Страница 13 из 30
Пришед к попу, не застали его дома. И Дружинин говорил, что «Надобно де возвратиться назад в острог, ибо де, по небытности попа дома, не с кем напиться и напоить допьяна другова солдата, которой не был к побегу согласен, а с попадьею де пить нехорошо, да она же и пить не согласиться, а без хозяина чинить сие дурно». И так в острог возвратились.
А того ж де дни через два часа, сие было в обед, а [по] спросу же караулнаго офицера с теми же солдатами к тому попу пошли. А между тем телега от сына Дружинина приготовлена. Пришед к попу, Дружинин договорился с попом, чтоб сходил тот поп в питейной дом и на данныя Дружининым деньги купил вина и меду. Поп на то согласился, вина и меду купил.
А как сие, окроме ево, Пугачева, выпили и показалось мало, то Дружинин послал попа еще за вином, дав также из своего кошелька деньги. А поп и еще хмельнова принес. И так напились допьяна.
А более старались подпоить несогласнаго к побегу другова солдата. Поп же со всем своим домом о умысле нашем к побегу отнюдь не знал.
И так, простясь с ним, и сказав, что идут в острог, из дома попа вышли. А поп, проводя за двор свой, возвратился назад и хлопнул калиткою. Как же скоро вышли, то сын Дружинина
Которому Дружинин, хотя и знал, что сын ево едет, но чтоб отвесть в смотрителях подозрение, закричал: «Ямщик! Что возьмешь довесть до острога?»
А сын ему сказал: «Много ли вас?» А как ему сказано, что четверо, то запросил 5 копеек. За которую плату все четверо, а сын Дружинина – пятой, и сели.
А сей мнимой для других извощик накрыл их привязанною на кибитке рогожкою. И так поехали, говоря несогласному солдату к побегу, что едут в острог.
Как же закрытый все рогожкою ехали уже долго, то солдат спрашивал: «Что де мы так долго едем?»
А я на то ему отвечал: «Видно де не в ту дорогу поехали». Когда ж выехали на Арское поле, то рогожку открыли и солдат удивился:
«Что за чудо?» и спрашивал: «Зачем выехали из Казани?» – «Оставайся де с благополучием»
А сами в путь поскакали.
Онаго солдата отнюдь мы не били, и естьли де он прежде так показывал, то солгал.
Скакали мы мимо Царицынскаго села и далее, не кормя лошадь целыя сутки, и приехали в одну деревню, где живут татара, как называется, – я не знаю.
Тут Дружинин взял свою жену, которая жила в укрывательстве от поисков губернской канцелярии.
И у того же татарина, у коего жила Дружинина жена, купил он, Дружинин, лошадь за 4 рубли, подпрегли к первой, сели все и поехали в тот городок, где Дружинина жительство.
А приехав, не приставая в оном с версту, остановились. И послал Дружинин сына своего за другими ево детьми. Сын Дружинина пошел было по приказанию отца своего, но признан был теми жителями или посланными от губернской для поиска их, кои хотели было связать, однакож он ушел, а прибежав, о сем сказал. И так мы в путь поскакали.
(Е.И. Пугачев и П.П. Дружинин совершили побег из казанского острога 29 мая 1773 г. К тому времени дело о Пугачеве было рассмотрено в Казани, и в Петербурге. 21 марта 1773 г. казанский губернатор Я. Л. Брант отправил в Сенат донесение, в котором, обстоятельно изложив документы дела, высказал мнение о наказании Пугачева:
"учиня наказание кнутом", сосласть его "на вечное житье в Сибирь" (ЦГАДА. Ф.6.Д.414.Л. 170-173).
В Петербурге дело Пугачева рассматривал генерал-прокурор Сената А.А. Вяземский, который 6 мая 1773 г. вынес определение по Тайной экспедиции: "Оному Пугачеву за побег его за границу, в Польшу, и за утайку по выходе его оттуда в Россию о своем названии, а тем больше за говоренные им яицкому казаку Пьянову… возмутительных вредных слов, касающихся до побегу всех яицких казаков в Турецкую область.., учинить наказание плетьми и послать, так, как бродягу и привыкшего к праздной и продерской притом жизни, в город Пелым, где и употреблять его в казенную работу такую, какая случиться может, давая за то ему в пропитание по три копейки на день.
