Повести Пушкина

Так продолжалось до нашего возвращения в Ленинград в 1945 году, когда мы с отцом на какое-то время остались вдвоём в нашей квартире на улице Жуковского. Отец продолжал пропадать на работе и пил. Но нам вместе было неплохо. Главной страстью моего отца оставалось чтение. Мальчишкой он читал всё, что попадалось ему на глаза. Книги, вывески, обрывки афиш, рекламные объявления, расписание поездов, стихи, церковные фолианты, учебники и календари. Даже молодой Горький не переварил бы эту смесь, но не мой отец. Он помнил всё, что пробежали его глаза. В его голове десятилетиями хранились тексты из обрывков дореволюционных журналов, которые выдавались командирам для сортирных нужд в Гражданскую войну и прочитанные им по дороге в нужник. Он помнил всю библиотеку «Вокруг света» и краткий курс ВКП(б), он помнил все номера квартир друзей и знакомых, имена и отчества их родственников. Он помнил даты сражений от Пунических войн и битвы при Фермопилах до побед маршалов Мюрата и Нея. Помимо этого, он знал технические характеристики сотен машин и механизмов. Он воистину был последним бессмысленным энциклопедистом.

На этом месте я наткнулся на большой белый конверт с порванным углом и двумя погашенными марками почты СССР номиналом 20 и 15 копеек. На нём почерком Пушкина написано фиолетовыми чернилами: «Материалы по экспедициям в Восточную Сибирь. Архивы географического общества. Дневники В. Арсеньева, не вошедшие в „Дерсу Узала“. Интересно. Доказательства. Нужно не забыть…».

В конверте оказались машинописные страницы, которые я привожу последовательно, по мере вынимания.

III

Из дневников В.К. Арсеньева (1)

«Мы своими глазами видели, как молодая женщина, лоснящаяся от кабаньего жира, упала на спину, слегка раздвинула колени, упёрлась ступнями в землю, раскинула руки и замерла. Стараясь не дышать, мы вжались в мох и почувствовали, как под одежду проникла холодная и вонючая болотная влага. В этот момент бесшумно и величественно, как линкор, входящий в бухту, на тропе появился гигантский улитк. Двигаясь по упавшим листьям, как по стеклу, он удивительно быстро достиг лежащей на тропе женщины. Ни на секунду не задержавшись перед препятствием, животное поплыло между её раздвинутыми ногами, покрыв её всю, ткнулось мягкими рожками в запрокинутый подбородок и замерло. Туземка издала слабый стон и коленями сжала мягкое тело великана. Минуты три-четыре человек и зверь оставались совершенно неподвижными, затем лёгкая судорога пробежала по телу аборигенки, а через мгновение её уже сотрясала настоящая лихорадка. Спина женщины неестественно выгнулась, пальцы рук царапали землю, и сквозь жир на лице проступила испарина. Улитк-великан всей своей тяжестью продолжал прижимать её к земле в полном молчании. Казалось, что сама природа замерла перед величием этого антидарвинского акта. Ни одна ветка не шевелилась на огромных кедрах над нашими головами, даже цикады внезапно умолкли, и только рыжий дальневосточный муравей перед моим носом как ни в чём не бывало продолжал тащить парализованного мотылька к невидимому муравейнику. Вдруг женщина захрапела, и в этот момент исполин начал движение. Без видимых усилий он прополз по всему телу женщины, на время совершенно закрыв её от нас, и так же величественно, как и появился, стал удаляться по тропе. Через минуту-другую лишь блестящая на траве в лучах низкого солнца слизь напоминала нам о том, что это был не мираж. Мы продолжали прижиматься к земле, пока женщина-тунгуска или айха (судя по красным бусам на щиколотках) не поднялась, огляделась по сторонам и, легко ступая босыми ногами, скрылась в кустах орешника. За всё это время мой верный Дерсу Узала не проронил ни слова. Мы встали и прошли по оленьей тропе до примятых листьев мелкого папоротника. Дерсу нагнулся, взял пальцами сгусток слизи, растер на ладони, понюхал… и решительно загородил мне дорогу».

Отчёты и дневники русских путешественников XIX-го века до сих пор являют собой непревзойденные образцы научной точности и скрупулезного анализа.

