Страница 316 из 323
Я не один, и многие пытаются мне помочь. Но я все равно будто в непроницаемом коконе и просто киваю, неловко улыбаясь в те моменты, когда от меня этого ждут — они родных не потеряли и могут с полным правом праздновать победу, как Тони или Бартон с Наташей и Брюсом. Ванда с Виженом и Пьетро держатся от меня подальше, ведь мне очень сложно держать себя в руках при виде ставшего человеком андроида, так похожего на одну всемогущую тварь, которая извратила мою просьбу, а потом ушла странствовать по другим планетам. Я теперь живу затворником и только несколько раз вышел перед журналистами по просьбе Фьюри и Росса, но на этом и всё — война окончена, Капитан Америка пока не нужен и убран в дальний угол, чтобы не мозолил глаза. Мне вернули звание, за счет правительства США сделали ремонт в нашем… моем доме, даже публично оправдали всех опальных Мстителей и официально принесли свои извинения за поспешный Заковианский договор. Статьи с приторным и пафосным тоном, которые выпускают на своих страницах «таблоиды», совсем недавно поливавшие нас грязью, ничего не написали о Асте, будто ее никогда не существовало. Лицемеры, из-за которых я чуть не стал убийцей — им просто не хватало материала.
Весной, после довольно быстро утихшего ажиотажа я начал выезжать в город, приобретя через Старка новый мотоцикл — продукты сами себя не купят, да и часто просто обедал в разных кафе, перед этим надев темные очки и кепку. Иногда я даже будто слышу родной голос, который выговаривает мне: «Анонимность и маскировка, Стивен!», но это лишь воспоминания, ведь под конец Аста отказалась даже от иллюзий и раскраски лица, выходя на задания в природном виде. Я вспоминал ее в тихом кафе у башни Старка, и перед этим с каким-то мазохистским порывом зашел в цветочный магазин, увидев в витрине скромный букетик с «могильными» цветами. Я часто кидал взгляд на перевязанный стебельком барвинок, лежащий на простой пластиковой столешнице, зарисовывая на бумагу момент, когда моя Астрель пальцем наносила на кожу ломанные линии и точки перед крохотным зеркальцем в кабине квинджета. Точные и уверенные поначалу карандашные линии потеряли свою твердость, под конец размашистой штриховкой оформляясь в тени под сощуренными глазами, складку над вздернутой бровью и в ребристые рога. Нарисовал даже черное пятнышко на остром кончике покрытого чешуей уха — в раздумьях она постоянно его чесала, забывая об испачканных пальцах.
— Мистер, я могу сесть за ваш столик? — низкий голос выдернул меня из горьких воспоминаний. В проходе стоял мужчина среднего роста и возраста, одетый как типичный житель современного большого города. — Свободных мест больше нет.
— Конечно. Вы мне не помешаете, — махнул на противоположный диванчик и снова погрузился в рисование.
Карандаш с мягким грифелем. Жирные черточки, создающие темноту за острыми зубами, приоткрывшимися в насмешливой ухмылке от чьей-то шутки. Извечное бурчание и демонстративное нахальство, которое под конец воспринималось как обычное жужжание, почти неразличимое за страшными событиями. Маленькая жалящая пчелка, чья смерть принесла ноющую тишину.
…Мир который однажды сложили, Для
нее лишь дорога цветов…
Я написал эти слова неизвестного поэта под изображением странной девушка Асты, а потом начал рисовать по краям портрета разбитые цветы. Будто их сначала проморозили, а следом бросили на пол, из-за чего лепестки разлетелись синими осколками.
— Хм… Рисуете в стиле Вальехо? — вдруг вгляделся в рисунок мой сосед. — Ну там… Фэнтези, мечи, монстры и бронелифчики…
— Нет, — не дал вырваться негодованию от сравнения с эротическим художником. — Я ученик старой школы. А это очень дорогой для меня человек, — медлю секунду и добавляю, впервые заговорив с посторонним о моей печали. — Ее броня всегда была практичной, хотя тела она не стеснялась. Даже слишком — некоторые ее платья должны были быть скромнее, но она никогда меня не слушалась.
— Это как? — мой сосед вдруг перестал мучить вилкой стандартный омлет.
