Молот ведьм

Тут же были и старые друзья графа Гвидо. Маркиз Марио ди Чиньоло, известный медиум, изящными бакенбардами и шапкой курчавых волос напоминал известного политика Карло Ботту, а граф Вирджилио Массерано имел выразительный профиль Наполеона и просвечивающую плешь на макушке. С ним рядом стояли его племянница Елена Бруни и её подруги — Катерина Одескальки и Джованна Каэтани, крестница покойного.

Винченцо мельком бросил взгляд на девиц, глядеть на которых было куда приятнее, чем на старух.

Стройная Елена с греческим профилем, точно скопированным с античных гемм, была хороша собой, Катерина с очаровательными ямочками на щеках и чуть вздёрнутым носиком заставляла улыбаться каждого, кто встречал взгляд её живых карих глаз. Джованна Каэтани, хоть и не отличалась красотой Елены и не была мила, как Катарина, невольно перетягивала взгляд на себя. Странны были очертания скул, удивляла высота лба, необычными были и волосы: густые пряди каштановых волос на свету отливали краснотой зрелых вишен.

Никто, кроме неё, не выражал скорби, девица же была подлинно расстроена и вытирала платком заплаканные, сильно покрасневшие глаза.

Все отметили, что племянник покойного прекрасно держится — величаво и скромно. Джустиниани действительно стоял, высоко запрокинув голову и расправив плечи. На самом деле Винченцо просто боялся, как бы от его неверного или резкого движения не разошлись швы на спине чужого узкого фрака. Но всеми остальными его поза была принята за скорбное достоинство. И то хорошо.

Молодые светские львы Энрико Бьянко и Оттавиано Берризи, семь лет назад переставшие здороваться с Винченцо и узнавать его при случайных встречах, теперь подошли к нему с соболезнованиями. Университетский друг Умберто Убальдини, когда-то отказавший ему в ночлеге, и известный мужеложник Рафаэлло ди Рокальмуто, напротив, предложивший ему тогда же свой дом в обмен на постельные услуги, тоже любезно раскланялись с ним.

Винченцо невозмутимо поклонился в ответ, да и подлинно остался невозмутим. Эти люди казались ему покойниками, оставшимися где-то там, в глупых днях юности, когда его могли волновать слова и взгляды, когда кровь ещё будоражили чувства.

Ближе к концу погребения от дороги послышался стук копыт, и из кареты, запряжённой шестерней, вышел безупречно одетый смуглый человек лет тридцати пяти. Все расступились. Винченцо издали вежливо поклонился прибывшему. Это был банкир Карло Тентуччи, один из тех немногих в Риме людей, кто в самое тяжкое время не дал Винченцо сдохнуть с голода, открыл кредит и помогал деньгами.

Что же, затраты окупились. Теперь он с лихвой вернёт потраченное и заполучит солидного клиента.

Винченцо не называл Карло другом: по его мнению, финансист был просто умным расчётливым человеком, понимавшим, что не стоит портить отношения с тем, кому предстояло, пусть и через четверть века, унаследовать крупное состояние. То, что Карло не пришлось так долго ждать, было в понимании Винченцо просто везением банкира. Впрочем, более близкое знакомство с Тентуччи несколько удивило Джустиниани: тот знал толк во многих вещах, от старых вин до антиквариата и, к удивлению Ченцо, не был помешан на деньгах.

Винченцо хотел было подойти к Карло, но тут у ограды соседнего склепа неожиданно заметил пьянчужку Филиппо, по прозвищу Фляжка, забулдыгу-могильщика, чьи философские пассажи в подпитии стоили мудрости его шекспировского собрата. Как-то в катакомбах они ночь напролёт пили и цитировали Данте. Сегодня пьянчуга основательно набрался с самого утра, и, конечно же, не узнал в бледном лощёном господине своего бывшего собутыльника. Винченцо вздохнул. Он словно оказался между двумя мирами — но ни в одном из них не чувствовал себя своим.

А это кто? Неужели? Перед ним стоял его несостоявшийся родственник Паоло ди Салиньяно. В заднем ряду мелькнула и его сестрица Глория ди Салиньяно, ныне донна Монтекорато, бывшая невеста Винченцо. В принципе, она вполне разумно предпочла ему богача Пьетро Монтекорато и провела лучшие дни юности в роскоши.

