Нечаянный Роман

– Быстрей, последний трамвай! – Женя заскочила в дверь и замахала рукой.

Проклиная свои ватные ноги, Наталья сделала рывок и вскочила на подножку.

Клацнула, защемляя край Натальиного пальто, дверь.

Танцующей походкой Женя прошла вдоль пустого вагона и села в последний ряд у заднего стекла. Наталья выдрала пальто из двери и поплелась следом.

На Женькином лице заблуждало странное, неуловимо знакомое выражение. Наталья бухнулась на сиденье с краю и уцепилась за холодный металлический поручень.

– Я и забыла, какие короткие в Калинине трамваи, – сказала Женя, – так гораздо уютнее.

– Калинин гораздо меньше Питера, – сказала Наталья, удивляясь тому, как механически прозвучал собственный голос.

– И люди в провинции гораздо более приветливые, – сказала Женя.

– Меня чуть дверями не прищемило, – пробормотала Наталья.

– Наверное, водитель торопится домой, – сказала Женя и грациозно, как кошка, потянулась всем телом, – к жене и деткам.

– Водитель, к твоему сведению, женщина, – вспыхнула Наталья, припоминая, откуда ей знакомо выражение Женькиной… морды.

Именно такое было у соседской кошки Маруськи, которой мама носила рыбьи кости. После папы кошке доставалось мало, он сам обгладывал их дочиста. Говорил, что настоящий рыбак даст фору любой животине, даже если вся рыба в доме из гастронома. Мама тоже любила рыбу, но над костями не усердствовала, Маруська тоже должна была чем-то питаться, Маруськина хозяйка, тетя Валя, жила на пенсию.

– Натка, ну, не дуйся, – промурлыкала Женя, – твой Эдик правда… душка.

– Это не мой Эдик, – сказала Наталья, глядя прямо в узкий, кошачий Женькин зрачок, – Эдуардо встречается с Асей. Уже месяц.

– Месяц? – закашлялась, словно поперхнулась рыбьей косточкой, Женька.

– Аська хочет пригласить его на Новый год домой. «Папе показать», – мстительно сказала Наталья.

Женька молчала, острыми зубками кромсая нижнюю губу.

Отчаянно дребезжа и лишь слегка притормаживая на горящих желтым светофорах, трамвай прорубал железным телом темноту ночных улиц.

Женя откашлялась.

– Ты не говорила, что у него роман с твоей подругой. Я думала, он просто… бабник.

– Та еще подруга, – горько усмехнулась Наталья, – я первая с ним познакомилась, только кого это волнует? Ты вон тоже… все лицо ему… обслюнявила.

Женькино лицо превратилось в белую маску с неровно вырезанными прорезями для глаз. Один глаз выше другого и оба несчастные.

– Он… теплый, – медленно сказала она, обхватывая себя за плечи, словно ей стало вдруг смертельно холодно.

Глава 4

Тяжелые бордовые шторы, кровавые обои с золотым тиснением, душный, спертый воздух, ни дать ни взять публичный дом из «Ямы» Куприна.

В город приезжал на гастроли московский театр с постановкой, где он выглядел именно так. Наталья достала из кармана платок и промокнула лоб.

– Мужик не кобель, на кости не бросается. – Ася припудрила декольте и засмеялась.

Желтая мелированная гривка затряслась в такт хохота, луч света заскакал на гранях крупных золотых серег.

– Как тебе? – Ася приложила к бирюзовой ткани платья гроздь розовых бус, неудовлетворенно покачала головой и поменяла на громоздкое красное колье.

– Не слишком откровенно? – смущенно пробормотала Наталья, отводя глаза.

– Что я тебе, тургеневская девушка?

Ася отбросила колье на туалетный столик, плюнула на ладони, наклонилась и разгладила тугую колготину на смачной икре.

Наталья покачала головой. Победная Ася внушала противоречивые чувства: отвращение и острую, до боли в кишках, зависть. В мечтах все, о чем рассказывала бесстыжая Аська, происходило с ней. Наталья представляла, как она подходит к Эдуардо, смело, как это делает Ася, берет его за руку и видит, как вспыхивают в ответ его глаза, и она снова чувствует на себе его мятные, горячие губы.

– Смелая ты, – сказала Наталья, – я так не умею.

– Ничё, научисся, – пообещала Ася, – будь ласка, принеси мою сумку. Я, кажись, в прихожке ее бросила.

