Страница 5 из 16
Летом с приходом сюда Тихоокеанской эскадры местное морское общество оживляется: на приемах и балах, даваемых судами эскадры, заводятся знакомства с пришедшими офицерами, поездки за город, пикники и нередко заканчиваются увлечениями, а ведь свои сибирские мужья в то время отсутствуют – флотилия находится в плавании по восточным морям. И вот по Владивостоку ходила молва (конечно, облыжная), что местные дамы, уезжая с балов с мичманами на берег, любили слушать соловьев в рощах Итальянского берега… Но осенью, с уходом эскадры, когда Владивостокская флотилия возвращалась домой, каждый вернувшийся Уллис[2] находил свою верную Пенелопу в добром порядке. Мы, офицеры «Наездника», можем рассеять этот поклеп на владивостокских дам, т. к. у нас на клипере тоже был дан вечер с танцами и музыкой, и мы ручаемся, что после бала ни один из нас не слушал в ту ночь соловьев на Итальянском берегу»…
Братья Беклемишевы могли присоединиться к этому поручительству, видимо потому, что им просто не повезло…
К осени 1880 г. Кульчжинский кризис, благодаря усилиям российской дипломатии, был разрешен. Из-за кулис этого кризиса выглядывали уши разведки вечного недруга России – Англии.
Английское правительство противостояло России, которая после присоединения Туркмении приблизилась к главной драгоценности английской короны – Индии. Кроме того, Россия уверенно осваивала просторы Сибири и Дальнего Востока, проводила независимую политику в отношении Китая, Японии и Кореи.
Корабли Сибирской флотилии к ноябрю передислоцировались в Японию.
В то время русские военные корабли часто заходили в Нагасаки для зимней стоянки и докования.
Весь период 80-х годов (эпоха Мэйдзи) в Японии характеризовался законодательными преобразованиями и реформами. По примеру Западной Европы в стране стали создаваться министерства. Милитаризм стал отличительной чертой бурно развивающейся Японии.
Эти реформы буквально вырвали Японию из международной изоляции. Интересно, что индустриализация в Японии началась почти одновременно с Россией с 1869 г.
Офицеры «Разбойника» отмечали значительные изменения в жизни Страны восходящего солнца. Наряду с традиционными национальными платьями все больше появлялось японцев, щеголявших в европейских костюмах. Униформы армейских и флотских рядовых и офицеров, да и полицейских все больше напоминали покрой униформ европейских стран.
Михаил неоднократно задумывался о том, что столкновение интересов Японии и России на Дальнем Востоке неминуемо приведет к военному конфликту между ними.
А кто-то из молодых офицеров однажды в кают-компании высказался: «Япония по своим параметрам – это аналог Германии в Азии».
Клипер «Стрелок», в экипаже которого состоял Николай Беклемишев, направился на север для гидрографических исследований в бухте Провидения Берингова моря, где именем Николая Беклемишева была названа гора.
А в начале февраля 1881 г. и «Разбойник» отплыл в Россию.
В Гонконге моряков застало известие о трагической смерти императора Александра II. Пройдя Красное море, Суэцкий канал, Средиземное море и выйдя через Гибралтарский пролив в Атлантику, клипер взял курс на север и прибыл на Кронштадтский рейд в начале осени. Михаил получил, как и другие офицеры «Разбойника», двухмесячный отпуск и жалованье за полгода. После отпуска его назначили на первый русский броненосец «Первенец», затем перевели на канонерскую лодку «Мина», которой командовал лейтенант Э.И. Щенснович, служба под начальством которого оказала большое влияние на дальнейшую судьбу Михаила.
Лейтенант Щенснович преподавал в недавно организованном Минском офицерском классе. Российский флот в то время овладевал новым смертоносным оружием – минами. В 1870—1880-х годах минное дело в России развивалось довольно интенсивно. Высочайшим приказом по Морскому ведомству на флоте было создано единое учебное заведение в составе двух минных школ – для офицеров и для «нижних чинов». Разместились они в Кронштадте.
Крымская война (1877–1878 гг.) только подтолкнула к дальнейшему развитию минного оружия как в русском флоте, так и за рубежом.
Именно тогда капитан-лейтенант С.О. Макаров (впоследствии легендарный адмирал) стал Георгиевским кавалером, применив в 1878 г. первую торпедную атаку, в результате которой был потоплен турецкий военный пароход.
