышко", как все называли ее в детстве. Дочь генерал-майора князя Прокопия Шервашидзе, друга и соратника деда, Ивана Андрониковского. Я помню ее таким маленьким живчиком с ангельской внешностью, когда семья Шервашидзе гостила у нас. Тогда же старые друзья как бы сосватали нас, решив таким образом породниться. Конечно, все это ни к чему не обязывающая формальность, никаких обязательств передо мной не было, нигде ничего не зафиксировано, просто разговор старых друзей за кувшинчиком молодого вина, но Мери несколько дней тогда ходила такая гордая, так забавно вздергивала носик и пыталась предъявлять на меня свои права. Наверное, у женщин это привито на подсознательном уровне.
После этого мы виделись лет десять назад, тогда семья Шервашидзе отдыхала в Бадене, и мы с отцом заехали туда на день по дороге в Берлин, проведать старых знакомых. Потом мы не встречались, хотя слышал, что она стала поистине красавицей. Сейчас старый князь решил вывести девушку в столичный свет, более того, сам решил поселиться в Санкт-Петербурге.
И вот настал день похорон.
После панихиды в квартире гроб на улицу вынесли генералы барон Мейендорф, Александр Егорович, Таль Александр Яковлевич, Дерфельден Христофор Платонович, Татищев Илья Леонидович, Енгалычев Павел Николаевич, Врангель Анатолий Андреевич. На Кадетском бульваре у дома был выстроен почетный караул трех родов оружия от коменданта, полагавшегося умершему генералу[4], причем все офицеры были в траурных лентах, при полной парадной форме. Кроме положенного караула, отца провожал весь наш полк, полурота стрелков Императорской фамилии, полусотня конвоя. Гроб у дома приняли старшие офицеры полка, пронесли по Кадетскому бульвару, здесь их сменили другие офицеры. Процессия проследовала по Кирасирской улице на территории полка, вдоль казарм 2-го и 3-го эскадронов, канцелярии, полкового плаца. Вдоль всего следования стояли нижние чины со снятыми головными уборами. Под колокольный звон и пение "Святый боже…" гроб с телом усопшего вносят в полковой храм лейб-гвардии Кирасирского Его Императорского Величества полка, церковь Мученика Иулиана Тарсийского, где должно было проходить отпевание, устанавливают посреди церкви, ногами к алтарю, провожающие стоят с зажженными свечами.
Было много венков, кроме традиционного от полка, с полковыми лентами, лично от командира, полковника Рауха, от всех эскадронов полка, от гвардейских частей гарнизона, именные, от сослуживцев по полку, старых Кирасир Его Величества, друзей и соратников отца. Отдать последний долг погибшему пришли Великий князь Владимир Александрович, министр двора барон Фредерикс, министр граф Ламсдорф, генерал-лейтенант Одоевский-Маслов другие высшие чиновники империи.
Службу ведет митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний[5], служат ему настоятели полковых храмов Царского Села. Читают псалмы, поются тропари и погребальные стихиры, читается св. Писание. Наконец звучит: "Со святыми упокой Господи раба Твоего Николая…" после этого архиерей, обратясь лицом к покойному, читает разрешительную молитву, изложенную на особом листе:
Господь наш Иисус Христос Божественною Своею благодатию, даром же и властию, данною святым Его учеником и апостолом, во еже вязати и решити грехи человеков, рек им: приимите Духа Святаго, ихже отпустите грехи, отпустятся им; ихже удержите, удержатся; и елика аще свяжете и разрешите на земли, будут связана и разрешена и на небеси. От онех же и на ны друг друго приимательно пришедшею, да сотворит чрез мене смиреннаго прощенно и сие по духу чадо Николая от всех, елика яко человек согреши Богу словом, или делом, или мыслию, и всеми своими чувствы, волею или неволею, ведением или неведением. Аще же под клятвою или отлучением архиерейским или иерейским бысть, или аще клятву отца своего или матере своея наведе на ся, или своему проклятию подпаде, или клятву преступи, или иными некиими грехи яко человек связася; но о всех сих сердцем сокрушенным покаяся, и от тех всех вины и юзы да разрешит его; елика же за немощь естества забвению предаде, и та вся да простит ему, человеколюбия ради Своего, молитвами Пресвятыя и Преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, святых славных и всехвальных апостол, и всех святых. Аминь.
По прочтении этой молитвы он свернул лист, на котором она напечатана в свиток, и вложил его в правую руку усопшего.
После этого следует прощание с усопшим: все подходят к нему, отдают поклоны, прикасаются губами к иконе на груди покойного и венчику на его челе, говорят последнее "прости…". На тело кладется покрывало, а гроб накрывают крышкой и выносят из храма. Сквозь коридор из военнослужащих полка, обнаживших палаши, гроб подносят к катафалку, устанавливают на него и в сопровождении всего полка, за исключением дежурной команды, эскорт следует станцию Царское Село. Здесь уже подан специальный поезд с вагоном-катафалком.
4
Батальон стрелков с трубачами, эскадрон Гусарского полка и батарея Офицерской артиллерийской школы.
5
Антоний (1846–1912 г.), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский с 1898 г., настоятель Свято-Троицкой Александро-Невской лавры, член Святейшего Синода Русской православной церкви.