Страница 20 из 45
Понемногу знакомился я и с командованием батальона, все ближе узнавал Александра Ивановича Кудряшова, еще сравнительно молодого (правда, на 10 лет старше меня), но уже в звании майора, с веселым нравом, грамотного, имеющего солидный, «доштрафбатовский», боевой опыт командира роты и даже командира стрелкового батальона. У него уже было два ранения, медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды. Как и я, он любитель стихов, окончил до войны и рабфак, и учительский институт, поработал учителем и даже заведующим сельской школой. Несмотря на свое превосходство в общей грамотности над комбатом Осиповым, считавший, что и он сам мог бы командовать таким «особым» батальоном, Кудряшов всегда подчеркивал природный ум Аркадия Александровича, умение владеть собой и подчиненными в любых условиях. Таких качеств не всегда самокритичный Александр Иванович себе все-таки не приписывал.
Не переставал меня удивлять наш комбат Осипов какой-то доступностью и отеческим отношением к нам, командному составу и к штрафникам. Видимо, не зря и те и другие между собой называли его иногда «отец родной», а чаще просто «Батя». Вероятнее всего, это была закономерная реакция бойцов на атмосферу доверия к ним со стороны комбата и штатного состава батальона, уважения их к тем, кто считался преступниками, штрафниками. Что касается личности Аркадия Александровича Осипова и его отношения к подчиненным, то только на одном примере, ставшем мне известным, я сделал вывод об удивительной его сдержанности. Заодно и о высоком моральном духе, о советском патриотизме большинства воинов-переменников, не очень обласканных той же советской властью и оказавшихся в неласковом же штрафбате. Вот этот пример.
Однажды, совсем накануне Нового 1944 года, из окопов на полевую кухню был направлен с термосом за горячим обедом один боец-переменник. Случилось так, что ему встретился другой штрафник, направлявшийся из штаба батальона в окопы с каким-то поручением. Так вот, «кухонный» (так назовем первого) говорит «посыльному» (так назовем второго): «Не хотел бы ты иметь хорошие трофейные золотые часы в качестве новогоднего подарка?» Тот подумал, что ему предлагают практиковавшийся на фронте обмен типа «махнем, не глядя», когда обмениваются вещами, не видя их, и кто из менял окажется в выгоде, покажет итог такого обмена. Поэтому он заявил инициатору, что у него нет ничего равноценного.
В ответ на это «кухонный» предложил «посыльному» в обмен на часы «подарить ему пулю» и разъяснил: «Я тебе часы, а ты мне прострели руку, и будем квиты». «Посыльный» снял с плеча автомат, а «кухонный», истолковав это движение как согласие на «обмен», поднял вверх руку. Тогда его визави, направив свой автомат в грудь желающему получить вожделенное ранение, сказал примерно следующее: «А теперь, сволочь продажная, такую твою растакую… (и т. д., и т. п.) поднимай и вторую руку! Я тебе покажу, что таких б…, как ты, не так много среди нашего брата, как тебе показалось!»
И повел его прямо в штаб батальона к комбату Осипову. У честного, хотя и провинившегося в недавнем прошлом офицера не было жалости к подлецу, хотя знал, что того могут и расстрелять за эту попытку членовредительства.
Комбат практически имел право даже расстрелять такого негодяя, но только отобрал у него те самые часы, хотя, как оказалось, вовсе и не золотые, тут же вручил их «конвоиру», объявив ему благодарность. А этого не состоявшегося членовредителя (так называли в армии «самострелов» и им подобных) под конвоем и в сопровождении уполномоченного особого отдела (в просторечии – «особиста» батальона) отправил куда-то, то ли в трибунал, то ли в особый отдел старшей инстанции. Какова дальнейшая судьба этого «менялы», сомнений в этом ни у кого не возникало. Да и не в этом суть, а в том, на каких основах строились взаимоотношения между самими штрафниками, и неважно, в каких ипостасях они были до того, как попали в штрафбат, из «окруженцев» или боевых офицеров.