Винченцо поднял глаза на Глорию. Ей, как и ему, шёл тридцать первый год. Она давно утратила грацию юности и девичью свежесть, но на смену им не пришли ни томность женственности, ни величавость зрелости. Её лицо расплылось, утратив красоту скульптурных очертаний, второй подбородок тоже не красил. Что он мог находить в ней, спросил себя Винченцо, переводя задумчивый взгляд на свежие белые цветы, коим предстояло окончить своё короткое бытие в гробовой яме.

Церемониал погребения был выдержан безупречно. Маркиз Марио ди Чиньоло, друг почившего, произнёс несколько прочувствованных слов о покойном, Гизелла Поланти промокала увлажнившиеся глаза, баронесса Леркари тоже поделилась трогательными воспоминаниями об умершем.

Винченцо подумал, что, судя по надгробным речам и некрологам, подлецы бессмертны. Умирают только самые достойные граждане, люди истинной добродетели, одним из которых был старший брат его отца. Дорогой дядюшка, вышвырнувший его из дома.

Когда служители кладбища обложили холм цветами, Джустиниани, отойдя от могилы, ненароком услышал разговор Джованны Каэтани с банкиром Тентуччи. Тот негромко спрашивал, получил ли её дядя согласие мессира Винченцо на брак с ней?

Девица отшатнулась и окинула Тентуччи изумлённым взглядом. Винченцо заметил, что глаза девицы зелёные, точнее, цвета листьев папоротника с коричневой поволокой, а по выражению её лица понял, что мысль о браке с ним ей неприятна.

Разговоры же в толпе, иногда доносившиеся до него, звучали полной абракадаброй. «Так они встретились?» — «Подождём, всё проступит» — «А это правда, что Альдобрандини решил продать библиотеку?» — «Так что с девицей-то?» — «Конечно, на что книги слепцу?» — «Никто не может ничего понять, помешалась, бормочет вздор…» — «Точно ли он — наследник? Они виделись?» — «Может, просто перепугалась? Бывает, собака из подворотни выскочит, или ещё чего…» — «И сколько он за неё хочет?» — «Кто его знает, может и просто умом тронулась, род-то старинный, сами понимаете…» — «Это нужно узнать немедленно» — «Не мелите вздор! Рокальмуто отнюдь не ровесники Нерона, чего там старинного-то?» — «Сорок тысяч» — «Так он унаследовал?» — «Ничего себе сумма, старик, похоже, не только ослеп, но и умом тронулся, как Франческа…»- «Конечно, унаследовал, как бы иначе мы его похоронили?»

Джустиниани это докучное жужжание, в котором он почти ничего не понимал, раздражало, однако имя Марко Альдобрандини он выделил сразу. Старый библиофил славился своей богатейшей коллекцией книг и рукописей уже годы. Неужели старик продаёт свою библиотеку? Сорок лет неустанного собирательства. Правда ли, что он ослеп?

Размышляя об этом, Винченцо несколько раз ловил на себе странные взгляды тех, кто, казалось бы, не имел никакой нужды его разглядывать. Старик Канозио не сводил с него своего золотого монокля, не обращая никакого внимания на гроб и церемонию. Её светлость герцогиня Поланти тоже пожирала его глазами, её милость баронесса Леркари смотрела с испугом и подобострастием. Маркиз ди Чиньоло то и дело тоже окидывал его взглядом, исполненным осторожного недоумения и, кажется, даже страха. Не спускал с него глаз и Вирджилио Массерано.

Джустиниани ничего не понимал. Ещё меньше он понял, когда Массерано полушёпотом обратился к нему, спросив, застал ли он перед смертью мессира Гвидо в живых? Винченцо кивнул и снова поймал на себе взгляд Вирджилио, быстрый и, как ему показалось, обеспокоенный и настороженный.

Зато с явной и не таимой неприязнью смотрел на него невысокий бледный худой человек лет пятидесяти с экстатическими глазами навыкате. Он был в скромном синем сюртуке, но из воротника белой рубашки наружу выступал шёлковый шарф излишне яркой, неуместной на похоронах расцветки. А с другой стороны ограды, где теснились кладбищенские служители, молодой светловолосый человек с птичьим носом и тонкими губами, в очках с золотой оправой, тоже почему-то оглядывал Джустиниани с насторожённостью и тоской.

Винченцо не знал этих людей и вскоре потерял обоих из виду.