Сквозняки закулисья

Павел подозревал, что и здесь без ее происков не обошлось. Сколько еще гадостей уготовила ему собственная душа? Вот интересно, как бы она поступила с ним, если бы… Он не успел додумать эту мысль, потому что из глубины сознания вынырнула другая: «Каково было человеку, рожденному гениальным летчиком или режиссером где-нибудь эдак в 13 веке»? Вот-вот, только этого ему и не хватало!

Жену не узнал. Ирина вынуждена была позвать его. А когда он вытаращил глаза, снисходительно усмехнулась.

– Сильно постарела?

Павел беззастенчиво пожирал ее глазами, – так хорошо Ирина не выглядела даже во времена их бурного романа. Кожа гладкая, волосы блестящими пышными локонами лежали на плечах, глаза блестели. Никаких морщин, лишнего веса и усталости в движениях. Про остальное можно было и не говорить – за версту чувствовался дорогой парфюм, парикмахер и портной.

– Тебе хорошо? – Он почувствовал себя последним глупцом, но ничего лучше придумать не смог.

– Когда женщине хорошо, она смотрит только на три вещи, – на дорогу, когда переходит улицу на перекрестке, в кастрюлю на кухне и в глаза любимого человека.

– И все?

– Для женщины, которой хорошо, этого достаточно.

– Но потом…

– А потом возникают другие вещи – магазины, телевизор и… другие мужчины. – Ирина звонко рассмеялась. – Но это – факультативно. Вы, мужики, странные создания. Считаете, что женский век короче мужского, только не знаете, что делать с тем, что наша физическая жизнь длиннее вашей? Чем старше становится мужчина, тем быстрее он вынужден бежать, а поскольку передвигаться с возрастом становится все труднее, он высматривает молоденькую дурочку и садится на хвост ее глупой уверенности в собственной юной неотразимости. И эта недалекая молодость оттого, что не научилась еще скаредно распределять свои силы, впрягается в золоченый хомут и начинает успокаивать себя обманом, – как он молод душой, как наивен и непосредственен в свои …-ят! Бедные глупышки! Еще как посредственен, ведь и молодость, и наивность ему уже не по средствам.

Павел не успел ничего ответить на эти обидные слова, а Ирина без перехода указала ему на проходящую длинноногую девицу.

– Как тебе мини юбки?

– У меня их нет.

– Я же тебя не про одежду спрашиваю.

– А про что?

– Про ноги, Павлуша, исключительно, про ноги, которые из-под них торчат.

– Если хорошие, пусть себе торчат, а что?

– Да вообще-то ничего, просто сейчас так явно все подряд демонстрируют кривые ноги.

– Ты преувеличиваешь, не все.

– Если ты внимательно присмотришься, то все – целиком или по частям через разрезы юбок.

– Мне как-то не до подобных исследований.

– А напрасно, тебе, как режиссеру, это должно быть интересно.

– Ты меня специально пригласила, чтобы унижать? – Рассердился Павел, – Я ведь и уйти могу.

– Не можешь.

– Это еще почему?

– Ты голодный. Голодный?

– Голодный, – нехотя согласился Павел и рассмеялся. – А ты так мне аппетит стимулируешь?

– Нет, ты только посмотри, – Ирина повернула его голову в сторону, – какая волосатость, какая кривизна!

Навстречу им шла странная парочка в коротких шортах. Молодые люди так сплели свои объятия, что непонятно было, как они вообще умудряются переступать ногами.

– Неужели им не холодно? Зима как ни как на носу.

– Форсят до последнего.

– Последнего чего?

– Здоровья. А все-таки прав был Александр Сергеевич, хорошие ножки в России редкость.

Павел силился понять, куда клонит Ирина, и чего ей от него нужно? Долгая дорога, гадкая сцена с собакой и так его выбили из колеи, а тут еще этот странный разговор. Он и не заметил, что к ним приближается чудной человек. Из-под его распахнутого пальто виднелись два пиджака, надетые один на другой, а на вязаную шапочку была нахлобучена зимняя ушанка. Поравнявшись, он смачно плюнул под ноги Ирине. Павел было рванулся выяснять отношения, но жена повисла на руке и потащила прочь.

– Не связывайся, прошу тебя, – выдохнула она в ухо.

