Двери лабиринта

Я возвращаюсь обратно, бегу в другой проем. Но новый коридор снова приводит меня в тупик. Я снова возвращаюсь. Я уже запуталась. Я не помню, в какие проемы я забегала, а в какие нет. Забраться на стену не возможно. Она слишком высокая и гладкая. Я просто бегу вперед, куда ведут меня мои ноги. Я бегу из коридора в коридор в поисках моего сокровища. Но он словно куда-то пропал или уже нашел выход из лабиринта. А я все никак не могу. И снова тупик. Но нет. Это не совсем тупик. Здесь есть дверь. Я поворачиваю ручку и открываю ее.

Комната. Это кухня. Не очень богатого убранства, но о не бедного. Видно, что семья, что здесь живет среднего достатка. На плите готовится еда. Стол накрыт, ожидаю прихода семейства. Видимо они пока сидят в соседней комнате, потому что за дверью раздаются голоса и детский смех. Интересно, а какая у меня семья? Они наверное волнуются за меня. Надеюсь.

Вдруг дверь открывается дверь и на кухню заходит мужчина. Он подходит к холодильнику, достает оттуда молоко и ставит его на стол. Он не обращает на меня никакого внимания. Значит, он меня не видит? Но почему? Значит, я действительно умерла? Не знаю. Но мужчина продолжает, не обращая на меня внимание. Он открывает дверцу мойки и достает оттуда какое-то сильное чистящее средство, кажется. Наверное, собирается что-то мыть. Но я ошибаюсь. Вместо этого он открывает бутыль с молоком и наливает туда это средство. Зачем? Что он хочет? Неужели он собирается отравить свою семью? Нет. Не может быть. После всех манипуляций, он ставит средство обратно в мойку, а молоко в холодильник. И уходит. Надо вылить молоко. Я захожу внутрь и бегу к холодильнику. Хватаюсь за ручку – но рука проходит сквозь нее. Я пробую снова и снова – не результат тот же. Я не могу этого сделать.

Тут на кухню заходит семья. Сначала заходит женщина, темноволосая, кареглазая, красивая. За ней заходит девочка лет пяти-шести. У нее в руках плюшевый зайчик. Последним заходит тот самый мужчина. Он улыбается, но взгляд его полон грусти и решительности.

Все усаживаются за стол, кроме мамы. Он подходит к плите, выключает ее и накладывает еду. Расставляет тарелки на столе, затем она направляется к холодильнику.

– Нет! – кричу я. Но меня никто не слышит.

Мама открывает холодильник, достает оттуда молоко и идет к столу.

– Нет, не надо. Нельзя! Оно отравлено! – пытаюсь я докричаться. – Пожалуйста! Не наливай его! – я кричу так громко, как только могу.

Но она продолжает, она наливает каждому молоко. Затем и она садится за стол.

– Молоко не вкусно пахнет. – вдруг говорит девочка. Надежда вновь воспылала во мне.

– Не придумывай. Нормально оно пахнет. Тебе всегда что-то да не так. То пахнет не так, но выглядит противно. Вспомни, как ты не хотела есть сырный суп, но он же оказался вкусным.

– Нет, послушайте ее. – говорю я обращаясь к ее маме. Но все без толку. Что же мне сделать? Я снова пытаюсь рукой выхватить эти стаканы – он рука проходит сквозь них.

– За нашу семью. – вдруг говорит глава семейства подняв свой бокал с молоком.

– За нас. – повторяет за ним его жена. Девочка тоже поднимает бокал. И затем они подносят бокалы к губам.

– Нет! Нет! Не надо! – я кричу так сильно, что срываю голос и больше не могу вымолвить и слова.

Но они все равно его пьют. Залпом. Все до последней капли. Все кроме девочки.

– Фу! – говорит девочка и начинает отплевываться. – Я не буду это пить.

Папа берет ее стакан и подносит к ее рту.

– Надо.

– Нет. Я не хочу. Оно не вкусное. – повторяет девочка.

– Я сказал пей! – говорит отец. Он очень сильно нервничает. Его начинает трясти.

– Но оно, правда, ужасное на вкус. Может просроченное или бракованное? – вдруг говорит его жена.

– Нет. Доченька, пожалуйста, выпей его. – говорит он, а у самого дрожит рука на глазах слезы.

