Волчья королева

Аргос замялся, и его лицо стало неуверенным. Я невольно напрягла зрение, пыталась прочитать ответ в его глазах, но, к несчастью, предводитель тут же заметил тяжесть моего взгляда, и его растерянность сменилась сухой злостью.

– Ты действительно хочешь знать это? – напряженно спросил он.

– Конечно, они ведь моя семья.

В этот момент я старалась выкинуть из памяти образы Вевеи и слова Алека, что я ее биологическая дочь. Мама – Таня, папа – Витя – это были мои первые слова, и я не собиралась ничего менять из-за каких-то глупых снов.

– Что ж, тогда слушай, только потом не говори, что это неправда.

Я затаила дыхание, ожидая услышать все, что угодно: мама плачет который день, отец небритый ходит по дому словно тень, улыбка навсегда пропала с лица сестры. Я представляла, что папа даже уходит с работы, мама почти не выходит из комнаты, в доме постоянно торчит полиция, берет показания у всех моих друзей. Черт, да я даже представляла, что кому-то из родителей стало действительно плохо по моей вине. И это было больно. Но то, что сказал мне Аргос, просто выжглось в памяти огненной строкой.

– Они тебя не знаю, Женя. Ведьмы, работающие на меня, стерли им память. У них всегда была одна дочь.

Мой рот невольно приоткрылся в немом крике. То есть как? Стерли память? Моя семья меня не знает? Волна шока едва не опрокинула меня со скамейки. Невозможно, неправильно, нет! Дышать стало трудно, и я поняла, как слезы буквально вырываются из глаз, круша все на своем пути. Я приставила руки к лицу и зарыдала, даже не пытаясь унять бешеную тряску тела.

Это было хуже. Хуже, чем что угодно. Представить, что ты смотришь в глаза человеку, которого всю жизнь называл мамой, а в ответ видишь всего лишь пустую доброту, как к простому прохожему, не получалось. Когда умирает мать – умирает частичка тебя самого; не видеть ее лицо, глаза, улыбку – значит не смотреть в лицо истинного счастья. Но что делать, если она не умирает, а исчезает из жизни? Как можно признать, что она может быть рядом, но в то же время так далеко?

Я не понимала, за что. За что они сделали это со мной.

– Я ведь говорил тебе, что знать совсем необязательно, – прорезал тишину, словно удар гроза, стальной голос Аргоса.

– Вы монстр! – закричала я. – Как вы могли!

– Это лучше, чем если бы они страдали по тебе.

Конечно, в каком-то смысле он был прав, но я не могла не вести себя эгоистично в тот момент. Слишком много боли.

– Верните все назад! Вы не имеете права так поступать с ними!

– Я в праве делать то, что хочу, исключая убийство, по отношению к земным.

– Они – моя семья! – все еще продолжала кричать я, не отнимая рук от лица. Лучше уж темнота, чем ненавистное лицо Аргоса.

– Зато ты больше не их. Успокойся, Женечка. Разве подростки не мечтают, чтобы родители перестали заботиться о них?

– Ненавижу вас! – в сердцах закричала я.

– Или ты хочешь, чтобы о тебе заботились? – как ни в чем не бывало продолжил предводитель. – Я могу заботиться о тебе.

– Катитесь к черту!

Я оторвала праву руку от лица и, не открывая глаз, из которых все еще текли слезы, взяла что-то со стола и швырнула в сторону, откуда доносился голос Аргоса. Послышался звон, и я все же приоткрыла один глаз. Через белую пелену слез было плохо видно, но я все-таки разглядела след чего-то на стене. Похоже, я запустила тарелкой с салатом.

– Женя, Женя, где твои манеры, – покачал головой предводитель.

– Я хочу уйти отсюда!

– Тебя никто не держит, – сделал удивленный тон Аргос. – Ты наелась?

– Да.

– Сейчас Ева проводит тебя к себе.

Я кивнула и встала, плавно схватив со стола и засунув в рукав платья вилку. Не знаю, зачем, просто вдруг пришло в голову. Ева пришла через несколько минут, и я успела поймать на себе ее внимательный взгляд.

Аргос перемолвился с ней парой слов, где основной темой была моя «совсем невоспитанная выходка», а потом мы с волчицей вышли из столовой. Несколько минут стояла гробовая тишина.

– Мне жаль на счет твоих родителей, – наконец, сказала Ева. – Я не думала, что Аргос скажет тебе.

– Этой поганой сволочи лишь бы доводить людей по истерики, – пробубнила я в ответ, все еще всхлипывая после продолжительного рыдания.

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь, – зло ответила женщина.

Я поняла, что задела ее волчьи чувства, но ничего поделать с собой не могла. То, что я сказала, выражало только самую маленькую часть того, что я чувствовала. Грусть прошла, и теперь я чувствовала только ярость, перетекающую в желание вонзить вилку в сердце Аргоса.

– Тебе бы расслабиться не помешало, – заметила Ева, когда я едва не накинулась на стену с кулаками.