Страница 23 из 28
Не допив свой чай, генерал Корнилов неожиданно для всех поднялся из-за стола и направился в свой вагон, где находились его жена и сын, ехавшие вместе с ним в Могилев.
– Голубчик, иди сюда! – обратился ко мне князь на одной стоянке. – Прикажи своему дьяволу слезть с денежного сундука. Мне надо вынуть оттуда кое-что. Все мое старание стащить этого черномазого с сундука пропало даром, и он чуть не отправил меня на тот свет. На мое приказание сойти он ответил, что его может сменить только корнет Хаджи, а других он не слушает. Ведь я твой начальник, говорю я ему, а он мне свое: «Я бас нэ знаит! Дабай карнэт Хаджи». Так вот, «карнэт Хаджи», давай-ка его сменим. Мне жаль его, что он 9 часов просидел на сундуке голодный. Но все-таки, голубчик, объяви им, что и я их начальник. А то я ему приказывал, а он знай все твердит свое: «Дабай карнэт Хаджи, дабай карнэт Хаджи!» Фу, черт возьми! – говорил, часто дыша, слегка сердитый князь.
Окружающие хохотали над неподчинением «диавола» старому гусару. В ответ на смех офицеров князь оправдывался:
– Черт знает! Черный дьявол какой-то! Чего доброго выстрелит в тебя, если с ним свяжешься! Ведь языка не знаешь!.. А он все твердит свое!..
Оказалось, что забытый часовой, который должен был смениться через 3 часа, пробыл на своем посту в закрытом вагоне у денежного ящика 9 часов без еды и питья. Приказанию князя он не подчинился, потому что хотел сдать мне печать в таком виде, в каком принял от меня.
– Как я ему мог сдать сундук, когда я его не знаю, а печать сдал ты мне. Не дай Аллах, что случится, потом будут говорить, что я виноват! Лучше я сдам, Ага, тебе, а ты кому хочешь! – резонно заявил туркмен часовой, когда я ему приказал покинуть сундук.
В этот день князю суждено было подвергаться всяким курьезным неприятностям. На одной из остановок паровоз должен был набирать воды. Станция, по обыкновению, была запружена солдатской массой, ожидавшей поезд. Князь по какому-то случаю должен был пойти к коменданту станции. Солдаты, узнав, что едет командующий, но не зная, кто именно, бросились к князю со словами:
– Господин генерал, вы тоже, значит, домой? Стало быть, война кончилась?
Его гусарские погоны с зигзагом и наружность ввели в заблуждение солдат, принявших князя за Брусилова. Князю надо было прибегнуть к помощи туркмен, чтобы осадить эту «сволочь», как он выражался, придя в вагон.
По донесению контрразведки, наш поезд в пути должны были взорвать. Поэтому, не доезжая одной станции до этого места, мне было приказано ехать вперед с двумя туркменами на паровозе для исследования пути. Доехав благополучно и не найдя ничего подозрительного на указанной станции, мы возвратились обратно.
Поезд прибыл в Бердичев.
– Корнет, иди сейчас же явись тому полковнику, который собирается ехать с командующим! – торопил меня князь, указывая на полковника, вышедшего из вагона вместе с генералом Корниловым и направлявшегося к автомобилю. – Мне известно, что вы сопровождаете командующего. Сколько человек джигитов имеете с собой? Прошу забрать их в город, где для вас отведена квартира. За людьми по приезде в город я пришлю автомобили. Вы теперь состоите в моем распоряжении! – сказал полковник, которому я поспешил представиться.
Полковник этот, Владимир Васильевич Голицын, был истинно преданный генералу Корнилову человек и состоял при нем старшим офицером для поручений.
Прошло около трех часов, а обещанного автомобиля не было. День был жаркий и солнечный. Сад же у вокзала, в котором были приготовлены столы для обеда офицеров штаба, оставшихся в поезде, утопал весь в зелени и благоухании.
– Ты, брат, теперь ушел из моих рук! – шутил князь, сидя за столом в тени черешни, попивая вино, появившееся в изобилии во время обеда, – за отсутствием генерала Корнилова.
– Не знаю теперь, куда пристать! Вы не знаете, Ваше Превосходительство, кто поведет дальше поезд? – спросил князь у одного генерала, сидевшего рядом с ним.
