Повести Пушкина

О практическом вкладе улиток в прокладку Беломоро-Балтийского канала ничего неизвестно. Так же как и том, что с ними стало после расстрела Генриха Ягоды. Может быть, они тоже пошли по делу как «шпионы-вредители». Но когда писатель Бабель спросил своего соседа по дачному посёлку наркома Ежова: «Правда ли, что на Беломорканале работали огромные улитки?», тот ответил: «Была такая бригада, но толку от них было мало. Дохли, как мухи».

Однако не только чекисты безраздельно пользовались улитками, высшее партийное руководство страны тоже проявляло к ним интерес.

При Сергее Мироновиче Кирове, «мальчике из Уржума», улитки тоже «служили». Но о роковой связи с животными этого крупного партийца надо рассказать особо.

V

Друзья животных. Киров

Легенды гораздо удобнее, чем правда. И живут они дольше. И в бытовом, обиходном, застольном смысле они вполне комфортны. Ну невозможно же в семье вечером, за чаем рассказывать о том, как твоих друзей, многолетних товарищей, добрых соседей утром забирали из теплой постели, а уже днём избивали в подвалах, чтобы потом лишить жизни пулей в затылок или отправить на медленную смерть куда-нибудь в Экибастуз или Воркуту. Совсем другое дело, когда погладишь вернувшегося из школы внука по стриженой головке и расскажешь ему историю наших побед и про тех, кому мы обязаны всем, что имеем. Про наших вождей, скромнейших в быту верных ленинцeв.

В народе, особенно среди ленинградцев, переживших тридцатые годы и чудом уцелевших в блокаду, прочно укоренилось мнение о добром и человечном Сергее Мироновиче Кирове. Он и детей любил, и рабочего человека понимал как никто, и жил скромно, и даже по городу ходил (подумать только) без охраны. Жил Сергей Миронович на Каменноостровском проспекте, дом № 26–28, в барской квартире, куда специально для него выписали из Америки и поставили на кухню настоящее техническое чудо – холодильник «General Electric». Именно из этой квартиры он каждое утро и выходил и, не садясь в машину, любил пройтись пару сотен метров по одной из самых красивых улиц города. Зная об этой привычке главы Ленинграда, десятки дворников всю ночь зимой подметали и убирали снег, а летом чистили и поливали водой тротуар. Сергей Миронович с удовольствием шагал по блестевшему асфальту, как простой ленинградец, «совсем без охраны», и думал о предстоящих на сегодня делах. За ним на почтительном расстоянии бесшумно двигался чёрный правительственный лимузин. Но как только открывалась дверь его квартиры и он входил в лифт, служба его охраны уже начинала работать.

Возможно, в то время это была самая эффективная служба безопасности. Как только Киров появлялся на улице, метрах в тридцати впереди от стены дома отделялся пьяный матрос с гармошкой, а иногда с барышней. Он обычно шёл, шатаясь из стороны в сторону, лузгая семечки или куря папироску и смачно сплевывая на тротуар. За ним, как бы преследуя его, шли два милиционера. Они нагоняли матроса и просили предъявить документы. На самом деле это были короткие совещания с рекогносцировкой на местности, а вместо документов матрос быстро передавал бумажки со следующим изменением маршрута, а затем, снова изображая пьяного, уходил вперёд. Пожилая мать с ребёнком-дебилом также появлялась недалеко от дома минут за пять до выхода Сергея Мироновича. ребёнком-дебилом был старый большевик-конспиратор Н. Ольшанский (1895–1937), которому Киров доверял безоговорочно. Ольшанский до революции прославился тем, что, находясь в ссылке, отказался справлять нужду в тот же нужник, который посещал осужденный за растрату казачий ротмистр. Он заявил, что «политические» не могут сидеть орлом над «уголовным говном!». И добился, что для него и его товарищей вырыли отдельную яму и соорудили над ней будку из досок. Но строго-настрого запретили оставлять на стенках антиправительственные надписи и похабные стишки. Его «матерью» работала лучший снайпер ОГПУ Ольга Вескова (1905?–1936). На «прогулке» она левой рукой держала «ребёнка», а правой в кармане юбки сжимала миниатюрный, но мощный браунинг. Замыкали группу «обыкновенных прохожих» два профессора в приличных пальто с накладными бородами и в специальных очках. Один из них шёл, изящно опираясь на трость, внутри которой находился тонкий стилет, пропитанный смертельным ядом, а за всеми ними задумчиво шагал огромного роста дворник-татарин с метлой на плече. Конечно же, это был никакой не татарин, а японский коммунист, борец сумо, переправленный в Советский Союз по линии Коминтерна. Под тюбетейкой на бритой голове у него находилась рация, а метла служила антенной.

