Страница 7 из 13
Вот после этого Сталин начал постепенно восстанавливать власть «Внутреннего кабинета». Два человека вновь приобретают свое былое значение: генерал-лейтенант А. Н. Поскребышев и генерал-лейтенант Н. С. Власик. Никто не может иметь доступ к Сталину, минуя этих лиц, даже члены Политбюро. Исключения бывали, если Сталин сам вызывал кого-нибудь, чаще всего на обеды-попойки. Сталин не только управлял текущими делами через этих двух лиц, но им он доверил и свою личную безопасность. Посторонняя сила могла подкрасться к Сталину только через кризис этой идеальной службы его личной безопасности. Иначе говоря, никто не мог бы убрать Сталина раньше, чем не уберет этих двух лиц. Но убрать их тоже никто не мог, кроме самого Сталина.
Характеристику Поскребышева мы уже дали. Что же представлял собой другой временщик Сталина – генерал Власик? Это был Аракчеев и Распутин в одном лице: бездушный солдафон и хитрейший мужик. В русской и советской армии это, вероятно, единственный случай, когда малограмотный, простой солдат, минуя всякие курсы и школы, добрался до чина генерал-лейтенанта. Мало того, он выступал толкователем мнений Сталина по вопросам культуры. Власик побил рекорд по длительности служения у Сталина – он единственный сумевший удержаться с 1919 г. и почти до самой смерти Сталина.
Весьма интересную характеристику дает Власику дочь Сталина Светлана Аллилуева. Она пишет: «Приходится упомянуть и другого генерала, Николая Сергеевича Власика, удержавшегося возле отца очень долго, с 1919 г. Тогда он был красноармейцем, приставленным для охраны, и стал потом весьма властным лицом за кулисами. Он возглавлял всю охрану отца, считал себя чуть ли не ближайшим человеком к нему, и будучи сам невероятно малограмотным, грубым, глупым (? – А. А.), но вельможным, – дошел в последние годы до того, что диктовал некоторым деятелям искусства «вкусы товарища Сталина»… А деятели слушали и следовали этим советам… Наглости его не было предела… Не стоило бы упоминать его вовсе, – он многим испортил жизнь, но уж до того была колоритная фигура, что мимо него не пройдешь. При жизни мамы (до 1932 г. – А. А.) он существовал где-то на заднем плане в качестве телохранителя… На даче же отца, в Кунцеве, он находился постоянно и «руководил» оттуда всеми остальными резиденциями отца, которых с годами становилось все больше и больше… Власик данной ему властью мог делать все, что угодно» (Светлана Аллилуева. Двадцать писем к другу. Лондон, 1967, стр. 121–122).
Чеченцы говорят: «Волк, шествующий к горной вершине, рискует своей жизнью». Так погибло много «сталинских волков» – от рук самого же Сталина. Но жертвуя такими волками, как Поскребышев и Власик, Сталин не знал, что он, впервые в своей жизни, стал орудием чужой воли. Как это случилось, мы увидим дальше.
Глава III
Берия – маршал жандармерии
Из истории мы знаем, как удивительно сбывались пророчества иных учителей о будущности их незаурядных учеников. Учитель истории Сухумского училища превзошел своих предшественников:
– Ты, Лаврентий, – сказал он одному из своих учеников, – будешь знаменитым кавказским абреком, как Зелимхан, или не менее знаменитым русским полицейским, как Фуше.
Берия стал: и – и. Сначала он был красным абреком в Бакинском подполье и в меньшевистской Грузии в 1920–1921 годах, а потом – на протяжении пятнадцати лет – большевистским Фуше при Сталине.
В училище, которое Берия окончил в 1915 году в возрасте 16-ти лет, за ним прочно закрепилась кличка «Сыщик», которой он гордился. История этой клички ярко рисует будущего шефа советской тайной полиции. В училище часто случались разные кражи: у учителей исчезали портмоне, папки, у учеников разные мелочи. И Лаврентий за определенную мзду начинал розыск и почти всегда находил украденное. Не удивительно: в большинстве случаев он сам и крал.
Две его кражи вызвали шум во всех школах Сухуми:
Классный наставник, ведший записи о поведении учеников, чуть не потерял службу, так как Берия украл весь его «архив» и через подставных лиц продавал ученикам их «характеристики». Следствие так и не установило виновного.
