Джокер

И вот где-то после многозначительного «и…» затаились упомянутые выше сомнения. Чем ближе становился момент отправки к Земле, тем озабоченнее становились лица штабных стратегов и разведчиков. Это замечали и горячо обсуждали уже не только солдаты, но и сдержанные обычно офицеры. Самым близким к истине, по всеобщему мнению, стал простой, но емкий вывод: «Там что-то неладно». Ну, а дальше каждый плел свою сеть предположений.

Наиболее тревожным казался вариант, что Земля захвачена кем-то из многочисленных врагов Империи. По инерции первым кандидатом называли Хармор.

«Выдохшийся и обескровленный Хармор? – Донис скептически поморщился. – Нет, мертвая версия. Тактически это был бы сильный ход, но у Хармора не осталось ресурсов и войск, чтобы отправить на Землю даже один экспедиционный легион. И как они проникли на Базовый плацдарм в период карантина? Не может же быть, чтобы врагам так исключительно повезло. Да и зачем в принципе могла понадобиться Земля харморийцам, зачем им туда лететь? Заново освоить давно оставленную звездными цивилизациями и теперь дикую планету? Оспорить право Империи, как формальной наследницы последней цивилизации Земли, владеть колыбелью человечества? У Хармора достаточно проблем с Империей, чтобы еще и вытаскивать у нее кусок прямо из глотки.

Что же там могло произойти? Почему в штабе у всех такие физиономии, словно флот летит не на отдых, а на очередную войну? Скорее всего, высокомерные стратеги этого не скажут. Легионеры и офицеры получат нужный объем правды за полчаса до Высадки. Как всегда. Обидно? Немного. – Пестал удрученно вздохнул, но тут же взбодрился. – И все-таки главное не в том, что на Базовом плацдарме вероятны проблемы. Главное, что через несколько дней все увидят Землю, истинную Родину для подавляющего большинства легионеров и матросов АИД в целом и Атакующего флота «Красный» в частности. Фактически, крупнейшее из соединений Армии Империи Доминуса летит домой!»

День назад

Гроза над морем выглядела пугающе и одновременно величественно. Волны дыбились, казалось, до самых туч и на долю секунды волшебным образом замирали. Мгновением позже магия куда-то исчезала, и волны оседали, но делали это словно бы нехотя, лишь после того, как получали тугой плетью молний по белой бурунной шапке. Но на смену рухнувшим стенам воды штормовой ветер поднимал новые волны, и они опять рвались ввысь. Рвались, не задумываясь, что им никогда не коснуться тяжелого брюха даже самой ленивой из туч. Разъяренное море не слышало голоса рассудка.

Добравшись до береговой линии, волны с грохотом разбивались в водяную пыль о скалы, и это создавало совсем уж мрачную атмосферу локальной войны. Все, как полагается, с разрушениями и канонадой. Океан будто бы мстил за унизительные удары плетей-молний, которыми его охаживали небеса, только почему-то он мстил совсем другой стихии. Или это была не месть, а рабский труд? Небо подгоняло электрическими плетьми воду, чтобы та разрушала твердь? Может быть, и так.

А что же твердь, что же скалы? А скалы молча держали удар и ждали. Чего? Возможно, как раз успокоения под тяжелым покровом воды. Там, где нет волнения и ветра, где не слышно грохота прибоя и нескончаемых истошных воплей птиц, гнездящихся в расщелинах.

Теория сговора двух подвижных стихий против одной монументальной вдруг будто бы получила наглядное подтверждение. В одну из мокрых скал ударила сначала необыкновенно мощная и яркая молния, а затем, почти сразу, – гигантская волна. Верхушка скалы рассыпалась в щебень, который вмиг исчез под водой.

Что это было? Победа заговорщиков? Или милость чего-то большего, чем природные стихии? Может быть, один из сонных великанов получил от Высшей сути свой приз за многовековое терпение?

Анна вздрогнула от близкой вспышки, втянула голову в плечи и уткнулась носом в шарф. В башне маяка было сухо, тепло и безопасно. И все-таки ее пугали эти невероятные по силе и яркости молнии, взрезающие вечерние сумерки с треском, похожим на звук рвущегося брезента. Пугали сотрясающие каждую клетку тела громовые раскаты и безумный грохот циклопического прибоя. Пугала эта припадочная пляска волн высотой с трехэтажный дом.