Наталья обошла гигантский плюшевый диван на тонких вычурных ножках и зацепилась за раздвижной столик на колесиках. Раздраженно задребезжали хрустальные бокалы, на пол посыпалась шелуха от семечек.

– Эй, – укусила себя за веко щипчиками для бровей Ася.

– Извини, – пробормотала Наталья.

– Щетка в прихожей, – сказала Ася, выцеливая неподатливый корень, – надо новую щипалку. Эта ни черта не хватает.

Наталья закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной. Как он может с ней спать? Неужели мужикам все равно? Каждый раз, когда Эдуардо кладет руку на вертлявый Аськин круп, хочется умереть. И Женька оказалась такой же, как Аська.

Стуча о паркет деревянными ногами, Наталья прошла по кишке коридора в просторную прихожую, заставленную мебелью цвета кости несчастных, замученных до смерти слонов. Огромная Аськина сумка валялась у двери, половина содержимого наружу, внимание привлекли глянцевые квадратики поляроидных фотографий. Эдуардо целует Асю. Ася целует Эдуардо. Кто это снимал? Обнаженная спина Эдуардо на фоне претенциозных – золото на бордо – обоев. Он смотрит в камеру вполоборота, на щеке равнодушная, знакомая до боли ямочка.

– Натаха, чё застряла-то?

Звук Асиного голоса бритвой полоснул по ушам. Полы в доме Пилипчуков, покрытые толстым болгарским ковролином, замечательно заглушали шаги. Ася стояла в дверном проеме, скрестив ноги в сапогах-ботфортах, на дверной раме хищно поблескивали свежевыкрашенные кровавые ногти.

– Шпионишь, – прошипела Ася, – по сумкам шаришься?

Наталья икнула и спрятала руку с фотографиями за спину.

– Я все видела!

Ася занесла над головой руку и бросилась вперед.

Наталья отступила и прикрыла голову рукой с зажатыми в ней фотографиями.

– Дай сюда, – приказала Ася, притормаживая на каблуках.

Наталья протянула дрожащую руку с фотографиями.

Ася подняла сумку, бросила в них фотографии и повернулась к Наталье. Вздернулась короткая верхняя губа, обнажились крупные, лошадиные зубы. Ася окинула растерянную Наталью взглядом, закинула голову назад и… заржала, на шее забилась толстая синяя жила.

– Ну у тебя и рожа была! – хохотала она. – Ты чё думала, я не вижу, как ты Эдика глазами жрешь? Знала, что не стерпишь, нарочно сумку открытой оставила.

Аськин смех вывернул душу, пощечинами забарабанил по лицу. Наталья сжалась в комок, закрыла лицо ладонями.

– Дура, да не реви ты, – в Аськином голосе появилась вдруг жалостливая, бабья нотка, – я тебе добра хочу. Забудь Эдьку, не твоего он полета. Мой он теперь. Ясно? Мой.

На Натальином лице высохли слезы пережитого унижения, вскрылась, запульсировала зияющая, кровоточащая раны на пустом, оглохшем сердце.

– Твой? – тихо спросила она. – Ты уверена? Спроси его, с кем он был на Седьмое ноября.

В голос прорвалась предательская дребезжащая нотка.

Аська всхрипнула, заволокло пеленой глаза. Она знает, поняла Наталья.

Ася посмотрела на Наталью невидящими глазами и указала на дверь.

Наталья сняла с вешалки пальто, проверила, на месте ли шапка, и стала надевать сапоги.

Поблекшая вмиг Ася стояла, прислонившись спиной к стене, даже подплечники не помогали придать ее плечам прежнее горделивое выражение.

Глава 5

24 января 1991

1991 год начался со смутных событий в Прибалтике и на Кавказе. Страну лихорадило, прорастали драконьи зубы, засеянные гораздо раньше. В общаге отшумел Новый год, соседка, длиннолицая калмычка, ушла праздновать к землякам. Соседи из трешки тоже куда-то смотались. Весь блок был в Женином распоряжении. Она разогрела в кастрюльке суп, зажгла две свечи и достала из морозилки брикет мороженого, сняла верхнюю и нижнюю вафли, растопила на плитке маленькую шоколадку и залила пломбир.

Каждое утро начиналось с паники, в желудке поднималась тяжелая, едкая волна. Тошнило от всего. От кофе, запаха снега, бензина, дождя. Рвало горькой, желтой жижей от собственного отражения в зеркале.