– Это мне так же известно, как если бы вы спросили меня, куда вы теперь пристанете? – ответил генерал, пожимая плечами. – Насчет поездки дальше ничего не известно, но, по-моему, генерал Корнилов скоро уедет отсюда дальше! – помолчав, полушепотом, прибавил генерал, глотая понемногу красное вино.
– А что, Ваше Превосходительство, на Шипке неспокойно? – задал князь вопрос:
– Мне кажется, да! – последовал ответ.
После обеда я по обыкновению пошел к своим джигитам попить зеленый чай и поделиться с ними тем, что знал.
– Бэ, Хаджи Ага, сколько их! – обратился ко мне один из них.
– Кого? – удивился я.
– Да генералов, полковников этих! Куда ни посмотри – везде встретишь их. Кто же на фронте остался, Ага? Вчера со мной произошел, такой случай. Стоял я на часах. Подходит ко мне вон тот генерал, – указал подбородком джигит на одного из генералов, – и спрашивает, много ли у нас в полку джигитов, не желающих воевать? Я на него крикнул: «Не рэзгобарить! А то стрылэй чечас!» А он: «Карашо, карашо!» и быстро ушел.
– Ага, Уллу бояр совсем непохож на этих генералов! – вмешался другой джигит. В двенадцать часов ночи, когда я сменял часовых, он вышел на площадку своего вагона и показал часовым, как надо держать винтовку. На чисто туркменском языке бояр спросил меня, из какого я аула, есть ли у меня родные, чем они занимаются и чем я занимался до поступления в полк. Оказывается, он очень многих туркмен помнит, с которыми когда-то ездил в Афганистан. Из нашего аула он также знает несколько туркмен, сопровождавших его во время поездки по Ахалу. Каждое его слово кололо меня в сердце, и я говорил сам себе: «Ты, бояр, хорошее сердце имеешь, и оно понимает наше. Ты Сердар, и за тобой можно в огонь и в воду идти без страха». Потом попросил у меня зеленого чая и спросил чурек, но у меня его не было. Попробовал немного чаю и сказал:
– Это не настоящий зеленый чай, который любят туркмены! Это персидский поддельный, который приготовляют персы для того, чтобы его сбыть неопытным туркменам по дешевой цене.
– Бэ, бэ, Ага, какой это человек! Ведь он говорит – 25 лет тому назад покинул Ахал, а вкус чая, чурека, имена людей до сих пор помнит! – говорили джигиты, удивляясь такой памяти генерала Корнилова.
– Хаджи Ага, Уллу бояр едет! – прервал нашу беседу старый унтер-офицер 2-го эскадрона Гельди Мурат.
Я вышел из вагона. В саду моментально все зашевелилось. Бутылки вмиг исчезли со стола. Отрезвевший князь бегом помчался встречать генерала Корнилова, который, выйдя из автомобиля, крупными шагами быстро направился к своему вагону. Глаза его были опущены и лицо желтое, как лимон. На лету принимая приветствия от присутствующих здесь офицеров и холодно пронизывая их всех маленькими глазами, он вошел в свой вагон в сопровождении В.В. Голицына и какого-то кубанского казака, который, как я узнал потом, был Степаном Васильевичем Завойко.
– Почему, зачем приехал обратно генерал Корнилов? – спрашивали офицеры один другого.
– Смертная казнь… Временное правительство… генерал Черемисов… генерал Корнилов. Завтра… – долетали до меня отрывки фраз В.В. Голицына, стоявшего на площадке вагона и говорившего что-то окружавшим его офицерам.
Чтобы не быть назойливым, я, решительно ничего не понимая, отошел от толпы к своему вагону.
– Голубчик, корнет, вы меня извините, что я не прислал автомобилей, ибо, как вы сами видите, генерал возвратился обратно, – сказал Голицын, взяв меня за кушак халата и глядя упорно в мои глаза.
– Господин полковник, разрешите обратиться к вам с маленькой просьбой – сказал я, выслушав его. И, получив разрешение я, продолжал: – Прошу вас, господин полковник, ознакомить меня с событиями этих дней, чтобы я, будучи в курсе дела, мог познакомить, до некоторой степени, с положением дел и моих людей, ибо у нас, среди туркмен, принято сперва подчиненным ясно объяснить, а потом требовать исполнения задачи. Боюсь, чтобы джигиты в критическую минуту не сказали мне, что они не были подготовлены. Будучи же подготовлены и в курсе дела, они пойдут в огонь и воду по одному движению руки своего начальника.