Но самая надежная защита у Кирова всегда оставалась при нем, в его рабочем кабинете – это сокол-сапсан, которого он в детстве подобрал выпавшим из гнезда птенцом. Маленький Серёжа выходил птенца, который превратился в его верного и преданного друга. Всем известно, что эта птица свободно летала по длинным коридорам Смольного, никому не позволяла себя трогать, никогда не брала корм из чужих рук и имела право залетать в кабинет Кирова и днём, и ночью. В аппарате Смольного к птице привыкли, а высшие партийные чины в Москве посмеивались над такой связью и в шутку даже просили Кирова одолжить им сокола для охоты. Но Сталин как горец и грузин терпеть не мог эту степную птицу. Он лишь улыбался в усы, курил трубку и, как всегда, до поры до времени скрывал свои истинные намерения. Огромный аппарат ГПУ тщательно следил за сапсаном, но даже не мог приблизиться к нему. Ежедневные подробные отчеты шли в Москву. Генерал Власик лично приносил их Сталину, а затем подшивал в особую папку с надписью фиолетовыми чернилами «Воздушный змей» и оставлял на столе у Хозяина.

Сокол никого не подпускал ни к себе, ни к Миронычу. Oн сразу замечал появление рядом с Кировым незнакомых людей, мгновенно обнаруживал слежку или засаду. Сапсан с огромной высоты, как молния, внезапно падал с неба на голову очередного топтуна и впивался ему острыми когтями в голову и глаза. Храбрая птица не раз спасала своего хозяина. Наркомат внутренних дел терял своих лучших сотрудников, а Коба был в ярости. Ленинград – огромный и не родной ему город, родина всех революций и переворотов, сам Киров, ставший слишком уж популярным, да ещё эта чертова птица! В его маниакально подозрительной голове сплетались в единый нехороший клубок. Пора было им напомнить, кто есть настоящий хозяин в стране. Эндшпиль закончился. Операция «Воздушный змей» вступала в завершающую, конечную и кровавую стадию.

Для роли убийцы-одиночки выбрали Леонида Николаева, партийного, никому не известного мелкого функционера, заведующего Лужским отделом Всесоюзного общества «Долой неграмотность». Николаев – бывший комсомольский вожак, таксидермист, хулиган и голубятник – придумал план. Он решил использовать заложенные самой природой охотничьи инстинкты сокола-сапсана и взять птицу на живца. Практическое руководство поручили секретному отделу «специальных операций» и его начальнику (тогда ещё не генералу) Павлу Судоплатову. Судоплатов, как всегда, принялся за дело тщательно и не торопясь. Он лично обошёл по крышам весь огромный комплекс построек Смольного института, делая пометки в блокноте. Наконец он нашёл то, что искал. Точно над кабинетом Кирова между двух труб за два дня построили небольшую голубятню, совершенно не заметную с земли. На всякий случай ещё одну, точно такую же, устроили на одной из крыш хозяйственного заднего двора. Из «внутреннего почтового управления Кремля» выделили десяток голубей «почтарей» и турманов, посадили в клетку и ночным поездом в пломбированном вагоне тайно отправили в Ленинград (до 1963 года секретные документы внутри Кремля доставлялись специально обученными голубями скоростных пород). Также из Москвы доставили и посадили в одну из голубятен старого орла-перепелятника. Его предварительно прооперировали лучшие нейрохирурги в клинике на Лубянской площади, где в присутствии ограниченного круга из высших чинов НКВД орлу удалили мозжечок.

Грозный хищник стал абсолютно безопасным. Через месяц голуби совершенно привыкли к нему. Понятно, что на всех приготовлениях стоял гриф «абсолютно секретно» и сам Хозяин зорко следил за развитием событий.