Гроза над Элладой

«Это он, сволочь!» — подумал малыш и плюнул в лицо своему спасителю.

О, человеческая неблагодарность! Не спешите осуждать маленького ахейца, жившего, а может быть, и не жившего тысячи лет назад. Он молод и пока глуп. А мы? Каждый ли из нас может сказать: «Я не забывал добра. Я помню тех, кто желал мне добра. Я отплатил добром за добро»?

Эдея, заваленная неубранными трупами, залитая кровью и опалённая ещё кое-где продолжающимся пожаром могла бы послужить неплохой моделью для чистилища Данте. Неверными шагами брёл Лик по улицам города, где ещё утром ликовала жизнь, смеялись мальчишки, напевали девушки и звонко разносились удары многочисленных кузнечных молотов. Закат солнца окрасил мёртвый город в цвет, единственно подходящий ему в этот ужасный час. Мрачная тишина окружала маленького эллина — не слышно было даже собак.

У порога родного дома Лик застыл, словно бронзовое изваяние, словно мертвец, держащийся на ногах посредством потусторонних сил. На ступеньках крыльца с окровавленным топором в руке лежала его мать; её прекрасные каштановые кудри, поседевшие за несколько последних часов, слиплись от запекшейся крови. У косяка, подогнув ноги и опустив голову, висела сестра Лика, прибитая копьём к взломанным дверям; большой кухонный тесак, выроненный ею, лежал рядом.

Шли минуты, закат гас, а малыш всё так же неподвижно стоял у родного дома. Но едва последние лучи солнечного титана скрылись за вершинами гор, он медленно повернулся и, спотыкаясь о многочисленные тела, лежавшие там и тут, побежал к воротам. Ещё раз мимоходом взглянул на лицо Огиллида и безучастно отметил в памяти его торжествующую улыбку человека, хорошо выполнившего своё последнее дело. Будь Лик менее угнетён, он остановился бы и непременно подумал бы, что означает эта улыбка, но сейчас в голове у него не было ни одной мысли; всё существо его занимало сейчас лишь одно безудержное желание — догнать атлантов. Что будет потом, маленького ахейца интересовало меньше всего, лишь бы догнать, а там — на месте он найдёт способ, как лучше пустить в работу оба кинжала.

Сперва бежал машинально, ноги сами поднимались и опускались, толкая тело вперёд, но постепенно бег выправился, сменился широкими лёгкими прыжками, подчинёнными определённому ритму. След атлантов был отчётливо виден — колеи от повозок, нагруженных награбленным добром, глубоко врезались в почву, ещё глубже пропахала почву вражеская конница, так, что Лику не приходилось понапрасну тратить драгоценное время на разыскивание пути вражеского войска. Маленький фессалиец бежал уже третий час, иногда переходя на быстрый размеренный шаг. Около полуночи ему стало ясно, что если не позволить себе маленького отдыха, не утолить сжигающую внутреннюю жажду до врага ему не добраться — силы были на исходе.

К счастью, до ближайшего источника было рукой подать. Этот светлый и чистый горный ключ бил у подножия крутой, но невысокой скалы, склоны которой поросли густым кустарником и высокими могучими соснами. Лик хорошо знал это место, ему нередко доводилось охотиться здесь на горных коз. Свернув влево с дороги, он через минуту-другую уже плескал в запекшийся рот полные пригоршни воды, студеной и прозрачной, точно хрусталь. Напившись и умывшись, он прилёг на траву, с наслаждением вдыхая наполненный смолистым ароматом горный воздух, но всё это делалось машинально — едва силы начали возвращаться к молодому эдейцу, ненависть к атлантам ледяной лапой стала давить на сердце тяжелее с каждой минутой. Лик совсем было собрался, ещё раз освежившись, пуститься в дальнейший путь, но в это время, то ли дуновение ветерка, в котором чувствовался запах чужого человека, то ли едва слышно прошуршавшая насыпь из старых, усохших игл, потревоженная осторожной ногой, заставили его прислушаться, всмотреться в темноту горного леса. Да, к роднику шёл человек, чужой человек. Слишком уж медленной и осторожной была его поступь. Временами, он замирал на месте, опасливо озирался по сторонам. Враг!

На всякий случай, Лик укрылся за стволом ближней сосны и в течение томительной минуты постепенно, дактил за дактилом, обнажал кинжал, не отрывая горящего взгляда от чужака, которому пришлось покинуть спасительную мглу расступившегося леса. У родника он наклонился, и в свете полной взошедшей луны на поясе его тускло блеснули ножны меча атлантской формы. Враг! Враг!

