Хронограф

Ещё с минуту я изучаю дверное полотно из красного дерева. Гладкое, без единого зазора. Перед глазами проносятся воспоминания из далекого детства, когда мы ещё жили в Краснодаре…

… Дверь в кабинет была приоткрыта. Изнутри не доносилось ни голосов, ни звуков, но я догадывалась: там хранилось что-то безумно интересное. Неспроста папа никого туда не пускал, а когда уходил на работу, кабинет закрывал на ключ. Может быть, там лежали громадные роботы? Или золотые монеты в сундуках размером с меня? А вдруг там был тайный подземный ход, который вел к волшебной речке с русалками как в моем любимом мультфильме? Я восторженно ахнула:

– Ну точно, подземный ход!

Папа строго-настрого запрещал мне переступать порог, но я ведь незаметно, тихонечко. Посмотрела бы всего одну секундочку, а потом ушла. Никто бы даже не заметил. Прижав указательный палец к губам, я прошептала плюшевому медведю Винни:

– Только тихо…

В его глазах-пуговицах отразилось понимание. Он умный, мой медведь, потому никому не проболтался бы. Меня затрясло от восторга. Ух ты! Как же здорово, что папа забыл запереть дверь!

Прижав щеку к стене, я заглянула в щелочку и на миг ослепла от яркого, колючего света. Комната была пуста, если не считать стола с компьютером. От системного блока – я с трех лет знала, как выглядит системный блок! – тянулись куда-то вправо десятки цветных проводков.

А где же папа?..

Я просунула в кабинет голову. Хм, в правом углу самая обычная кровать. И это всё? А где же что-то сказочное? Что, совсем-совсем ничегошеньки?

Но зачем тут кровать? Чтобы папа уходил в кабинет поработать, а сам ложился спать?

Глупо как-то.

Но не успела я по-настоящему огорчиться, как заметила что-то, уложенное поверх кровати. Ой, это не что-то, а кто-то! Человек! Почему он не шевелился? Ему стало плохо? А может, он спит? Но почему в запретном кабинете, а не в комнате для гостей?..

Папы поблизости не обнаружилось, а потому я нерешительно потопала к кровати. Босые ноги шлепали по кафельному полу, и тот кусал их холодом. К моей груди прижался медведь, который тоже очень-очень боялся.

Мамочки…

На подушке покоилась человеческая голова. И сам человек – парень! – там тоже был, он лежал совсем голый, не укрытый одеялом. Всё его тело покрывали присоски с проводками. Но голова пугала меня гораздо сильнее, чем тело: открытые глаза смотрели куда-то в пустоту, губы не шевелились, вздутые вены проступали сквозь серо-белую кожу.

Какая жуткая картинка, прямо как в любимых ужастиках сестры.

– Вам плохо? – пискнула я от испуга.

Он не ответил. Пошевелила его за плечо, но человек не двинулся. Лишь голова завалилась набок, а глаза закатались.

Неужели он… умер? Я что, убила его?

Страх лизнул мою спину шершавым языком. Я побежала к себе, не разбирая дороги, спотыкаясь о ступеньки и дрожа всем телом. Сердце вырывалось из груди. Бум-бум-бум.

Спрятавшись в шкаф, я подглядывала в крохотную прореху между дверцами как делала всегда, когда просыпалась от ночных кошмаров. Всхлипнула дверь, и спальню заполнила тень, такая черная, такая огромная, будто двухметровая хищная птица.

– Мария, немедленно открой.

Папе было нельзя возражать. Я вывалилась из шкафа и торопливо пригладила помятую юбочку.

– А я тут…

Попыталась придумать что-нибудь в ответ, да только врать было незачем: папа вручил мне оброненного в кабинете Винни и посмотрел так сурово, что захотелось навсегда исчезнуть.

– Мария, то, что ты увидела, останется нашим секретом. Ясно?

– Но там… кто-то лежит… – бормотала я, захлебываясь слезами и собственным страхом.

– Я разберусь с этим.

– Давай позовем врачей?

Они хорошие. Они бы приехали на машине с мигающими лампочками, притащили бы какие-то штуковины как в кино и обязательно помогли бы.

– Маша, прошу тебя, успокойся и позволь мне самому решить, как поступить, – терпеливо попросил папа.

– Но…

– Ты любишь Джерри?