Брат Михаила Николай кончил Минный класс еще в 1878 г. перед заграничным плаванием на Дальний Восток, но он отдавал предпочтение надводному применению минного оружия.
По следам брата и под влиянием своего командира Щенсновича Михаил Беклемишев уже в 1883 г. поступил в Минный офицерский класс, где встретился с Генрихом Цывинским.
Кстати, служебные пути всех трех братьев Беклемишевых и Генриха Цывинского неоднократно пересекались. Третьим двоюродным братом был сын Александра Петровича, дослужившегося до тайного советника. В свое время именно он помог сыновьям брата поступить в Техническое училище Морского ведомства.
В 1890 г. Г. Цывинский получил назначение старшим офицером на фрегат «Владимир Мономах», который отправлялся на Дальний Восток в составе отряда кораблей, сопровождавших Цесаревича Николая. Как общеизвестно, 11 мая во время нахождения Николая в небольшом городке Оцу, недалеко от Нагасаки, на Цесаревича набросился японский полицейский Цуда Сандзо, успев нанести саблей два удара по голове наследника. Ранения для жизни оказались неопасными, однако крови Николай потерял довольно много. Полицейского скрутили принц Георг и двое рикш, которые и везли будущего императора и принца Георга в открытых колясках. Николаю тут же была оказана помощь.
Цуда Сандзо был осужден и приговорен к смертной казни, которая впоследствии была заменена пожизненной каторгой на острове Хоккайдо, где 30 сентября 1891 года уже бывший «японский городовой» и скончался от пневмонии. Родственники Цуда стали изгоями. В деревне, где родился полицейский, навсегда запретили называть детей его именем.
Официальную версию нападения на Цесаревича выразил российский посланник в Японии Дмитрий Шевич с дикой своеобразной логикой, выработанной односторонним пониманием китайских классиков», ненавидящий иностранцев, гордый и самолюбивый, мечтающий о великих подвигах и перемене своей скромной доли, напал на Цесаревича.
Михаил Беклемишев с интересом прочитал в петербургском еженедельнике «Правительственный вестник»:
«…Торжественная встреча, оказанная в Японии в совершенно исключительной форме Русскому Цесаревичу, которому повсюду отдавались императорские почести, а главное – овационный характер приема Августейшего Гостя самим народом в течение всего путешествия, давно уже мутили закоренелого «самурая», вспоминавшего к тому же, как в его юные годы этот самый народ питал к чужеземцам чувства глубокой ненависти. Восторженный прием в Киото, древней столице Японии, всегда отличавшейся своим антииностранным фанатизмом, довершил дело озлобления в душе преступника. Он не мог перенести рассказов о народном приветствии в Киото… и когда он поутру рокового дня выстраивался в рядах своих товарищей, предназначенных для охранения…, он, надо полагать, уже принял свое гнусное решение».
С тех пор и пошла гулять по России то ли присказка, то ли ругательство – «японский городовой».
Сразу же после известия о покушении от государя была получена срочная телеграмма: «Отставить дальнейшее путешествие по Японии и немедленно идти во Владивосток», что и было исполнено.
Генрих Цывинский не удержался от возможности описать встречу Цесаревича во Владивостоке:
«11 мая 1891 г. отряд под флагом Наследника в пасмурный, холодный, туманный день входил на Владивостокский рейд. С крепости и судов Сибирской флотилии гремел салют, а на пристани были собраны высшие военные и морские власти Дальнего Востока, выстроены шпалерами гимназии и городские школы, а берега и Светланская улица пестрели городскими жителями. Вновь построенная на берегу каменная триумфальная арка «Николаевские ворота», пристани и городские улицы были убраны флагами и зеленью. Суда нашего отряда выстроились вдоль берега в одну линию. Приняв рапорты властей на «Азове», Наследник съехал на берег вместе со свитою и обошел фронт выстроенных войск. «Ура» гремело в воздухе, институтки бросали цветы, а одна мещанка в порыве энтузиазма скинула с себя шелковую косынку и бросила Наследнику под ноги, очевидно, с целью получить на ней отпечаток его ноги, но он аккуратно перешагнул через и, не задев ее, пошел по фронту войска и школ. Приняв «хлеб-соль» и депутатские приветствия, Наследник поехал в собор, в крепость и порт.
2
Здесь Г. Цывинский иронизирует над названиями окрестных бухт и заливов Владивостока в честь героев поэмы Гомера «Илиада»: Патрокл, Большой и Малый Уллис, Аякс и т. п.