Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 43

- Как раз не надо. Терзают меня сомнения…

- По поводу?

- Да как сказать… Ладно, потом обсудим, а сейчас надо спешить.

- Какие сомнения-то? Думаешь, не одобрит?

- Вот рапорт представишь, одобрит. А пока сами разберемся. Давай, давай..

- Даю, даю.

Поднимаясь по лестнице, Мещеряков приготовил купюру. Он решил, что будет надежнее, если бандиты увидят ее сразу. По крайней мере, сразу будет ясно, по реакции - наколола бандитка или нет. В случае чего успеет сделать ноги.

- Кто? - спросили за дверью.

- Дед Пихто. Да свои, свои, открывай, - развязно ответил Мещеряков и несколько раз дернул ручку.

Щелкнул замок и дверь отворилась.

- От Баскакова? - спросил его горбоносый.

Мещерякова бросило в жар. “Причем тут Баскаков? Как они узнали?” - лихорадочно соображал он, выискивая пути к отступлению.

- Ну-ка, - кавказец взял десятидолларовую бумажку, внимательно посмотрел на нее, сунул в карман и скрылся на кухне.

- Э, пароль-то отдай, - запротестовал Мещеряков.

Краем глаза он увидел, как кто-то стал у двери за его спиной. Из кухни вышли двое. Одного из них Мещеряков сразу же узнал. Это был тот самый тип, которого он задержал около школы, и за которого получил от Баскакова нагоняй.

- Ствол есть?

- Нет, - Мещеряков развел руки, и тот, кто стоял сзади, быстро его обыскал. - Да нет оружия…

- Жалко, что нет.

- Почему жал… - хотел спросить Мещеряков, но в этот момент получил сильный удар в солнечное сплетение.

Сгруппироваться он не успел и рухнул на пол.

- Ну что мусор, купюра-то не та, - ехидно заявил кавказец.

“Ах, идиот, надо было Ермолаева слушать, - подумал с досадой Мещеряков. - Дело дрянь”.

- Ошибся я, - ответил он. - Здесь другая, в кармане.

- Ошибся ты, ошибся. Кто тебя послал, мусор?

- А пошел ты сам… - презрительно ответил Мещеряков.

“Что могло произойти? - недоумевал Ермолаев. - Легенда была безупречна. Что теперь? К Баскакову? Не уверен. Пока надо разведать ситуацию, а Серый - парень не промах, так просто не пропадет…”

Ермолаев пристроился на скамейке в скверике и, раскрыв газету, стал наблюдать. Его почти скрывали деревья, так что можно было просидеть довольно долго, не привлекая внимания.

Из дома вышла бабушка с огромной сумкой. Через полчаса в подъезд вошел потрепанного типа мужик. Не то. Вскоре в поле зрения оказалась знакомая фигура. Это был Баскаков.

Чтобы полковник не заметил его, когда будет выходить из дома, Ермолаев перебрался в дальний уголок сквера.

Баскаков вышел не один, а в сопровождении человека в черной кожаной куртке. У подъезда они распрощались и разошлись в разные стороны.

Прикрываясь случайными прохожими, Ермолаев по-индейски вполуприпрыжку преследовал человека в черном, который ускорил движение и через пару кварталов юркнул в подвал пятиэтажки. “А если он заметил слежку, и сейчас с нетерпением замер под лестницей с кирпичом в руке? Тут надо осторожнее”, - Ермолаев скользнул взглядом вдоль стены. Четыре подъезда, четыре подвальных двери. Если гад проберется по трубам, то его не поймать. Некогда раздумывать. Ермолаев осторожно отворил дверь и шагнул на ведущую вниз лестницу.

Еще не привыкнув к желтоватой полутьме, он почти физически ощутил столб белого света, накрывший его со спины - кто-то третий распахнул дверь с улицы. Ермолаев едва успел вжаться в темный закуток, погрузившись ногами во что-то мягкое, как мимо, почти касаясь, проследовал шуршащий плащ и скрылся в глубине подвала.

Ермолаев прислушался. Тихо, как кошка, он подобрался ближе и медленно выглянул из-за перегородки. Оба собеседника стояли к нему спиной. Словно почувствовав посторонний взгляд, один из них резко оглянулся. Ермолаев спрятался, не успев разглядеть лица. Нет, с двумя ему сейчас не справиться. Мысли путались, Ермолаев неровным шагом направился к выходу, но зацепил какую-то металлическую конструкцию, и она с оглушительным грохотом и эхом рухнула на бетонный пол. “Эк я неловок, старею, наверное, - сказал себе Ермолаев. - Однако бежать прочь и как можно скорей… черт побери, египетские приключения, серия вторая”. Грохнули выстрелы, и штукатурка рассыпалась пыльным облаком.