Второй случай был связан с самим директором училища. Директор был злой и ограниченный человек казарменного толка, живший по заветам Бенкендорфа и Уварова – «самодержавие, православие, народность». Если он слышал о каком-либо проступке ученика, то он не «наставлял» его, а просто исключал. Однажды Берия решил проучить директора. У окружного школьного инспектора во время его очередного визита в училище стащили бумажник с довольно крупной суммой денег. Подозрение пало на учеников. Их поголовно обыскали, но безрезультатно. Тем временем полиция получила анонимку о месте нахождения бумажника. Явился пристав, попросил директора открыть его письменный стол – о, ужас! – в нем нашли бумажник со всеми деньгами! Директор получил удар, а потом исчез. Хотя и догадывались, что это дело рук Берия, но доказать этого никто не мог. Лишь после революции Берия рассказал, как он организовал эту операцию.
Еще мальчиком Берия понял полицейскую философию: «Любить доносы – презирать доносчиков». Он никогда ни на кого сам не доносил. Но если ему хотелось кому-нибудь отомстить или просто нашкодить, то он рассказывал о проступке, часто даже им самим вымышленном, тому ученику, которого знал как доносчика.
Берия был всегда первым учеником. Особенно выдающимися были его способности в точных науках. Берия любил ловить учителей на ошибках, задавать им каверзные вопросы. Учителю истории, человеку весьма радикальных взглядов, но связанному официальной программой преподавания, Берия однажды задал чисто провокационный вопрос: «Кого надо больше любить – царя, Россию или Грузию?» Вот этот вопрос и вызвал приведенное выше саркастическое замечание учителя.
Однако полицейско-сыскные способности Берия вовсю развернулись лишь после переезда в Баку. Он поступил в Бакинское техническое училище, которое окончил с отличием, получив звание дипломированного техника-архитектора. За это время в России произошли – одна за другой – две революции, а сама Россия вышла из войны. В истории его тогдашней деятельности Берия не давал копаться никакому биографу. Если кто пытался это делать, того чекисты убивали.
Сухие официальные справки об этом периоде не только неполны, но отчасти и ложны. Вот они: в марте 1917 года Берия вступил в партию большевиков (на самом деле он вступил в партию в 1919 г., а Сталин задним числом установил ему дооктябрьский стаж, так же был установлен, например, стаж и Ежову: вместо 1918 г. – 1917 г.); в июне 1917 года Берия ушел на румынский фронт, а в конце 1917 года вернулся в Баку (на самом деле Берия дезертировал и в Баку за взятку оформил «освобождение» от военной службы по «инвалидности»); в 1918–1919 гг. Берия был на подпольной работе в Баку (в чем же конкретно она заключалась – никогда не сообщалось). Бакинские годы Берия предопределили его головокружительную полицейскую карьеру сразу в четырех разведках – советской, мусаватистской, турецкой и английской (за это его потом официально и назовут «агентом международного империализма»). Его служба в этих разведках (иногда прямая, иногда через резидентов) не вызывает сомнения, но все еще не выяснен главный вопрос: служил ли Берия «из любви к профессии» или по заданию Чека? (Баку был в те годы центром акций всех больших разведок держав Антанты и Четверного союза.)
Первая поддающаяся проверке связь Берия установилась с мусаватистской, а через нее с турецкой разведкой, которая, в свою очередь, была связана с немецкой разведкой. С мусаватистами Берия свел его друг по бакинскому училищу Мирза Бала, будущий видный деятель независимой республики Азербайджана. Мирза Бала познакомил Берия и с начальником бакинской городской полиции Мир-Джафар Багировым, оказавшимся одновременно и советским агентом. С тех пор Берия и Багиров неразлучны в полицейской карьере, даже расстреляют их по одному и тому же делу (хотя Багирова – и годом позже). Копии информации, которую Берия давал Багирову для мусаватистской разведки, Багиров переправлял и в штаб 10 Красной армии в Царицыне. В штабе армии обратили внимание на исключительную ценность этой информации и предложили Багирову «специализировать» Берия по чисто военной разведке. Берия вернейшим инстинктом сыщика понял, с кем имеет дело, и решил взять «быка за рога»: он написал политический трактат на грузинском языке о том, как организовать в Баку советскую военную разведку, и направил его наркому национальностей грузину Сталину-Джугашвили, в то время бывшему в Царицыне. Вскоре Берия вызвали к резиденту Чека и ЦК в Баку – Микояну.