Однако ж накрепко за ним смотреть того, чтоб он оттуда утечки учинить не мог".
Это определение было санкционировано Екатериной II надписью: "Быть по сему" (Там же. Л. 174 и об.).
Приговор этот был получен в Казани 1 июня 1773 г., три дня спустя после бегства Пугачева и Дружинина из тюремного острога. И лишь 3 июня в губернскую канцелярию поступил рапорт начальника караульной команды капитана С. Васильева от 1 июня о побеге Пугачева и Дружинина вместе с конвойным солдатом г.А. Мищенковым (Там же. Л. 101 – 102). Только с того времени губернская канцелярия начала розыск беглецов, оказавшийся безуспешным.
"Караульный офицер" – Зыков Александр Васильевич прапорщик II казанского батальона, дежурный офицер тюремного острога в Казани.
Действуя в соответствии с инструкцией Казанской губернской канцелярии, разрешавшей отпускать заключенных, не получивших кормового довольствия, "за пристойным караулом на связках в мир… для прошения на пропитание милостыни", Зыков 29 мая 1773 г. отпустил из острога Е.И. Пугачева и П.П. Дружинина под конвоем солдат г.А. Мищенкова и Д. г. Рыбакова за милостынью в дом священника Благовещенского собора И.Ефимова.
Вечером того же дня, по возвращении в команду солдата Рыбакова, сообщившего о побеге Пугачева, Дружинина и солдата Мищенкова из Казани, Зыков подал о том рапорт начальнику караульной команды капитану С. Васильеву.
Вскоре Зыков был привлечен к дознанию и находился под следствием более полутора лет. По определению Тайной экспедиции Сената (от 31.III.1775) Зыков, как не причастный к побегу Пугачева, был оправдан и освобожден от заключения.
Что же касается капитана С. Васильева, то он был признан виновным в том, что промедлил с подачей рапорта о побеге Пугачева, Дружинина и Мищенкова, и, хотя и был освобожден из-под ареста и определен на прежнюю службу, но его, "яко нерадивого прямо к своей должности" предписано было "в нужнейшие караулы не посылать и не командировать".
"Другой конвоир" – Рыбаков Денис Григорьевич (1737 – 1773), солдат II казанского батальона, 29 мая 1773 г. вместе с солдатом г.А. Мищенковым конвоировал Е.И. Пугачева и П.П. Дружинина, отпущенных из тюрьмы для испрошения милостыни в дом священника И. Ефимова, где его, Рыбакова, умышленно наугощали допьяна вином, потом скрытно вывезли из Казани, а добравшись до Арского поля, высадили из повозки.
Вечером 29 мая Рыбаков возвратился в команду и сообщил караульному офицеру А.В. Зыкову о побеге из Казани Пугачева, Дружинина и Мищенкова. Рыбаков, взятый тогда же под стражу, заболел и умер в военном госпитале 3 августа 1773 г.
Как и Е.И. Пугачев, П.П. Дружинин утверждал на допросе, что они не избивали Д. г. Рыбакова. Рыбаков же, явившись вечером 29 мая в свою команду, объявил прапорщику А.В. Зыкову будто бы Пугачев, Дружинин и Мищенков "смертельно" избили его, Рыбакова.
На другой день приехали на реку Вятку на перелаз.
Тут спросили нас, куда мы едем. На то мы им ответствовали, что едем на Кураковской завод. И так нас перевезли.
А как порядочно дороги не знали, каким образом чрез Яик на Иргиз для жительства проехать, когда же на Иргизе не покажется, то пробраться на Дон, и о сем дорогою у повстречающихся распрашивали.
На дороге чрез несколько в пути дней попался нам навстречу человек, коего спросили: как переехать Каму и где.
На что тот неизвестной человек отвечал: «Можно де переехать повыше Котловки, тут де есть перевоз».
Где мы и переехали. А переехав спросили: «Где на Яик дорога?»
На то ответствовано нам было, чтоб мы ехали на село Сарсасы. Куда мы и приехали.
В оном селе был мне знакомой человек, Алексей Кандалинцов.
Оной знаком потому, что приезжал в Казань отдавать в зачот рекрута на поселение людей и бывал в губернской в то время, как я там содержался, и подавал мне милостыню.
Я же тогда из любопытства спрашивал ево, так как милостиваго человека: «Что за человек и откуда?»