Выбежав на улицу, Ермолаев свернул за угол. Изрядно поплутав и оторвавшись от преследователей, он перевел дыхание и пошел не торопясь.

Его нагнал милицейский “уазик” и резко затормозил в двух шагах впереди. Лязгнула дверца, и оттуда буквой “Г” вывалился гигантского роста милиционер с пистолетом в руке. Сообразив, что это по его душу, Ермолаев кинулся в подворотню. “Стой, стрелять буду!” - закричали сзади диким голосом. Какой фальцет у этого дяди Степы, удивился Ермолаев. Щелкнул выстрел. Врешь, не возьмешь, прошипел Ермолаев любимую чапаевскую фразу. Двор оказался проходным, но местная милиция наверняка в курсе всех возможных лазеек. И он нырнул в первую же парадную. Это было рискованно, но оставляло шанс - например, выбраться на крышу. На втором этаже он приостановился. Может, позвонить в какую-нибудь дверь? На ближайшей красовалась фотография собаки при медалях. Занятно. Оттуда свирепо залаяли. Мигом перескочив на третий, Ермолаев выбрал самую обшарпанную и позвонил. После томительного ожидания и какой-то возни на пороге возник мужик в тельнике с хабариком, руки перемазаны разноцветным.





- Проходи, браток - как ни в чем не бывало пригласил морячок.

Ермолаев важно кивнул и вошел.

- Две комнаты, санузел, кухня, чулан, - продолжал мужик. - Сейчас Глаха придет, сеструха. А у тебя что?

- Да типа есть варианты, - пробормотал Ермолаев.

Все кругом было завешано картинами. Видать, сестра Аглафера не любит искусство и сопутствующий ему запах скипидара, догадался Ермолаев, вот и разъезжаются. Чтобы потянуть время, он указал на самую большую картину, изображающую рыбу неведомой породы:

- Это форель?

- Сам ты форель, - возразил мужик. - Это символ Иисуса Христа.

- Это почему, - искренне удивился Ермолаев. - Он что, вегетарианец был?

Мужик слегка рассердился:

- Сам ты ветерен…ветера…рианец.

- А что?

- Ну там как бы… Рыба. А черт его знает, почему.

Ермолаев провел пальцем по очень реалистично нарисованной раковине:

- А это символ чего?

- Да так, раковина. Иностранцы хорошо покупают. Давеча сразу две взяли, и еще просят. Только ты рукой не того…

- Да, как живая. А ты что, академию закончил?

Художник презрительно скривился:

- А на хрена? Академия что дает - всех под одну гребенку. Губит идиви… индивидуальность. Выпить хочешь?

- Нет, спасибо. Вот от чаю бы не отказался.

- Извини, браток, чая нема. Во - гриб есть. В наличии.

- С удовольствием.

Мужик нацедил из трехлитровой банки стакан древнего напитка. В замочной скважине заскрежетал ключ, и вошла “сеструха Глаха” - женщина лет тридцати. Заметные морщины вокруг рта придавали ей недовольное выражение.

- А вот тут насчет обмена товарищ, - засуетился хозяин. - Вот, смотрим.

Женщина, не поздоровавшись, скрылась в дальних апартаментах.

Художник почесал затылок:

- Она у меня того, со странностями, артистка, одним словом.

- А что так?

- Да вот, разъезжаемся. Говорит, лучше буду бездомных животных держать, а я их не люблю.

- Ну, это нормально, - успокоил его Ермолаев. - Все артистки после заката своей карьеры начинают проявлять необыкновенную заботу о зверушках. Бриджит Бардо, например, или Ванесса Редгрейв.

- А-а-а… Ну, так как насчет этого? - спросил мужик, проведя разрисованной рукой вокруг.

- Да так, подумать надо.

- А, ну давай, думай.

Ермолаев подошел к окну и глянул на улицу. Двор был пуст. Наверное, можно идти.

Внизу ожидал неприятный сюрприз - спускаясь по лестнице, он увидел кружок милицейской фуражки. Мигом вернувшись на третий этаж, Ермолаев позвонил в ту же дверь. Из квартиры доносилась брань, а открывать не спешили. По ступеням застучали тяжелые милицейские ботинки. Ермолаев рванул наверх. Люк, выходящий на крышу, украшал огромный и заржавленный амбарный замок. Там, на третьем, забубнили голоса - очевидно, дверь наконец открыли, и мужик в тельняшке сейчас беседует с милицией. Черт возьми, ну и забавное положеньице. “Куды крестьянину податься?” И тут произошло чудо. Одна из дверей бесшумно распахнулась, и явился ангел в образе длинноногой, голубоглазой и рыжеволосой девушки. О Бог, ты - есть, воскликнул про себя Ермолаев. Вслух же он произнес приглушенным голосом: