Якутский след

Фортушный молчал, не зная, как ответить на такую дерзость, так офицерские жены с ним еще не разговаривали.

–У Вас все, Василий Иванович? – спокойно спросила Люся.

Фортушный смутился, нелепо похлопывал себя руками по бокам, будто согревался – перед ним стояла маленькая худенькая девушка. Люся едва заметно улыбалась, ни враждебности, ни вызова в ее взгляде не было.

– Передайте супругу, Людмила Александровна, чтоб зашел ко мне, – после небольшой паузы завершил разговор Фортушный.

«Оказывается имя мое знает», – усмехнулась про себя Люся и заспешила на работу. На ней был тулуп и простые черные валенки; торбаса, расшитые бисером, у нее появятся позже.

С этого дня Виктор больше на гауптвахты не попадал. На следующий день он принес спец паек, укомплектованный деликатесами, упомянул, что приглашен к Фортушному в пятницу на преферанс. В дальнейшем по пятницам он играл в преферанс в кругу офицерской элиты, приходил домой поздно, бывало за полночь.

В одну из таких долгих зимних пятниц, когда Люся готовилась ко сну, Виктор отсутствовал, а сын Юра уже спал, кто-то начал барабанить в дверь. Голос стучавшего был нетрезв, речь несвязна – он просился в дом, мат и жалостливое подвывание то затихали, то усиливались.

Люсю охватил страх. Она слышала истории о зэках – беглецах из колонии, что располагалась рядом с Мархой.

Человек за дверью ни на один ее вопрос толком не ответил, Люся не смогла определить – мархинский он или нет, а потому почти была уверена, что это зэк.

Люся лихорадочно стала соображать, чем она может дополнительно блокировать дверь, ничего не придумав – взяла стул и просунула ножку в дверную ручку. Человек продолжал стучать, но как-то все тише и тише и вскоре стук прекратился.

Люся легла в кровать, но уснуть не могла, ее мучили сомнения: «А если он уснул в сенях? Замёрзнет…». Преодолев страх Люся вылезла из кровати. Стрелки на часах приближались к полночи. Люся решила, не дожидаясь Виктора, посмотреть – куда делся пришлый гость. Открыла дверь в сени. Тишина. Никого. Люся заглянула в подсобку, пристроенную в сенях, и увидела молодого парня. Глаза закрыты, веки покрыты инеем, схваченное морозом неживое лицо, бесцветный крепко сжатый рот. «Замерз», – Люся, не думая более зэк или не зэк, потащила его волоком в комнату. Затащив, оставила на полу, взяла бутылку со спиртом, чтобы растереть парня, стащила с него верхнюю одежду. В сенях послышался узнаваемый шум – «Ну, наконец, Виктор пришел».

Они вдвоем раздели незнакомца и растерли его спиртом. Хлестнули пару раз по щекам, приводя того в чувство. Верещагиным удалось спасти парня. Им оказался житель Малой Мархи, перебрав, но, как ему показалось не добрав, он пошел в Среднюю Марху в гости и заблудился, стал замерзать в легкой куртке, стучался во все двери, но никто ночью ему не открыл.

«Какой ужас, по утру был бы труп…», – думала Люся про себя, отпаивая чаем незваного гостя.

В первую мархинскую весну Люся подняла целину – вскопала огород за домом, маленький такой – метр в ширину и два в длину. Тяжело было, но рук не сложила. Мечтала быть агрономом, а стала врачом по нелепой случайности. Приехала в Ленинград поступать, искала Сельхозакадемию и не нашла, не знала, что та располагалась в Пушкин. Решающим фактором поступления Люси в Санитарно-гигиенический медицинский институт стала маленькая приписка на объявлении о наборе студентов – «Иногородним предоставляется общежитие».

Посадила Люся петрушку, укроп, морковку, зеленый горох. Офицерские жены пальцами тыкали, смеялись. Работать в Мархе было негде, поэтому они слонялись из угла в угол, сплетни собирали, флиртовали со скуки.

На удивление урожай взошёл – смеяться перестали. Придет Люся с работы, а местная детвора уже ждет ее; давала каждому по горсточке зеленого гороха, в другой раз – морковки, что поспеет, тем и угощала. Не было случая, чтоб урожай обнесли.

Осень подкатила, выдали паек – мешок капусты. Привезли бочки. Люся купила пять килограмм соли, нашинковала капусту, пересыпала солью – не пожалела, и стала ждать когда забродит. День не бродит, два не бродит, неделю – ничего не происходит… влила в бочку ведро воды. Снова ждёт … Дождалась – пока вонь из бочки на весь двор не пошла. «Пятью килограммами можно ж было тонну капусту засолить, а не то, что мешок», – посмеялся сосед, но следующей осенью научил Люсю солить капусту. Больше проколов у нее не было.

Пролетел год со дня приезда в Марху. Глаз попривык, притерся к Мархинской серости, стали проявляться цвета и даже оттенки. Жизнь уже не казалась безнадежно унылой, как в первые дни приезда, повседневные трудности якутского быта больше не пугали, впереди ждали новые горизонты впечатлений и открытий, радостей и огорчений.

Ромео и Джульетта

История эта известна всей Мархе, народ приписывал ей то, чего и не было, я же перескажу ее коротко и без прикрас.

Дуся, коренная Мархинская, рано осталась без матери, воспитывалась родной тетей Марусей – поваром в детском саду. Маруся была хорошая женщина, но не без изъяна, несколько раз в году с ней случались запои и тогда детский сад оставался без повара. Люся устроила своего Юрку в детсад когда у Маруси случился запой.

Приведя Юру в садик Люся решила посмотреть – чем же кормят детей и была приятно удивлена тем, что на завтрак в рационе были «Рябчики». На следующий день она опять посмотрела меню, «Рябчики» переместились в полдник. «Ничего себе…» – подумала Люся, – «детей рябчиками каждый день кормят». И так продолжалось всю неделю. «Рябчики» перемещались по меню, но не исчезали. На следующей неделе, вновь увидев на завтрак «рябчики», она решила спросить у воспитательницы:

– Вы действительно рябчиками кормите детей каждый день?

Воспитательница засмеялась:

– Да нет, это у нашего повара Маруси запой, вот и выкручиваемся – жарим хлеб, называется у нас это «рябчики», – с улыбкой ответила воспитательница.

– Ладно тебе языком молоть, – вынырнула откуда-то ещё одна воспитательница.

Протянула Люсе руку, представилась:

– Дуся. Я вас видела, Вы на прошлой неделе заселялись… Я соседка Ваша, наш дом сразу за Вашим будет. А про Марусю – тетю мою, Вы не слушайте. Маруся завтра на работу выйдет и все будет – и котлетки диетические и бульончик куриный.

Так Люся познакомилась с Дусей.

Дуся – крепкая, налитая девка, сиси так сиси, ляхи так ляхи, а главное – веселая, живая, хоть и простушка, но не глупая. Уже как два года она состояла в законном браке. Её муж – Геннадий Федоров, молодой офицер из генеральской семьи, прибыл на службу из Новосибирска, где закончил Высшее Военное училище. Шатен, кареглазый, белокожий, из-под фуражки небольшие бакенбарды вьются, усики аккуратной тонкой полосочкой над верхней губой протянулись – красавец! Что еще скажешь? Дуся, как замуж вышла, спину-то сразу пораспрямила, взгляд ее приобрел «вес» замужней женщины. Через 9 месяцев родила Димку – белобрысого, щекастого, по возрасту всего на месяц старше Юрки Люсиного будет, а по размеру – на все шесть. Пацаны были определены в одну ясельную группу.

Так как Люся и Дуся жили по-соседству, были ровесницами, плюс дети одногодки – общие интересы сблизили их. Помогали друг другу присматривать за детьми, вместе водили мальчишек в сад. Зимой везли на санках, но только, если мороз не ниже тридцать градусов, а если температура опускалась ниже, то на себе тащили, иначе нельзя – замерзнут. Однажды, они за разговорами потеряли один «кулёк». Обнаружили пропажу только, когда дотащили санки до дому. Обронили Юру. Обронили бы Диму, точно почувствовали бы разницу: Димка – битюг, а Юрка что? – воробей и то больше будет. Темнеет зимой рано, бежали обратно практически на ощупь. Люся чуть с ума не сошла. Дуся успокаивала: «Да куда денется? Кому нужен?»

«Кулёк» с Юрой лежал на виду, хорошо, что на обочину от протоптанной дороги не завалился… «Хоть бы пискнул», – подытожила Дуся.

Историю своей любви Дуся поведала Люсе во всех подробностях и, по праву можно сказать, рассказана она была из первых уст.