Страница 19 из 51
Несколько лет назад, когда его имя стало мелькать в прессе, как крупного удачливого бизнесмена ( популярности он никогда не чурался, более того относился к ее формированию серьезно - не жалея денег на услуги профессионалов, не отдаваясь однако в их руки бездумно и безраздельно), дома у матери его подловил старый друг Именно друг - они были очень близки душевно многие годы - класса с пятого-шестого до окончания институтов и первых самостоятельных лет то есть все время - пока жили в соседних квартирах убого московского двора на грязной и злой рабочей окраине. И именно- подловил. Каждый раз, поднимаясь на новую ступень лестницы, по которой неустанно и стремительно вот уже почти десять лет двигался вверх, он, не раздумывая, без сожалений и угрызений совести, разрывал связи со всеми без исключения, кто оставался на предыдущей ступени, не взирая на персоналии и то что его с ними связывало Он был уверен - каждый оставшийся сзади - либо потенциальный соперник, либо - балласт, - ни то ни другое, было ему не нужно Еще он был уверен удачливых соратников ненавидят Он предпочитал, чтобы его ненавидели издалека и, желательно, снизу В то же время - и это был еще один реверанс общественному мнению - он много, убедительно и красиво говорил о команде и, действительно на каждое новое место всегда приходил с небольшой,, но слаженной и четкой командой, которую собирал по крупицам, но это была команда обслуги, высокопрофессиональной, высокообразованной и высокооплачиваемой, но хорошо им выдрессированной обслуги, - свите при короле, которой он позволял отчасти и под неусыпным личным контролем себя делать. Фокус был еще в том, что большинство из его челяди, никогда себя таковой не считали, были лично преданы ему и свято верили во взаимность, а те немногие, кто понимал истинное положение вещей предпочитали помалкивать, имея каждый к тому собственное, но весомое обстоятельство - он умел работать с людьми, и это тоже был дар свыше.
Тщательно организованные и обученные кордоны из обслуги - он лично разрабатывал технологию работы своего аппарата - преодолеть было практически невозможно - старый друг воспользовался мягкосердечностью его матери - " случайная" встреча состоялась в ее новой квартире Он спокойно и доброжелательно выслушал все - история была до оскомины банальна, почти анекдотична - серьезно больной ребенок, неработающая жена, институт, в котором не платят зарплаты, неудачные попытки заняться бизнесом, долги, кредиторы, отъем квартиры в той самой грязной пятиэтажке - и в конце на надломе, но с пафосом:.
- Пойми, старик, я не денег просить пришел - я денег твоих не возьму, ты меня знаешь...
- А я и не дам, ты-то как раз меня не знаешь, - подумал он, но продолжал сочувственно ( зачем расстраивать мать - потом упреки а то и слезы - этого он не терпел) слушать.
- Я об одном тебя прошу - дай мне возможность работать - во мне академического гонора нет, я уже давно забыл про свои дипломы и диссертации, и амбиций у меня не осталось ни здоровых, ни больных Я согласен на любую работу - как тот безработный из советской агитки, помнишь? Только дай мне эту работу.
- Отлично, - он легко поднялся из низкого кресла, - прости я на секунду Вернувшись действительно через мгновенье с открытым блокнотом в руке он продолжил, - ты меня порадовал, старик, честное слово Тем, что не ноешь и не требуешь немедленно назначить тебя вице-президентом кампании. Это вселяет в меня оптимизм Пиши, - Он продиктовал ему телефонный номер Звони завтра, прямо с утра Работа у тебя будет, даю слово.
- Сказать, что от тебя? - глаза старого друга подозрительно заблестели.
- От меня? Да-а, можешь сказать, если хочешь..
Мать смотрела на него, умильно улыбаясь и кажется тоже собиралась прослезиться, он стремительно поднялся:.
- Все. Простите, дорогие, но ваше время истекло Прощай, старик, держись и помни, жизнь полосатая.