Будь Лик менее возбуждён он попытался бы поразмыслить о том, что здесь нужно одинокому атланту и от кого он скрывается, но дрожащему от ненависти и нетерпения маленькому эдейцу было не до раздумий. Враг перед ним. Один! Конечно, невдалеке расположились его приятели, и стоит ему крикнуть… но уж Лик-то не даст ему такой возможности. Атака его будет бесшумнее змеиного выпада и смертоносной, словно неотразимая молния Великого Олимпийца.

До врага было всего три шага. Лик осторожно втянул воздух, спружинил ноги и, будто акробат, топнув и сильно оттолкнувшись на втором шаге, птицей распростёрся над атлантом и занёс кинжал над его спиной. В тот же миг страшный удар пятки уже, казалось, обречённого противника отшвырнул Лика назад, и не успел эдеец вскочить на ноги, как вражеские руки тисками сжали его кисть и горло. Атлант что-то прошипел ему на ухо, но вражеского языка Лик не знал.

— Сволочь! — захрипел он, пытаясь левой рукой высвободить второй кинжал, прижатый атлантским телом. — Всё равно до тебя доберусь!

— Да заткнись ты, болван! — услышал он вдруг.

Чужак действительно не был фессалийцем; в его речи слышалось ясное аттическое произношение, но ахейским язык был родным для говорившего — это Лик понял тотчас. Ну и ну!

Незнакомец легко поднялся, отряхнул хитон.

— Ну, чего разлёгся, — сказал он сердито. — Подъём! И спрячь свою игрушку — ещё порежешься, пожалуй! Кто такой? Почему на людей кидаешься? Грабежом промышляешь?

Лик быстро опомнился. То, что перед ним эллин — ясно. А с другой стороны, эллины тоже всякие бывают. Откуда чужаку известен неахейский язык?

— Ты-то сам, что за птица? — спросил он насторожённо и, вместо того, чтобы спрятать кинжал в ножны, обнажил второй.

— Вот гадство, а?! — фыркнул незнакомец. — Жизнь человеку подарили, а он ещё ножик кажет! Тебе уши оторвать что ли, попрыгунчик?

— Попробуй! — Лик развернулся к нему грудью, присел и выставил оба клинка.

— Пошёл прочь, наглая рожа! — афинянин круто повернулся к роднику и, встав на четвереньки, преспокойно сделал несколько глотков, через плечо глянул на Лика. — Ты ещё здесь? Проваливай, если знакомиться не желаешь! Впрочем, постой, атланты близко?

Маленький фессалиец машинально кивнул.

— Ладно, — афинянин выпрямился, поправил ножны и усмехнулся, — можешь топать.

Лик отрицательно покачал головой.

— Мне надо отдохнуть, — заявил он.

— Так это ты так отдыхаешь? — с насмешкой поинтересовался странный незнакомец, небрежным жестом указывая на кинжалы. — Оригинальный способ восстанавливать силы! Чем это я тебе не понравился?

— Меч излишне затачиваешь, — проворчал эдеец.

— Ах, вон оно что! Скажи, ты в ковке хоть на дактил смыслишь?

— Ну!

— Ну-ну, — афинянин обнажил клинок и подал его рукоятью вперёд. — Чья ковка?

Лик, не смея верить себе, медленно поднял глаза на собеседника:

— Аттийцы ковали.

— Может, и мастера назовёшь?

— И назову. Тенций Норит.

— Не может быть, — насмешливо возразил афинянин.

— Ну, что ты мне говоришь?! — Лик начал горячиться. — Сам погляди: видишь, на клинке, вот тут, у самого эфеса большое «Тау»? И бронза чернённая, а в Аттике, кроме Тенция, никто так не умеет.

— А вот и неправда, — засмеялся владелец ценного оружия, — я умею!

Эдеец презрительно смерил взглядом хвастуна:

— Будет трепаться-то! Во всей Аттике… Ты афинянин?

— Конечно.

— Во всей Аттике только один кузнец может…

— Не один, а шестеро.

— Ну, кто ещё? Давай-давай рассказывай!

— Тенций Норит и его сыновья. А нас, как-никак, пятеро. С отцом — шесть!

— Ты хочешь сказать…  — Лик даже оторопел от такой наглости.