– Шарахнуло так шарахнуло, – не оборачиваясь к окну, сказал смотритель маяка. – Прямо-таки воинский салют на проводах в последний путь… – Он вдруг осекся и понизил голос, будто бы сожалея о чем-то. – Георг давно напрашивался, последним был из высоких. И все-таки жаль его.

– Кого? – не понимая, о чем бормочет смотритель, спросила Анна. – Вы о ком?

– О Георге. – Смотритель кивком указал за окно. – Я здесь всю жизнь протоптался. Эти скалы как родные стали. Даже имена им дал. Пять их было, высоченных таких. Вот за полвека все и рухнули. Получается, по одной в десять лет.

– А-а, вы о скале, в которую молния ударила? – Анна улыбнулась. – Ее звали… Георг?

– Так и звали. – Смотритель покосился на Анну чуть смущенно. – А что такого? Лорд Эверест может горы называть по своему усмотрению, а мне нельзя назвать скалы? Я, конечно, не лорд и фамилия у меня скромная, всего-то Бондарев, но ведь и крестнички мои – не Джомолунгма с предгорьями. Имею право или нет?

– Что вы, Денис Артемович, конечно имеете! Это ведь фактически ваши скалы! Кому, как не вам, давать им названия!

– Ну, мои не мои, но… – Смотритель слегка расслабился.

Он вообще был суров лишь с виду и весьма отходчив.

– Я только не поняла, разве молнии бьют в скалы? Это ведь камень, он не проводит электричество.

– Когда он по самую макушку залит соленой водой – проводит. Ну и, стало быть, самым высоким достается в первую очередь. Доставалось. Больше высоток нет. Значит, Марта следующая. Или Ундина. Вон те две скалы, у самой кромки.

– Красивые имена им даете, величественные.

– Так они величественные сами по себе и есть, не Машками же их называть. В смысле – хотя бы Мария.

– Есть такая? – Анна взглянула в окно с интересом. Страх почему-то ушел. Может быть, так подействовало понимание, что вокруг не какие-то безвестные скалы, а что-то вроде молчаливой семьи отшельника-смотрителя?

– Была. Рядом с Георгом. Третьей рухнула.

– Это здесь часто? – Анна спохватилась и торопливо уточнила: – Нет, я помню, что падают скалы раз в десять лет. Я о таких штормах. Это же просто… катаклизм!

– Хм. – Бондарев иронично скривился. – Это если над городом такое безобразие пронесется, будет катаклизм. А здесь… обычное дело. Непростое тут местечко. Много каких моментов совпадают и каких условий стыкуются. Ветра, течения, соленость воды. Одно на другое накладывается – и вот вам, получите.

– Вода очень соленая, это верно. – Уцепившись за последнее «условие», Анна кивнула. – Нырнуть без груза просто нереально. А как это влияет на силу шторма?

– На силу, может, и не влияет, а вот молнии лупят исключительно по моим скалам. Там… – Смотритель махнул рукой, указывая в западном направлении, – хоть бы сверкнуло. Все электричество небесное тут остается. Знал бы, как его добывать, озолотился бы давно.

– Получается, там, – Анна попыталась повторить жест Бондарева, – нет высоких скал, или что… вода не такая соленая? Хуже проводит?

– Соображаешь. – Смотритель одобрительно хмыкнул. – Ты не стой, садись. Еще часа три будет штормить. Если устанешь глазеть, уйдешь спать – самое интересное пропустишь.

– Будет что-то интереснее этого? – Анна невольно обернулась.

За окном сверкнула, наверное, самая яркая за вечер вспышка, и сразу же громыхнуло так, что вздрогнули даже полутораметровые каменные стены маяка.

– Будет. – Смотритель вновь усмехнулся, но теперь не иронично, а загадочно.

Анна попыталась поймать его взгляд, надеясь угадать, что же такое интересное предвещает умопомрачительный шторм, но смотритель отвернулся. Получилось заметить лишь мелькнувшую в глазах у Бондарева искорку. Смотритель явно ждал эту грозу. Ждал давно. А еще ему определенно хотелось разделить с Анной предстоящий «интересный» поворот событий. Предложив садиться, он указал не на плетеное кресло, застеленное потертым, но мягким пледом, а на самодельный стул за грубым, потемневшим от времени деревянным столом.