Из вчерашнего века

Но Юлия тем временем шагала в резиновых сапогах по мокрым шпалам до соседнего переезда, решив немного помочь матери и обойти вверенный из поколения в поколение Одарковым участок железнодорожного полотна, не большой и не малый – в двенадцать километров длиной.

Как и в прежние, не в такие уж и давние, времена, ей по дороге не пелось, не хотелось петь. Скучен и неинтересен был путь по шпалам, знакомый ей с детства. Уныло смотрелись и тальники, прочти по самую макушку утонувшие в грязной июньской воде и обступившие насыпь с обеих сторон. Не радовал её и даже раздражал вид смешных двух бурых лягушат.

«Ребёнка ему надо было родить, – подумала она, – девочку, а может быть, мальчика, всё равно. Тогда бы не придирался ко мне по пустякам и не шутил топорно».

Одна из шпал едва уловимо качнулась под её ногами. Юлия подпрыгнула на ней, и рельс чуть прогнулся. Второпях она сбежала по насыпи вниз, черпая голяшками высоких сапок холодную до боли суставов воду. «Подмыло путь, – мгновенно осенило её. – Хитрющая вода. Сама далеко от рельсов, а вот основу насыпи разнесла. И всё шито-крыто».

Услышав гудок электровоза, похожий на крик изюбра, она присела на рельс. Быстро сняла сапоги и поочередно вылила из них воду. Встала. Надела их. Потом, сорвав с головы лёгкую бордовую косынку с крупными белыми горошинами, побежала навстречу этому звуку.

Юлия задыхалась от сырого потока воздуха, насыщенного влагой, которая, казалась, завладела всем миром. Лёгкие не вмещали такого количество кислорода. Ей чудилось, что они вот-вот лопнут, как воздушные шарики или становится сердце от стремительного бега.

Из-за поворота, из-за небольшой и редкой берёзовый рощи, вынырнул локомотив, громыхая тяжёлыми пассажирскими вагонами, точнее, их стальными колёсами на рельсовых стыках. «Там же люди – люди – люди!!! – Кричало в её мозгу, – пассажиры, бригада!».

Размахивая над головой цветистой косынкой, спотыкаясь, она бежала навстречу составу. Уже слышала, как скрипят тормоза.

– Это же Юля! – Узнал жену Игорь. – Толик, она не успеет сойти с пути…

– Не волнуйся, Игорь, – успокаивал его товарищ и подчинённый. – Она успеет…

Прекрасно Юля знала, что тормозной путь такого состава составляет примерно триста метров. Бегущая споткнулась о край слегка искривлённой, выпученной шпалы и упала. Десятая доля секунды ей показалась вечностью, и она изо всех сил, в лежачем положении, рванулась в сторону от опасного места. Скатилась по насыпи вниз. Прямо в воду.

Медленно, где-то, рядом, показалось, что над головой прогрохотал поезд и остановился. Молодой машинист зажал уши обеими ладонями. Боялся, что в мозг ворвётся зловещая тишина. Он безвольно уткнулся в наполовину распахнутую створку бокового окна.

Игорь не решался встать, не мог преодолеть этой великой робости. Ему хотелось забиться в угол и замереть. Но, всё же, через полминуты он встал на ноги, спустился по лестнице на мокрую землю и медленно побрёл к месту происшествия. Его помощник выскочил из кабины тепловоза ещё до полной остановки поезда.

Прямо к нему со стороны хвоста состава шли Толик и… Юля. Он не побежал к ней навстречу, поэтому шёл медленно, как тяжёлый водолаз по незнакомому илистому морскому дну.

– Ты что?! – В сердцах закричал Игорь на неё, притягивая к себе. – Что ты делаешь со мной? Зачем?

– Я пришла остановить в трудную минуту твой поезд, – сказала Юля, поглаживая его рукой по волосам, по знакомым, дорогим, русым, холодным и уже немного седым. – Там, впереди, подмыло путь. Рельс на двух шпалах держится.

– Ты даже не представляешь, как я тебя люблю, – признался он ей, как полтора месяца тому назад, – за несколько дней перед свадьбой.

– И я, – ответила она и покорно, и кротко поплелась за ним в кабину тепловоза. – Очень люблю.

Толик курил, вытирая пальцами глаза от набежавшей влаги. Слишком едким показался ему ранее привычный сигаретный дым. Потом спокойно прошёл мимо высунувшихся из окон вагонов пассажиров, не отвечая на их вопросы, как будто вокруг никого и не было.