Конечно! Джерри – самый красивый на свете золотистый ретривер. Мне подарили его на четвертый день рождения, и я его обожала. Он так смешно гонялся за птицами или грыз косточку, придавив её лапой, чтобы не выскользнула. Мы спали вместе, и ночами я вжималась в его пушистую шею носом.

Улыбнулась сквозь слезы.

– Да!

– Ты не хочешь, чтобы с ним случилось то же, что с кошкой Евы?

– Я всё поняла, – ответила тихо, опустив взгляд.

– Чуть позже я объясню тебе, что именно ты увидела. А пока – помалкивай, – он развернулся и ушел, оставив меня совсем одну…

…Отец всегда сдерживал свои обещания. Спустя несколько дней он усадил меня себе на колени и рассказал правду. Странную, но всё-таки правду.

Десять лет я хранила отцовскую тайну. Десять лет держала язык за зубами, чтобы услышать три недели назад от сестры: «А чему ты удивлена? Вообще-то мы такие же, как он. Мы – продолжатели его дела».

Ну да, мы – охотницы.

Казалось бы, что в этом необычного?..

Глава 3. «Питбуль»

Полвторого ночи.

Артём накинул толстовку, схватил телефон и выскользнул в коридор. Из кухни донеслись приглушённые голоса: один – до боли знакомый, женский; второй – мужской, до боли незнакомый.

Кажется, у матери новый ухажёр, четвёртый за последние две недели.

Артём поморщился. Когда она угомонится? Будто мстит отцу, которому уже всё равно, с кем его жена проводит вечера. Да и самому Артёму скоро будет плевать. Съехать бы отсюда скорей, чтобы не видеть, как собственная мать добровольно кидается в пропасть.

Тошнотворный хмельной хохоток и серенада мужчины, обещающего «увезти в рай», уже не вызывали агрессии – Артём относился к ним почти равнодушно.

Почти.

Бывало, он кое-как сдерживал себя, чтобы не схватить очередного гостя за воротник и не вышвырнуть вон. За все эти годы красивых и заманчивых слов прозвучало столько, что в обещанном раю неполное семейство Климовых должно было уже прописаться.

Вереница из потенциальных пап никак не заканчивалась.

Поначалу некоторые из них даже дарили Артёму игрушечные машинки, наборы конструкторов и самокаты, но, чем старше и угрюмее он становился, тем меньше интереса и сочувствия вызывал у поклонников матери.

Частенько доходило до откровенного противостояния, скандалов и взаимных оскорблений. Ну, а по части припечатать крепким словцом дворовый парень Артём стоял на уровень выше своих оппонентов, поэтому всегда побеждал в спорах. Мать вновь принималась искать себе новое счастье с более сговорчивым мужчиной. И каждый раз снижала планку отбора, скатываясь на дно вместе со своими ухажёрами.

Кажется, ниже падать было некуда. Зачерствелое сердце Артёма уже не воспринимало материнских слёз, пролитых в пьяном угаре, а лишь порой поскуливало от далёких и слишком счастливых детских воспоминаний.

Артём скрипнул зубами, стараясь отгородить себя от голоса мужчины, еле ворочающего языком, быстро натянул кроссовки, щёлкнул ключом и покинул квартиру. Вопроса в духе «Тёмочка, когда вернёшься?», как бывало раньше, он не услышал.

В подъезде приостановился.

Ну, и куда идти? Размышлял недолго. Ноги сами собой повели Артёма по знакомому маршруту: в арку между десятиэтажками, через пару кварталов спального района, мимо пекарни «Шарлотка» и киоска «Фрукты-овощи», по сбитому асфальту парковки под окнами трёхэтажного торгового центра «Оазис».

Конечная его ночного маршрута всегда была одной и той же – бар «Питбуль и кошка». Небольшой и всегда окутанный полумраком зал впускал Артёма в себя, как в пузырь, безопасный и родной, где тебя никто не ждёт, но и не выгоняет, никто не знает твоих слабых мест, не пытается что-то от тебя получить, кроме положенного, и не плюёт тебе в душу. Пузырь уютного равнодушия.

Обычно Артём проводил там пару ленивых часов за столиком в дальнем углу, у высокого, под самый потолок, окна и квадратных настенных часов в коричневой рамке, с тускло подсвеченными стрелками. Пристраивался в кресле под плафоном из бежевого матового стекла и заказывал кофе.