Факты, зафиксированные одной экспедицией, проверялись и дополнялись следующими, пока общая картина не становилась максимально ясной, оставляя грядущим учёным лишь ликвидировать незначительные лакуны. Запись о гигантской улитке сделана В.К. Арсеньевым в 1910 году в 128 километрах к востоку от Сихоте-Алиня, и она кажется невероятной, но он был не один на этой забытой Богом и людьми непредставимо огромной окраине Российской империи. Честь первым пересечь хребет принадлежала М.И. Венюкову. В 1857 году по поручению графа Муравьёва-Амурского он отправился по реке Уссури, потом по её притоку Улахе и по реке Фудзину. Затем перевалил через Сихоте-Алинь и вышел на реку Тадушу. Венюков хотел было выйти к заливу Владимира, но собравшиеся в большом количестве китайцы преградили ему дорогу. Он воздвиг на берегу деревянный крест с надписью «Был здесь 1858. Венюков». Никаких упоминаний о странных животных, кроме жалоб на полчища гнуса и комаров. 1859 год был особенно богат исследованиями, одна экспедиция следует за другой. Астроном Гамов определяет крайние географические координаты на реке Улахе (между устьями рек Фудзин и Ното). В том же 1859 году Уссурийский край посетил академик М.И. Максимович. Результатом стало обширное ботаническое сочинение, за которое он получил премию имени П.Н. Демидова. Насколько ценны работы Максимовича, говорить не приходится, это известно каждому, кто хоть мало-мальски интересовался литературой о местной флоре. Он первым установил, что почти всё растущее в Уссурийском крае есть флора Маньчжурская, но по интересующей нас проблеме ни слова. Министерство государственных дел для исследования лесов в Уссурийском крае командировало корпуса лесничих капитана Будищева и топографов Корзуна, Лубенского и Петровича. Экспедиция Будищева работала с 1867 года. Одновременно с Будищевым Уссурийский край посетил известный натуралист Р. Маак. Совместно с этнографом Брылкиным он прибыл к устью Уссури и поднялся до реки Сунгачи. Исследования Маака поражают тонкостью наблюдений и громадным количеством собранного материала. Множество видов растений и насекомых названы его именем. И тут на странице, посвящённой размножению женьшеня, мы находим рисунок улитки с надписью, сделанной, по-видимому, Брылкиным. «Вчера ночью палатку с двумя казаками завалило. Услышав шум, мы вылезли из мешков, думая, что на них упало дерево, ночью был ветер. Оказалось, что на их палатку влез огромный слизень. Он был размером с пастушью собаку. Пока я пытался его замерить и зарисовать, мои солдаты принялись рубить его шашками. Бедное животное умерло почти мгновенно. Потом на костре они варили из него суп. Предлагали и мне. Меня чуть не вырвало от этой гадости. Рассказал об этом случае Мааку, он мне не поверил». Это первое упоминание о гигантских улитках, которое мне удалось обнаружить в архивах Императорского географического общества.

Вслед за Мааком в течение трёх лет исследованием края занимался выдающийся геолог и палеонтолог Ф.Б. Шмидт. С ранней весны 1860 года он ощупал каждый камень на берегах Амура от устья реки Сунгари до поста Николаевского с заходом к озеру Кизи и в залив Де-Кастри. Фёдор Борисович Шмидт в своём докладе, который он сделал по возвращению в Петербург, говоря о любопытной фауне восточной Сибири, произнёс странную фразу: «Должен заметить, господа, что в этом практически неизвестном для нас регионе обычные для нас животные могут превращаться в монстров. Я лично наблюдал огромных летучих мышей размером с орла и улиток размером с пони». Коллеги-учёные вежливо улыбнулись этой шутке академика, но больше Шмидта на Дальний Восток не посылали.

В 1871 году Уссурийский край навещает лучший синолог того времени архимандрит Палладий. Архимандрит умер по дороге в Россию в 1872 году, и из трудов этого учёного сохранились только отрывочные письма, но тем не менее мы находим в них следующую запись: «Каких только животных не сподобил Господь послать населить сии дикие места. Есть здесь и рыба, множество видов, и пушной зверь с мехом под всякий вкус, и птицы особенно огромны, бродят медведи, тигры и улиты…».