Страница 11 из 28
Все молча и сосредоточенно выслушали до конца. Никто ни одного слова не произнес. Только хруст от ломания пальцев и глубокие вздохи Курбан Ага нарушали тишину.
– Макул, макул! Правильно, правильно! Сильные, разумные слова! – говорил мулла, ломая пальцы. Темно-бронзовые лица присутствующих глядели сосредоточенно.
– Мне кажется, больше того, что сказал Хаджи Ага, никто нам так ясно и искренно не сказал до сих пор и не скажет. Мы, туркмены, должны, как сказал Хаджи Ага, уйти с фронта после немца и даже после самого уруса, – поддержал меня молодой Баба Хан Менгли Ханов.
– Палау готов, прикажите подать? – произнес Бёляк батыр. Все поднялись и вышли в соседнюю комнату, чтобы мыть руки, а Курбан Ага, погладив мне лоб, сказал:
– Живи долго, сын мой! Сильно и хорошо ты ответил! Этот ответ мне запомнится.
Палау был подан, и не успели мы его начать, как в дверь послышался стук и голос Сердара, спрашивающего разрешения войти.
Мы все поднялись ему навстречу.
– Вечно, Хаджи Ага, у тебя сборище джигитов. Чем ты их приворожил, что все они тянутся к тебе? И ты здесь, Гени-бек? Ты ведь, кажется, сегодня дежуришь, балам, по эскадрону? – говорил Сердар, садясь с моего разрешения на кровать, так как мы все сидели на полу на чудных текинских коврах.
– Нет, Сердар Ага, я сегодня не дежурю. Моя очередь завтра, – ответил Гени-бек, обращаясь к Сердару, который, сняв папаху, приготовился к встрече гёок-чая, поданного по моему приказанию, так как он отказался от палауа.
Мы дружно принялись за палау.
– Однако аппетит у тебя, Хаджи Ага! Ведь ты сейчас с нами обедал (я столовался с Сердаром вместе и никогда не отказывался от палауа в обществе Курбан Кулы и Беляк батыра) и вот опять ешь палау! – шутливо заметил Сердар, поднося к губам чашку зеленого чаю.
– У меня, Сердар Ага, такой же аппетит к палау, как у тебя к гёок-чаю. – Меня поддержали смехом.
– Да! Ты прав, Хаджи Ага! Что касается зеленого чая, то я хоть с утра до ночи готов его пить. Мы же ведь туркмены! – соглашался Сердар.
– У нас, Сердар Ага, у хивинцев, есть одна поговорка, которая говорит, что от безделья и желудочная боль кажется музыкой. Так и ты с утра до вечера пьешь гёок-чай ради времяпрепровождения, – сказал я. Последовал опять взрыв смеха.
– Я тебе, я тебе с твоей хивинской поговоркой! – бил Сердар меня слегка стеком по спине.
– Сердар, он, по твоим рассказам, как его отец, – веселый собеседник. Поэтому мы всегда с ним, – говорил мулла.
– Да, да, я знаю! – соглашался Сердар, глотая гёок-чай.
Палау кончился. Наевшиеся гости еще не поднимались с мест. Курбан Ага гладил сильной рукой свою выкрашенную бороду, произнося «Хвала, Тому, Кто создал рис!». В это время в комнату торопливо вошел мой преданный денщик Фока Штогрин и, увидев Сердара, смутился.
– Здорово, молодец! – поздоровался с ним Сердар.
– Здравия желаю, Ваше Высокоблагородие, – отчеканил тот.
– Что скажешь, молодец, если не секрет и если твой барин не послал тебя с запиской к той дамочке, которая живет у речки… Я ведь все знаю, брат! Знаю также, что твой барин ухаживает за ней ночью, когда все спят, – сказал Сердар, шутя грозя стеком, глядя то на меня, то на денщика.
– Сердар, разве ты сам не был таким, как Хаджи Ага, двадцать лет тому назад? Не ты ли делал стоверстные переходы, чтобы принять чашку чая из ее руки?! – подмигнув присутствующим правым глазом, вставил Курбан Кулы.
– Да, ездил! А кто же ее мне показал, как не ты сам? Ты тоже, Курбан Ага, не святой, хотя каждый день аккуратно пять раз совершаешь намаз и сейчас бы ты не прочь… но суровой жизнью утомленный, не можешь быть полезным. Напрасно, Курбан Ага, чтобы показаться русинкам молодым, красишь свою бороду, – хохотал Сердар, заражая всех веселым здоровым смехом. Сердар считал Курбан Кулы своим и всегда любил его общество.
