Страница 30 из 30
«Постоянная его черта: обезоруживающий юмор, непосредственный, талантливый, как вся его натура» (Г. Адамович)118.
Многие свидетели времени, однако, отмечают, что при своей душевной закрытости Бунин был способен разговорить собеседника, вызвать его на откровенность. Он умел не только сам хорошо говорить, но и слушать другого, и при случае мог дать дельный совет.
Все тридцать три года, прожитых в эмиграции, за исключением «нобелевской пятилетки» (1934–1939 гг.) Бунин сильно нуждался. В такой ситуации, естественно, ни о каких заказных портретах речь идти не могла. И все же бросается в глаза, что Бунин, будучи знаком с такими знаменитостями, как Пабло Пикассо, Наталья Гончарова119, Михаил Ларионов120, Юрий Анненков и Савелий Сорин121, не удостоился чести быть ими портретируемым. Из всех «музейных» художников рисовали Бунина только Бакст122 да Филипп Малявин123. Известны также портреты Бунина, выполненные Георгием Пожидаевым124 (1934 г., Париж, собрание Р. Герра), художником достаточно преуспевавшим, но малозначительным в истории искусства, и учеником Репина Михаилом Вербовым125, считавшимся весьма востребованным на Западе салонным портретистом. Перьевой портретный набросок Бунина, исполненный Малявиным (1924 г., бумага, тушь, НГА, Ереван) – опять-таки одним из учеников Репина, интересен главным образом тем, что на нем писатель изображен без бороды, а лишь с усами. Изменение внешности у Бунина в начале 1920-х гг. – от покрытого растительностью лица к гладковыбритому – проходило через стадию ношения усов, что зафиксировано на фотографиях того времени126. Эпоха арт-деко (1920-е – 1930-е гг.) революционно изменила моду на одежду и внешность. Женщины стали ходить с открытыми ногами, мужчины предпочитали бриться. Пышные усы и бороды всех фасонов и размеров, столь распространенные в предреволюционную эпоху, напрочь вышли из моды, став в общественном сознании знаковым атрибутом внешности стариков и оригиналов. Несмотря на свою декларируемую неприязнь по отношению к любым «новым веяниям» – «в <…> бешенство, если не большее, приводили его разговоры о современном искусстве. Для него даже Роден был слишком “модерн”»127, – Бунин все же радикально преобразил свою внешность, что, несомненно, явилось своего рода данью времени. И хотя социальный статуса Бунина изменился, он попал в разряд беженцев, людей, зависящих от «чужих денег» и «услуг посторонних», для которых «получить субсидию или подачку почиталось лестным», писатель по-прежнему держался за имидж «барина», хранителя и представителя настоящего русского духа и быта. При этом бунинское «барство» да «дворянский апломб» по сути своей носили характер бережно хранимых «исторических реликвий», ни в коей мере не являясь формой выражения правоконсервативных убеждений, которые ему упорно приписывали.
Следует отметить, что если Бунин и декларировал неприязнь к позированию, то на фотопортреты как дореволюционного, так и эмигрантского периодов она не распространялась. Судя по их количеству, всю свою жизнь писатель охотно позировал перед объективом фотокамеры, в том числе и в солидных фотоателье. На постановочных фотографиях, начиная уже с конца 1920-х годов, Бунин часто являет собой стереотипно-возвышенный образ «артиста»128. Хотя подобного рода репрезентация собственной персоны была со стороны Бунина акцией тщательно продуманной, возможно, он все-таки чувствовал порой ее излишнюю, для писателя, напыщенность. Так, например, Андрей Седых, рассказывая о нобелевских днях в Стокгольме, выделил его саркастическую реплику на счет собственных портретов: «Фотографии Бунина смотрели не только со страниц газет, но и из витрин магазинов, с экранов кинематографов. Стоило Ивану Алексеевичу выйти на улицу, как прохожие немедленно начинали на него оглядываться. Немного польщенный, Бунин надвигал на глаза барашковую шапку и ворчал: – Что такое? Совершенный успех тенора»129.
На пороге своего шестидесятилетия Бунин, как видно из фотографий, превратился в сухощавого, осанистого, коротко стриженного, гладковыбритого господина среднего роста с крупными примечательными чертами на холеном надменном лице – «Лицо римлянина периода упадка Империи» – по шутливому определению Андрея Седых130, которое тот, возможно, позаимствовал у Мережковского, сказавшего, по свидетельству Галины Кузнецовой, как-то раз Бунину: «В профиль совсем римский прокуратор! Вас бы на медаль выбить, на монету…»131.
Н лишь выражение глаз осталось прежним: чуть робким, грустно-печальным. Вплоть до кончины писателя в 1953 г. его внешний облик, как можно судить по многочисленным фотографиям, практически не изменяется. На всех изображениях, – особенно интересны фотопортреты, сделанные в 1933 г. в Стокгольме знаменитым фотографом Михаилом Венковым132, – он являет собой образ, который запомнился большинству его знакомых по эмиграции:
«Он был среднего роста, но держался преувеличенно прямо, горделиво закинув голову. И от этого или оттого, что он был очень строен, казался высоким. Его красивое, надменное лицо выражало холодное, самоуверенное спокойствие, но светлые глаза смотрели зорко, пристально и внимательно и, казалось, замечали и видели все – хоть на аршин под землей» (И. В. Одоевцева)133.
«С возрастом он стал красивее и как бы породистее. Седина шла ему, шло и то, что он сбрил бороду и усы. Появилось в его облике Что-то величавое, римско-сенаторское, усиливавшееся с течением дальнейших лет» (Г. В. Адамович)134.
«Иван Алексеевич производил сильное впечатление. Чем? Своей скульптурной силой. В нем была какая-то отточенность. <…> Весь его облик был внешне неподвижным, Что-то в нем было такое именно статуарное… Он казался каким-то холодным, замороженным» (Н. А. Струве)135
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.