– Что ты сделал? – догадывается его жена. – Что ты туда добавил?

– Это уже не важно. Доченька, прошу выпей его, ради меня, ради мамы, давай.

Девочка смотрит на него и тянется губами к стакану.

– Вот и умничка… – но он не успевает договорить.

– Нет, не пей! – кричит ее мама. Но она тут же садиться на стул, а затем сползает на пол, корчась от боли и хватаясь то за горло, то за живот. То же самое происходит и с папой. Злосчастный стакан для дочки падает и разбивается вдребезги, обливая все вокруг.

– Мама? Папа? – голос девочки дрожит. – Что с вами? – спрашивает она их. Но они в ответ лишь корчатся от боли. Девочки подбегает то к маме, то к папе. Но она не в силах что-либо сделать. Она плачет. Очень громко. Я начинаю плакать вместе с ней.

Вдруг девочка успокаивается и резко встает. Что же она задумала? Что-то случилось? Надеюсь, она не решила тоже выпить эту отраву? Но девочка поворачивается ко мне и начинает смотреть прямо мне в глаза. Значит, она меня видит?

– Почему ты его не выпила тогда? – спрашивает она меня.

– Кого?– удивленно откликаюсь я.

– Отравленное молоко. Если бы ты его выпила, то сейчас бы не мучилась так.

– Что? Что ты говоришь?

– Я знаю, ты жалеешь об этом. Но теперь у тебя не хватает на это смелости. – продолжает говорить мне девочка. – Маргарита, помнишь, как тебя называли родители в детстве?

«Маргаритка» – тут же появляется голос отца в моей голове.

– Маргаритка. – повторяю я вслух.

Девочка ухмыляется мне в ответ и исчезает в ту же секунду.

Дверь закрывается прямо перед моим лицом и растворяется в стене. По моим щекам текут слезы. Мама? Папа?

Папа, зачем ты это сделал?

Силы покидают меня, и я падаю назад. Я падаю спиной вниз. Я вспомнила. Я вспомнила своих родителей, как мы были счастливы. Мы жили в большом красивом доме. Но потом у папы что-то произошло на работе, и мы переехали в эту злосчастную квартиру. Да мы стали беднее жить, но мне казалось, что мы все еще были счастливы. Пока не случилось это. Почему пап решил, что так будет лучше? Неужели все было настолько плохо, что он не смог этого выдержать?

Еще я вспомнила, что потом меня забрали в детский дом. Более я ничего не могу вспомнить. Я все еще падаю. Куда я падаю? Я не знаю. Я падаю спиной вниз, и переворачиваться мне не хочется. Но больше меня волнует другой вопрос. Почему сейчас мне уже не больно, когда я вновь начинаю прокручивать события того дня? Да, сначала мне было больно осознать это. Но потом вдруг стало легче, будто я уже давно свыклась с этим. Интересно сколько мне сейчас лет? Кем были мои родители. Мне кажется, они очень меня любили. И я их очень сильно любила. У меня не получается вспомнить все из своего детства, но некоторые отрывки из моих воспоминаний говорят о том, что мы действительно были любящей семьей. Я помню, что мы часто ходили гулять, часто играли вместе.

Значит, я была единственным ребенком в семье. У меня не было ни братьев ни сестер. Я не помню, чтобы у нас были еще родственники. Мне кажется, я так и осталось в детском доме. За мной так никто и не пришел. Как же я жила? Я думаю, мне больше двадцати. А значит, я уже должна была покинуть детский дом.

Что я делала потом? Были ли у меня друзья? Где похоронены мои родители? Я была у них хоть раз на могиле? Может я сильно злилась на них раньше? Но сейчас я точно не злюсь, только грущу немного. И кто же он? Как его зовут? Он мой парень? Мой муж? Есть ли у меня дети? Как я живу? Живу ли я вообще? Что же со мной произошло? Где найти ответы на эти нескончаемые вопросы? Я продолжаю лететь медленно вниз, в голове продолжают появляться все новые и новые вопросы. Кем я работала? Я же встречала свою коллегу несколько раз. Надо было ее спросить, даже если бы это показалось глупым. Но в тот момент я была сильно напугана и не понимала, что происходит. Хотя я и сейчас ничего не понимаю.