Одинокие в раю

Грин Тимофеевич отодвинул от дивана кресло с плюшевой шоколадной обивкой и кистями, предложил сесть. Тамара замешкалась, ей бы удобней на обычном стуле, что рядком стояли вдоль стены. Обитые под кофейный тон кресла…

– Как угодно. – Грин Тимофеевич плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу, удерживая на весу разношенный тапок. – Слушаю вас… Так вы говорите, что записали мой телефон тогда, в конторе у Таврического сада.

– Да, – честно кивнула Тамара. – Тогда. Я подумала: пригодится, если дядечке понадобится ландшафтный дизайнер. Я родом из Вологодчины…

Синие глаза Тамары смотрели на Грина Зотова доверчиво и ясно. Грин Тимофеевич смутился и вернул на пол разношенный тапок, чтобы не выглядеть высокомерно.

– У меня дача в Комарово, двенадцать соток. Сам дом добротный, каменный… А участок запущен, соседи укоряют, мол, порчу пейзаж. Мне плевать… Но как-то… Старые соседи, известные фамилии..

Что я ей плету, подумал Грин Тимофеевич, при чем тут известные фамилии. Он умолк и поинтересовался: хочет ли Тамара кофе или чаю. А получив отрицательный ответ, обрадовался. Не потому, что ему было жалко кофе или чая. Просто не хотел возиться. Вернее, хотелось дольше оставаться под теплым током синих глаз. Кофе или чай как раз продлили бы это состояние… В то же время ему было совестно морочить Тамаре голову, давать какую-то надежду на работу, которая повлечет серьезную оплату. Хватило бы заплатить за мытье окон. Впрочем, предложить этой милой женщине мытье окон было бы кощунственно.

– Припоминаю, – улыбнулся Грин Тимофеевич. – Кажется, вы тогда сравнили меня с лошадью…

– Извините. – Тамара улыбнулась. – Вы показались мне каким-то смешным в своей шапке. А почему с лошадью, не знаю… Мне очень нравятся лошади.

– Вот. Стало быть, у меня появился шанс, – пошутил Грин Тимофеевич.

Тамара промолчала. Разговор увиливал в сторону. Она расслышала шутливую интонацию, но все-таки надо тормознуть. Интересно, сколько лет дядечке?

– Как же быть с моим предложением? – вопросила Тамара. – Вам же нужен ландшафтный дизайнер, вы тогда сказали.

– Нужен-то нужен, только… с оплатой затруднение, – признался Грин Тимофеевич.

– Какая оплата? – пожала плечами Тамара. – Поживу у вас на даче, вот и вся оплата… Не хочу возвращаться в Вологду, есть причина. Пережду до осени, начнется учебный год на моем биофаке, вернусь…

Тамара умолкла. Не посвящать же незнакомого человека в свои заботы, неясные даже самой себе. Собирает деньги для оплаты учебы на бюджетном биофаке, а хочет работать на даче бесплатно, только за «крышу над головой»? Нелогично! Можно подумать: аферистка, втягивает его в какую-то аферу с недвижимостью. Время-то какое! Держи ухо востро, сплошь мошенники шастают по стране, объегорят, и не заметишь, заводы-фабрики прикарманивают, не то что дачи…

Тамара смотрела на притихшего хозяина гостиной с ее солидной мебелью, стульями на изогнутых ножках красного дерева; высокими, под потолок, двумя просторными шкафами, за прозрачными дверцами которых сгрудилась красивая посуда; роскошная люстра пласталась под высоченным потолком; картины маслом, забранные в узорные рамы… Три огромных окна приглушали дневной свет пыльными стеклами, под которыми на подоконниках грудился какой-то хлам…

Это ему-то платить нечем, подумала Тамара, да любая тарелка в шкафу потянет на месячную оплату, а то и более…

Неожиданно Тамара почувствовала жалость к хозяину богатой и запущенной гостиной, к его неухоженному виду. Потертый домашний халат был наброшен на блеклую водолазку, из растянутого ворота которой торчала тощая шея… Что он так, на самом деле, подумала Тамара, испуганный какой-то, с унылым носом и глазами, точно большие арбузные семечки. Или повестку к следователю ждет, как говорила та тетка у подъезда? Вот губы у него приятные, молодые, яркие, точно от другого лица..

– Так как же, Грин Тимофеевич? – мягко вопросила Тамара. – Пустите меня пожить на даче? Или боитесь за свое добро?

– Какое там особое добро? Дача, она и есть дача, – промямлил Грин Тимофеевич.

– А я вам пользу принесу, – не отступала Тамара, – Осмотрюсь, нужные саженцы прикуплю…

– Деньги-то я дам, – отступал Грин Тимофеевич.