Забегу немного вперед. Когда мы, выведенные из боевой ситуации под Жлобином, пополнялись и готовились к будущим боям под Рогачевом, там мы вдруг заметили, что один из заместителей Осипова, начальник штаба майор Носач Василий Антонович, всегда бывший общительным, вдруг заметно изменился. Он, прошедший с этим батальоном в боях от Сталинграда и выросший в нем от заместителя командира роты до начштаба, почему-то стал замкнутым, избегал неформальных встреч или бесед, перестал реагировать на шутки офицеров. Только теперь, работая над этой книгой, среди документов Центрального архива Министерства обороны я увидел один приказ по 1-му Белорусскому фонту № 0210, проливающий свет на причину такой странности в поведении начальника штаба. Оказывается, в нашем штрафбате в дни боевых действий под Жлобином произошел беспрецедентный случай, на котором я остановлюсь несколько подробнее.
В декабре 1943 года там, когда в боях батальон понес большие потери, семеро штрафников, угодивших в штрафбат за то, что долгое время находились на оккупированной территории (проверкой не было точно установлено их тайное сотрудничество с немцами), воспользовавшись суматохой боя, сбежали к противнику Майор Носач, не проверив дошедших до него ложных сведений об их мнимой гибели или ранениях, направил донесение в отдел кадров фронта о том, что трое из них погибли, один пропал без вести, а трое ранены и госпитализированы. Как оказалось в действительности, эти штрафники сдались в плен и перешли на службу к фашистам. В январе 1944 года были пойманы на другом участке фронта, уже со шпионским заданием. Так невольный обман майора Носача был обнаружен, и над ним нависла угроза серьезного наказания.
Видимо, чувствовал Носач свою вину и перед комбатом, и перед коллективом товарищей, хотя нам об этом так тогда и не было известно. Уже по завершении нами рейда в тыл противника майор Носач приказом по фронту был смещен с должности и откомандирован из батальона с понижением в должности. Штрафники, кто дезинформировал майора Носача, были выявлены, осуждены военным трибуналом, лишены по суду офицерских званий и направлены в армейскую штрафную роту. Вот ксерокопия этого приказа.
Уже после войны, когда я разыскивал своих сослуживцев по штрафбату, нашел и майора запаса Носача, проживавшего в Киевской области. Но Василий Антонович как-то нерадостно откликнулся на результат моего поиска и почему-то не проявил желания поддерживать между нами связь. Видимо, ему, так и оставшемуся майором, было неудобно предстать в этом звании перед одним из бывших его подчиненных лейтенантов, ставшим уже полковником. А может, он все еще стыдился своего прошлого проступка, из-за которого всеми любимый комбат Осипов получил тогда «предупреждение» (это, правда, еще даже не взыскание) от командующего фронтом К. К. Рокоссовского, но все-таки… Правда, вскоре генерал Рокоссовский присвоил Осипову звание полковника. Пусть меня простит читатель за столь обширный экскурс вперед, но мне хотелось этим подчеркнуть характер отношений командного состава штрафбата между собой и с бойцами-переменниками.
А тогда, в декабре 1943 года, еще задолго до нашего рейда в тыл противника, казалось неожиданно, наступил Новый 1944 год. Новогодняя ночь и первый день его ничем особым не отличался от предшествующих, разве только немцы особенно много навешали над нашими позициями осветительных ракет на парашютиках, да продолжительнее и как-то гуще вели артиллерийско-минометный обстрел траншей, занятых нашими войсками, и не только на участке штрафбата. А еще через неделю остатки нашего батальона сняли с оборонительных позиций, вывели во второй эшелон, разместили штаб в селе Майское, за которое еще недавно батальон вел жестокие бои. Подразделения и хозяйственные структуры разместили в окрестных деревнях.
Батальон стал принимать новое пополнение, основная часть которого снова состояла из числа бывших военнопленных или находившихся на оккупированной территории, а также вышедших из окружения, то есть того контингента, который назывался у нас одним словом «окруженцы», хотя это слово произносилось без тени презрительности или унизительности, как это может показаться поначалу. И главным делом нашим стала боевая подготовка, то есть обучение заново владению штатным оружием, элементарным приемам переползания «по-пластунски», окапывания, особенно в случаях, когда нужно «на виду у противника» отрыть «ячейку для стрельбы лежа» малой саперной лопаткой, неизменной помощницей солдата. Многому надо было учить из того, что ими было забыто за годы плена или оккупации, или даже было неведомо вовсе, если они ранее не служили в пехоте. Может, и не знали мы тогда, что еще древний мыслитель и философ Китая Конфуций говорил: «Посылать людей на войну необученными – значит предавать их», – но неуклонно следовали этому правилу.