Страница 16 из 20
Прокопевна
рассказ
Памяти бабушки
С самого утра Прокопевна впала в отчаянное волнение. Оно накрыло её в тот момент, когда старушка оторвала листок календаря. После тщательного его изучения почти слепыми глазами, в нарастающей тревоге ей удалось рассмотреть, что наступило девятнадцатое число. Едва дождавшись пока внучка, поднимется с постели, она кинулась к ней в слезах:
– Доча, мы ведь Юрочку с Днём рождения забыли поздравить!!!
Но ужасная новость не произвела на Асю должного эффекта, а напротив, не на шутку разозлила:
– Баб, ну сколько можно? А?! Ты достала уже с Юрочкой своим! Сил нет! Трындец, блин! Когда у дядь Юры День рождения?
– Восемнадцатого.
– А месяц ты хорошо запомнила, в каком сына родила?
– В марте… в Акмолинске ещё снег лежал.
– А сейчас что?
– Что?
– Октяр-брь уж наступил… полгода ещё до Юрочкиного Дня рождения! А ты мне каждый месяц концерты закатываешь! Зла не хватает. Вот езжай к своему Юрочке и целуйся с ним!
Прокопевна пристыжено вжала голову в худые плечи и нетвёрдо засеменила в свою комнату, корректируя продвижение по длинному коридору осторожным касанием стены рукой, тихо шепча сама себе:
– Ну, иди тогда, Прокопевна, в свою ателье…
– Баааб, – взревела ей в сутулую спину взвинченная Ася, – Ну сколько раз повторять – хватит обои пачкать! Года ещё не прошло после ремонта, а уже чёрная полоса по всему коридору от твоей руки!
– Да где-то палочку свою посеяла, – оправдываясь, залепетала старушка, продолжая движение наощупь, сгорбившись сильнее.
Ася ревновала бабушку к своему дяде, успешному московскому адвокату, который вспоминал о слепой девяностолетней матери исключительно по праздникам. По убеждению Аси, бабушка должна всецело и безраздельно обожать, боготворить только её, Асю и отдавать всю пенсию только ей. Но вредная капризная старушка ежедневно вспоминала о милом Юрочке, что потерялся на неприветливой чужбине один-одинёшенек в зловещих столичных лабиринтах юриспруденции.
Дядя – седой солидный господин с насмешливым прищуром и ежеминутными ёрническими подколками, всегда вызывал у Аси тревожные подозрения, как бы на нашу хибару глаз не положил. Им там, столичным адвокатским бесам – запросто любую жилплощадь оттяпать. Ничего святого! Нас-то всё поносит, мол, провинция немытая, а приведись до дележа, так и не побрезгует родным грязнопупинском. А чего ещё ждать от человека, для которого суд – дом родной и кормушка. Отъел ряху на чужом-то горе.
Себя Ася почитала за героиню-великомученицу – дохаживать древнюю больную бабушку с пожизненной инвалидностью – тяжкий груз, и за это они ей все обязаны ноги целовать: и московский дядя, и мамочка – та ещё непредсказуемая мадам. А то больше что-то не нашлось желающих за старушкой глядеть, а как помрёт? Сразу налетят вороны – наследнички. Хорошо, что Ася давно сообразила вырвать у бабуси дарственную на квартиру, а эта бумажка, как известно обратного хода не имеет, и в суде не оспаривается. Обломитесь все адвокаты!
Прокопевна долго держала в сухих ладошках детскую Юрочкину фотографию. Рассмотреть уже не могла, но помнила всё до мельчайших подробностей: в пенных крахмальных кружавчиках лежит смешной очаровательный малыш с круглыми глазами в казённой ясельной панамке:
– Груздок, ты мой! Груздок!
«Закапывание глаз» заняло сегодня больше времени, чем обычно. Руки дрожали, и старая липкая пипетка проносила лекарство мимо. Наконец капли попали в два голубых «озерца», на некоторое время, прояснив чёткость контуров окружающего мира. А утренний оздоровительный ритуал продолжился. Таблетки были разложены на всю неделю по пробкам от пластиковых бутылок: в «беленьки» – утренняя доза, а «синеньки» – те на ночь. Раньше Прокопевна ещё делала зарядку – незамысловатые движения сидя, но уже давно больно было даже тряхнуть головой, шум в ушах поднимался, словно в ураган попала.