В лифте он фыркнул и едва не рассмеялся, но сдержался, поймав на себе настороженный взгляд охранника: "Собственно, смеяться тут не над чем, решил он через несколько секунд, привычно располагаясь в салоне своей машины, источающем запах дорогой кожи и хорошего парфюма, - его поступок был абсолютно честен и продиктован исключительно желанием указать старому другу на разнообразие имеющихся, на самом деле, возможностей, а уж его проблемаправильно понять и суметь ими воспользоваться Телефон, который он продиктовал ему, был телефоном отдела распространения популярной молодежной газеты, которая в каждом выпуске призывала "энергичных и предприимчивых" к сотрудничеству, он, собственно и выходил из комнаты, чтобы списать его из газеты, которую заприметил у матери в прихожей.
Его звали Кирилл Синявин И он, не без оснований надо сказать, рассчитывал, что через некоторое время это имя будет известно, если и не каждому, то очень и очень многим, ибо его властные амбиции были не на шутку высоки.
Как видите, он достаточно сложен и очень закрыт, я бы сказала защищен То есть, на самом деле он довольно уязвим, но это очень и очень глубоко и открывается немногим, он живет как бы в панцире, это и в психологическом смысле, и в прямом - он слегка помешан на собственной безопасности, хотя совсем не труслив, за жизнь свою всерьез не боится, пожалуй даже, фаталист, но соорудил какие-то немыслимые системы безопасности- пароли, постоянная смена телефонов, маршрутов. До смешного - он никогда два раза подряд не обедает в одном и том же ресторане Добраться до него очень сложно Поверьте, после нашего разрыва, вернее после того, как он бросил меня, я пыталась и отчаянно, но безуспешно.
- Вы заблуждаетесь, и очень сильно - все как раз с точностью до наоборот Этот человек не просто доступен - открыт, обнажен и ждет только, чтобы его пришли и взяли Что же до усиленных мер безопасности, то, вы правы - они не от трусости и опасения за свою жизнь, однако если взглянуть глубже, станет ясна и подлинная их причина, вернее цель - подчеркнуть собственную значимость в чужих, и что более интересно для меня - в своих собственных глазах Отсюда вывод - подсознание безжалостно фиксирует собственную слабость и то, что поставленные цели страшно далеки придумывает для сознания защиту от горькой истины - театрализованные представления, игры в собственное величие и недосягаемость Нет, человек этот слаб и очень доступен Вы в этом смысле оказались орешком, куда более крепким Кстати, замечу попутно, вы очень тонко и правильно все чувствуете и очень плохо анализируете продукт, так сказать, своей чувствительности. Этому надо учиться, в жизни эта наука чрезвычайно полезна, я бы даже сказал - необходима Но это к слову. Надумаете поступить ко мне в обучение - возьму, - он улыбается. Он часто теперь улыбается мне, улыбается дружески, хотя и не без тени снисходительности Он больше не врачует меня - не стало окриков и требований немедленно сформулировать ассоциацию или быстро ответить, о чем я думаю Теперь он относится ко мне бережно, но как-то безучастно - как к инструменту, хрупкому, совершенному, ценному, но - инструменту Он даже позволяет теперь, отвлекаясь от работы, порассуждать при мне вслух, вроде бы и обращаясь ко мне, но иногда мне кажется - он говорит сам с собой, проговаривая и шлифуя тем самым совершенство своих формул, по которым расщепляются и синтезируются вновь самые недоступные пониманию, как казалось мне раньше, человеческие чувства и их малейшие оттенки. Он оставляет мне довольно много свободного времени - его не пугает теперь бесконтрольный ход моих мыслей и сны мои не интересуют его теперь Я - инструмент, по праву собственности принадлежащий ему и потому интересующий его только с точки зрения качества исполнения своих сложных функций, я инструмент - посредством которого он шаг за шагом проникает все глубже в темные и труднодоступные( уж я-то знаю! ) лабиринты чужой человеческой души, он движется неспешно и осторожно, но это - шаги командора, уверенные и неотвратимые, однако бесшумные - человек не слышит их., возможно чувствует? - но это врятли. - он слишком самоуверен и прагматичен, чтобы прислушиваться к тревожным предчувствиям души Да и полно, есть ли она у него, душа? И я вдруг говорю:.