– Это понятно, – подхватила Тамара. – Скажем, несколько черенков ясеня или вяза шершавого… У нас в Вологде, подле дома, он года за три на несколько метров вытянулся. Опять же клен рейнский. – Тамара вспомнила плакаты на дверях конторы у Таврического сада.

– Да, да, – воодушевился Грин Тимофеевич. – Надо разыскать Михайлова Сережку, моего знакомого. Он по этой части дока. Все устроит в лучшем виде… Сколько я ему контрамарок на свои спектакли накидал в свое время…

– Вы артистом были?

– Нет. Я драматург. И даже очень известный… когда-то.

– Ну?! – осеклась Тамара. – А как ваша фамилия, если не секрет?

– Какой секрет? Зотов моя фамилия.

– Грин Зотов! Так и сказала ваша соседка по подъезду.

– Какая соседка?

– Не знаю. Толстая такая, круглолицая. Сказала: всех жильцов знает.

– Сяскина. Активистка наша.

– Наверное, активистка, – улыбнулась Тамара. – Еще сказала, что вы какую-то жировку не оплатили…

– Сяскина! – вскричал Грин Тимофеевич. – Вот курва! Накинули ни с того ни с сего на горячую воду. А народ помалкивает…

– Это мне знакомо. Везде так.

– И жировка эта куда-то подевалась. Наверно, с мусором смахнул, – пробормотал Грин Тимофеевич. – Даже неудобно как-то…

– А что такое жировка? Слово какое-то…

– Из старой жизни, – улыбнулся Грин Тимофеевич. – Квитанция.

Тамаре стало весело. Все складывалось лучшим образом. И с дачей вроде везет, и хозяин не какой-то алкаш-приставала, а человек порядочный, драматург. Тамара никогда не встречала живых драматургов. Поэтов видела, слушала, даже знала лично – тот же Жорик, ее ухажер, неплохие стихи писал, читал на вечерах в институте…

И Грин Тимофеевич заразился ее весельем. Посмеиваясь, он исподволь косился на упругую, манящую грудь своей гостьи, обтянутую синей тканью костюмчика.

– Никогда не думала встретить живого драматурга, – казалось, Тамара, не замечала его скользящих взглядов. – Грин Зотов! Это ж надо, Грин! Странное имя, точно фамилия.

– Отцовская метка. Отец был моряком, капитаном. И очень любил писателя Грина. Меня назвали в память о нем. В те годы Александр Грин был не в чести, не о том писал. Могли бы и расстрелять, но ему повезло, успел умереть своей смертью… Когда же вы хотите поехать на дачу?

– Да хоть сейчас! – Тамара всплеснула руками.

– Ну вот… За городом еще снега по колено, хоть и весна. В доме все обмерзло… Я был там неделю назад, протапливал, но все равно…

Зотов давно, еще при жене Ларисе, установил на даче финскую систему отопления. Двадцать минут – и при морозе на дворе сиди в комнате хоть в майке. Денег та система стоила больших, да она их оправдала, который год служит. Но сказать Тамаре об этом удержался, зачем распалять желание…

– Грин Тимофеевич, миленький… я без промедления отправлюсь на дачу. – Тамара манерно сложила ладони на груди.

– Нет, нет… Что вы?! А снег? А охрана? Надо снять дом с сигнализации. А то приедут, повяжут…

Он слегка лукавил. Сумасшедшие события конца восьмидесятых вместе со страной разрушили и службу охраны в пригородах. Дача Грина Зотова стояла лишь под присмотром собак из вблизи двух-трех соседских семейств. Слава богу, за минувшие годы никаких эксцессов не наблюдалось, хотя сплошь и рядом жуть что творилось: ломали, обворовывали, поджигали…

Тамара огорченно молчала. Вздохнула, поправила локон, упавший на лоб, пробормотала: «Ну, что поделаешь…» Взглянула на Зотова и виновато улыбнулась, проявив на левой, матово-белой щеке детскую ямку. Почему-то ямка появлялась при улыбке не всегда, а сейчас появилась, вероятно, свет как-то особо падал.

– И что это вам так приспичило с дачей, – проронил Грин Тимофеевич и осекся.

Его пронзила мысль: а не пахнет ли тут какой аферой? Молодая, привлекательная женщина пришла, считай, с улицы. Сколько пишут в газетах, бубнят по телику об изощрениях мошенников. Может быть, и эта Тамара особа такого же пошиба? А я, старый осел, сижу развесив уши… С другой стороны, если вспомнить, что встреча в конторе у Таврического сада была случайной, то появление Тамары с ее предложением вполне объяснимо и не несет ничего дурного.