– Охы, доча, да что ж это я так помногу таблеток-то пью? – Обратилась старушка к зашедшей в её «келью» внучке, – может, хватит уш мне их пить? Хватит деньги-то почём зря переводить?
От сказанного Ася на миг приостановила энергичное рытьё в шифоньере:
– Нет, ты чё, меня сёдня решила окончательно доконать? Пей, давай быстро! Чего хочешь, чтоб парализовало на хрен? Вспомни, сколько после инсульта отваживались? Я не хочу за тобой лежачей памперсы менять!
– А я ведь, доча, ниччо не помню! Помню только, как язык тяжелел. Страшно это – никому я не хочу надъедать! Ты если там чево, ты сдай меня в детдом.
– Куда? – Ася нервно хохотнула.
– В дом инвалидов, как Леночка из пятой квартиры свою свекровку.
– Нет уж! Хренушки! Им тогда и пенсию отдавай и хату. Государство – не дураки, за-просто-так с вами нянькаться!
Ася надевала модную блузку и злилась, что обнова, ни разу не надёванная, стала тесновата.
– Ты, доча, на работу?
– Какая работа? Окстись! Суббота ж сегодня!
Прокопьевна заметно встревожилась:
– А куда? Куда собираешься?
– Да так… пойду с Викой прошвырнусь… к знакомым… – неопределённо повела плечами Ася.
– Давай там не как тудыличи – еле-еле порог перешагнула. Ох, как же противно, когда женщина пьяная!
– Строить меня заканчивай! Без тебя как-нибудь разберусь!
– Ты, доня, не сердись. Но всегда помни – первую рюмочку пригубила, а вторую – уже всё. Извините, не могу меня дома бабушка старенькая больная ждёт. А не так чтоб по всей! Ежли норму свою не знать… – то это чё-то с головой… А уж этт-та твоя В-вик-ка!!! Она ж как конь, ведро заглонёт – не поморщится! А ты гонишься за ней? Зачем? И чему она тебя хорошему научит? Охы, как вспомню как вы с ней на Новый год!.. Лежат – две лосихи… вином пахнет… Фу!
– Слушай, ты хорош уже! Иди детей своих поучи… правилам хорошего тона! Чё-то не сильно они к тебе бегут, хоть их годами бабушка старенькая больная ждёт! Чего у меня в жизни-то хорошего есть? Ни мужа, ни работы приличной! Впахиваю за три копейки, дак ещё и в собственные выходные на тебя смотреть! Хочешь последней подруги меня лишить?!
– Доча, у тебя же сын! Сутками ребёнок в ящик пялится, а матери хоть бы хны! Вот чего он там видит-то? Цельный день: тум-тум-тум-тум. Как в кузне!
– Да, уж музыка точно – такой, наверное, фашисты в концлагерях пленных пытали, – Ася решила переключить свой гнев с бабушки на сына, – Олежка, ну-ка выключай комп! Ты меня слышишь? А?! Открой!!! – Ася отправилась ругаться с вечно запертой дверью в детскую.
Правнук Олежка – ещё один человек, любимый Прокопевной беззаветно. Любовь эта, правда, видимого отклика не находила и на Олежкином поведении не отражалась. «Но ведь на то он и мальчик, не гладью же ему вышивать в конце концов. Подрастёт – поймёт!» – успокаивала себя Прокопевна.
Горячо любимый правнук реагировал на её просьбы и замечания не иначе, как на привычный бубнёж с экрана, то есть – никак. Но зато он радовался и чмокал старческую щёку, когда Прокопевна умудрялась пожарить ему картошечку с корочками.
А как начнёт бабушка поучать, типа: «Давай учись! Не выказюливай! Помогать-то некому, самому придётся дорогу в люди пробивать. Бросай ты эту свою трындычиху – капютер. Он у тебя жизнь отнимает!» То на это сам собой нашёлся безотказный способ дрессировки надоедливых старушек: показать питомца – ручную домашнюю крысу, даже и показывать не надо, можно просто сказать: – А вот у меня Пипа, хочешь подержать?
В ответ Прокопевна, как шёлковая ретируется под испуганные причитания:
– Вот сказали бы, возьми мыша или руку отрубим, а я бы сказала – нате рубите руку, не возьму мыша…
Когда за Асей захлопнулась дверь, Прокопевна села на своё привычное место в кресле у окна, где и проходили её одинокие дни.