А потом меня будто прорвало. Целый поток несправедливых обвинений вылился на девушку, что любила взять двумя пальцами чужие нормы морали и отбросить от себя, как противного таракана. Мне становилось легче, когда я вываливал на случайного собеседника все свои смешные претензии, обнажая нутро и выставляя себя сумасшедшим — несгибаемый Капитан Америка ненадолго исчез вместе с щитом и звездно-полосатой формой, обнажая живого человека.
— Зачем нужно было идти на такие жертвы и рубить себе руку, если о ней никто не вспомнил? Зачем?! — дорисовал на бумаге осколки лепестков у ледяного барвинка. — Она моя жена, и иногда мне кажется, что о ее существовании помню только я, а все остальные забыли. Был дракон — и не стало дракона. Мелочь какая… Кошка с мечом? Какая такая кошка с мечом?! Все забыли или даже не знали, что она любит книги, кузницу, сериалы, кофе и сырое мясо со специями. Наслаждается табаком и вином, будто они созданы исключительно для ее удовольствия. Заключает пари по любому поводу, будь это дождь в следующую пятницу или чужая свадьба. И она любит синие цветы. Особенно барвинок. И никогда не боится показаться смешной. Хотя… скорее нарочно выставляет себя посмешищем, будто она комик на выступлении.
— Мда… — собеседник задумчиво почесал затылок, переводя взгляд со скромного букета на рисунок с надписью. — Была у меня девчонка, что увлекалась фишками япошек. Так там большие шишки не считали зазорным выставлять себя идиотами на сцене, раскрашивая лицо красками, как гейши. Трейси даже пыталась затащить меня в их театр, как идиотка повторяя: «Ханамити, Кевин, прочувствуй Ханамити»… Бред один.
— Что это? — оторвался от нанесения штрихов и почти снял темные очки.
— Ну вроде как «дорога цветов», по которой актеры через зрителей выползают на сцену и потом уходят обратно. Очередная япошкина хрень, когда они придумывают тайный смысл и название на каждую мелочь, — выдал мой сосед, слишком демонстративно ломая омлет на кусочки ребром вилки. — А ты не знал?
— Официально мне было дано звание балбеса, — поправил козырек кепки и отпил сносный кофе из кружки, ведь он приготовлен не мной и не горчит. — Знаешь, Кевин, если бы у моей жены была своя дорога цветов, то они были бы стеклянными и при каждом шаге хрустели и ранили ноги. И знаешь, что бы она на это сказала?
— Что? — сосед с интересом подался вперед, сцепив руки. — Ну говори же!
— Примерно: «Ах ты ж сука, красота-то блядь какая!», и пошла бы дальше, насмехаясь над всеми и называя богов психами и садистами, — резко допил кофе, и гуща осела на зубах, словно земля с могилы. — Если бог есть любовь, то почему он отнял ее у меня? Я видел Создателя так же близко, как тебя сейчас, и Аста была права — он двинутый на голову лжец. Этот сукин сын сказал, что «освободил» ее, а на самом деле просто уничтожил. Нахер такую благотворительность!
Случайный свидетель моего откровения последние пять минут сидел над своим омлетом, будто рядом с ним взорвалась свето-шумовая граната производства Старка — только глазами хлопал.
— Срань господня… — Кевин отмер и взлохматил волосы. — Капитан Америка матерится как сапожник и богохульствует. Это сенсация!
— Что?.. — даже отпрянул от человека, который меня раскрыл, несмотря на маскировку.
Из-за скачка адреналина во мне проснулся капитан армии США, вышедший на задание. Кевин подсел именно ко мне, хотя тогда в кафе было несколько свободных мест рядом с девушками или такими же прилизанными парнями в слишком узких джинсах. Он не съел ни кусочка своей еды, только ковырялся вилкой в тарелке, создавая видимость обеда. А еще у него что-то зажато в кулаке. Нужно было всего лишь немного выкрутить чужое запястье, чтобы из ладони на дешевую столешницу рядом с букетиком барвинка вывалился маленький диктофон. Другие посетители обернулись на резкое движение и звук разбившейся тарелки.
— Эй-эй! Кэп, спокойно! Я не террорист, — парень прошипел сквозь стиснутые зубы и зашарил во внутреннем кармане легкой куртки, пока не вытащил удостоверение. — Кевин Уокер, корреспондент «The Daily Bugle». Может скажешь несколько официальных слов для моей статьи? Капитан?