На светлой стороне

Поезд дёрнуло так, что арбуз, долго и утомительно катавшийся по третьей полке, упал вниз, ударился о коленку Шевцова и вдребезги разбился. Старик, сосед по купе, досадливо сказал:

– Мать честная! Я о нём совсем забыл.

Шевцов машинально поглаживал ушибленную ногу. Попутчик посочувствовал:

– Болит, небось? Хорошо, что не по шарабану, а то бы…

– Граждане пассажиры! Будьте осторожны! – Прозвучал со станции громкий женский голос через мощные динамики-колокола. – Со второй платформы отправляется поезд…

Этот старик подсел в его двухместное купе несколько часов назад, в Хабаровске. Вообще, ехал он из Казахстана, но останавливался на пару дней у родственников. А куда ему торопиться? Так потихоньку и доедет до дома.

Пассажирский состав качнулся, скрипнул колёсами. За стеной купе заплакал ребёнок, и Шевцов искоса посмотрел на третью полку.

– Не бойся, парень! – Успокоил его старик, собирая с полу остатки арбуза. – Там только один был, казахстанский. Катался себе и потом на тебя грохнулся.

– Да вся жизнь такая, – пошутил Шевцов, – если что-то тяжёлое сверху падает, то, обязательно, на меня. А ведь вокруг много других людей. Они ведь тоже имеет право испытать… удовольствие.

– Не хорошо так говорить. Впрочем, никто толком и не знает, что хорошо, а что плохо. А ты куда, парень, едешь? В Комсомольск-на-Амуре?

– Подальше немного. В посёлок Уктур. Новый леспромхоз буду там строить. Это где-то не доезжая до Советской Гавани.

– Деньгу длинную, видать, заработать решил?

Старик добродушно прищурил левый глаз, и синяя родинка на его морщинистом лбу, похожая на круглую горошину, показалась во всю величину. «Чтоб она у тебя отвалилась, – подумал Сергей. – Какой болтливый дед».

Разговор их не клеился, да и не до бесед было Шевцову. То ли дорога утомила, то ли началась внезапная тоска по дому, по родному Саратову, большому, но уютному, как дубовая роща. «Не рано ли поближе к мамкиной юбке запросился, – мысленно осадил сам себя Сергей. – Ишь, ты, друг! Ещё и до Уктура не доехал, а уже в ностальгию впал».

Если бы сейчас во всём многометровом поезде нашлась хоть одна душа и сказала: «Слушай, Сергей, брось хандрить! Посмотри, в вагонное окно! Видишь, как светло вон на той стороне».

«А за сопками?»

«За сопками ещё светлее, – не унималась воображаемая чуткая душа. – Там светлее оттого, что молодёжь со всей страны приехала строить…».

«Что строить? Леспромхоз?».

«Неважно, что, леспромхоз, дорогу или новую магистраль. Главное – строить и, значит, жить».

– Получается, жить я буду на светлой стороне? – Вслух произнёс Шевцов. – Тогда… нормально.

Старик, сосед по купе, уже не мечтавший получить ответа на заданный им вопрос насчёт желания Сергея заработать большие деньги, оживился, заёрзал, запыхтел. Он уже не казался Шевцову таким плохим, как сначала.

– Нуда, места под Комсомольском све-е-е-тлые, протянул попутчик. – Хорошие, солнечные места. Я, бывало, возьму ружьишко и…

Что следовало за этим «и» осталось тайной для Сергея. Океан воспоминаний, ничего не поделаешь. А старик не унимался, что-то бормотал, теребя себя пальцами за нижнюю губу. Он временами жестикулировал и закрывал глаза. Забравшись на вторую полку, Шевцов решил немного вздремнуть. Расслабился и уже не понимал, снится ли ему Саратов или он его просто вспоминает.

Но ведь часто случается и так. Приляжешь, почешешь в затылке, а вспоминать почти и нечего. Ничего, оказывается, такого особенного не происходило потому, что почти и не жил на свете, молод, и биографии, по сути, никакой нет.

Вот ему и Ленка, его бывшая супруга, так сказать, именно, бывшая теперь, к счастью или несчастью, он не знал, но она сказала, когда Сергей схватился за ручку своего небольшого чемодана:

– Радуюсь за тебя, Сергунчик! Теперь ты на Дальний Восток поедешь за длинным рублём и огромным личным счастьем. Жизнь-то я тебе, вроде, испортила. Но ты уж будь любезен, назад не возвращайся.