– Разрешите доложить их благородию! – наконец обратился молчаливо и терпеливо ожидавший конца разговора Фока. Извинившись, я вышел в соседнюю комнату.
– Ваше благородие, сейчас получен приказ из Петрограда, что солдаты не должны признавать вне строя своих начальников и называть их по чинам. Мне это сейчас сообщил старший урядник обоза, а тому по секрету сообщил его друг, старший писарь. Приказ этот еще командиру полка неизвестен. Ради Бога, Ваше благородие, не говорите еще Сердар Ага, а то он будет думать, что я у вас как бы шпион, и солдаты обоза тоже будут относиться дурно ко мне, – говорил Фока.
– Почему же ты тогда меня называешь Ваше благородие?
– Никак нет! Вы для меня были и остаетесь Ваше благородие, – ответил Фока.
– А как же приказ? – спросил я.
– А, Ваше благородие, дураки сидят в тылу, и они выдумали, которым нечего делать, – воскликнул Фока.
Не прошло и пяти минут после разговора с Фокой, как вошел от командира полка его вестовой с приказанием Сердару немедленно явиться к нему.
– Ах, Зыкач, Зыкач, опять что-то случилось! – говорил Сердар, вставая, чтобы пойти к командиру полка.
Присяга
– Ну будь здоров, дорогой сын! Желаю тебе счастья и здоровья на поле брани. Если Аллах даст живым и здоровым добраться мне до Ахала, то постараюсь известить твоего отца, что тебя любят туркмены и ты отличный сын, – говорил Арчин Ага – глава делегации, родом из аула Гёок-Тепе, который привез в полк запасных джигитов и пожелал узнать о житье-бытье джигитов в полку.
– Как вы устроились с винтовками, куда и хорошо ли их спрятали? В вагоне попадетесь, будет скандал, – говорил помощник Арчин Ага (их было девять человек представителей из разных аулов) уезжавшим вместе с ним в Ахал уволенным джигитам.
– Не беспокойтесь, Арчин Ага, если сам отец обыщет нас и то не найдет! – говорили джигиты.
– Интересно все-таки, как прячут они оружие, предназначенное в Ахал? – поинтересовался я, подходя к Баба Хану.
– У каждого из этих дьяволов есть своя манера и секрет везти оружие, – сказал мне Баба Хан и тут же обратился к одному из джигитов: – Эй, Чары, иди сюда, где твоя винтовка, которую ты везешь домой? – спросил Баба Хан.
– Ищи сам, Баба Хан! Если найдешь, твоя будет, – сказал, смеясь, джигит.
Баба Хан и я тщательно обыскали его и, к нашему удивлению, не могли найти.
– Где же твоя винтовка? Покажи сам! – удивленно спросил я джигита.
– Вот она, Ага! – показал он на балалайку, в грифе которой был спрятан ствол.
Азиатская балалайка имеет большой круглый корпус – в него-то джигит и спрятал затворы от трех винтовок. «Ложа нам не нужна, в Ахале сделаем сами», говорили джигиты, провозя таким образом домой много оружия. Кроме австрийских и немецких винтовок, каждый из джигитов вез револьверы, патроны, гранаты. Каждый джигит должен был вооружить свой дом и друзей, а лишнее продать по высокой цене в Хиву иомудам, персам и в Афганистан. Кстати, замечу, что хивинские иомуды вооружились за счет фронта через текинцев, а все-таки главным образом через армян, которые заполнили огнестрельным оружием Персию и Хиву за счет Кавказского фронта.
Занятый рассматриванием оружия и удивленный хитростью туркмен, я не заметил подошедшего Баба, передавшего мне приказание Сердара явиться к нему. Попрощавшись с делегацией, я отправился к Сердару, которого застал, по обыкновёнию, за гёок-чаем.
– Садись, Хаджи Ага, есть важная новость, и я хочу посоветоваться с тобой по этому поводу, – сказал Сердар, протягивая мне пиалу с гёок-чаем.
Наступила тишина, прерванная Сердаром.
– Командир полка получил телеграмму, предупреждающую о приезде комиссаров для присутствия во время присяги полка Временному правительству. По этому поводу вы, переговорив с муллой, приготовьтесь к церемонии. Мне кажется, не все джигиты хорошо знают молитву для этого случая. Если нет, то научите их! – закончил Сердар.
Наступила тишина, которую опять нарушил Сердар.
– Как мне, Хаджи Ага, не хочется присягать этой сволочи, а все-таки придется, иначе нас могут объявить бунтарями и тогда ни за что ни про что полк погибнет здесь, в этом хаосе.