Павел тяжело дышал и силился освободить руку. Когда это ему удалось, и он повернулся, то с удивлением увидел, что удаляющийся хам методично плюется налево и направо и делает это, вероятно, без всякого умысла.

– Зачем это?

– А ты не знаешь?

– Нет.

– Пашенька, сколько тебе лет? Взрослый давно, а не знаешь, что вы, мужики, плюетесь на улицах точно так же, как это делают собаки.

– Какие собаки? – Павел вытаращился на жену.

– Обычные псы, которые метят свою территорию.

– Ты хочешь сказать…

– Да, Павлуша, да. Эта особь, – Ирина махнула рукой в сторону странного мужчины, – пытается захватить максимально возможное пространство, точно также как любой самец метит свои владения для привлечения самки. – И тут же без всякого перехода добавила. – А вот погляди на эту дуру, – и указала пальцем на девушку у фонтана.

– Почему обязательно дура? Вполне милая девушка.

– Милая девушка, хорошая фигурка, глубокий разрез во всю ногу. – Ирина вдруг заговорила с неприкрытой злостью. – Ждет принца. Не знает главного правила – принцы появляются в сугубо определенных местах, заранее оговоренных многовековым этикетом. В людных местах водятся простые хорошие парни. Принцы – ни-ни! За принцами ей придется специально гоняться по всему миру. Просвещенному или овосточенному. Но принц – безусловно – в состоянии оценить все достоинства чистых линий и честолюбивых амбиций. Если очень капризен, может и разделить, то есть, заставить считаться со своим выбором королевскую семью. Сегодня это выглядит очень демократично. Но все равно, не стоит слишком уж верить в подобный выбор – велика опасность остаться с носом. Кстати, маленькое дополнение, рискованный разрез лучше не демонстрировать на автобусных остановках и в других людных местах – непременные приставания «крутых» парней будут оскорбительны, но абсолютно логичны. А для кого еще такой разрез по бедру? Как раз для них.

Он внимательно смотрел на бывшую жену и не понимал себя. Впервые ему было интересно слушать и то, что она говорила, и как. Она разгорячилась настолько, что щеки зарделись сквозь умелый макияж. Павел залюбовался, и не сразу понял, что она его о чем-то настойчиво спрашивает.

– Родной, ты где? Ау! – Острый ноготок больно щелкнул по носу.

– Я вот о чем подумал, знаешь, а ты стала такой… такой… – он смутился от того, что нужное слово никак не решается сойти с языка.

– Ладно, не мучайся. Знаю, что хороша. Теперь вот и ты это знаешь.

– Почему же я этого не замечал раньше?

– Это ты у меня спрашиваешь?

– У кого же еще?

– Ну ты и пакостник. Я тебе, можно сказать, лучший кусок жизни подарила, а ты, выходит, меня даже и не рассмотрел хорошенько?

– Теперь вот вижу, что ошибался, может…

– Нет, дружочек, можется тебе будет с другими, я – пас. Поиграла уже в эту викторину, не обольщаюсь больше.

– А любовь?

– А плата? Даром только солнце блестит. И то не для всех. За сутки меняется цвет дня. На рассвете и ранним утром – ультрафиолетовые лучи несут комфорт и покой, красные и оранжевые в середине дня побуждают к деятельности, им вторят синие, голубые и желтые. Темно-красные, пурпурные и темно-синие лучи прощаются с нами на вечернем закате, уступая территорию дня ночному покою. – Ирина говорила медлительно, чуть растягивая слова и неотрывно глядя в небо.

– Давно стихи начала писать?

– Не льсти. – Она лучезарно улыбнулась и взяла его под руку. – Лучше прибавь шаг, а то мне еще к массажистке успеть надо.

Павел неожиданно для себя ощутил юношескую неуверенность от острого чувства, вызванного близостью ее тела. И испугался, что она это заметит. Но Ирина ничего не заметила, хотя кто ее теперь поймет. Во всяком случае, Павлу сейчас было не до рассуждений. Он с облегчением выдохнул, когда она подвела его в невзрачной двери небольшого особняка и нажала на кнопку звонка.

– Что там внутри? – Павел недоверчиво провел рукой по облезлой штукатурке.