Антиада

Ада снова посмотрела на картины. Определенно в них не было ни намека на содержание. Странно, что заказчица, особа, избалованная деньгами, усмотрела что-то особенное в хаотично нанесенных мазках.

«Галлюцинации»: заключила художница, удерживая себя от нанесения в уголке полотна авторской подписи с названием изображения.

На часах наметились десять часов вечера. Одиноко стало невыносимо. Скрасить часы ничегонеделанья ни с кем не удалось бы. Она могла позвонить родителям, чтобы услышать тоже, что и обычно. Её семья жила в своем измерении. В том, из которого она не без угрызений совести вырвалась. Она оставила их в ситуации, в которой радость и веселье или даже просто безделье, становились запретными. Но, продолжать угнетать себя означало перечеркнуть жизнь, которую кто-то невидимый и может даже существующий или напротив, нет, дал персонально ей. К жизни она все ещё относилась как к дару. В свои тридцать два года она не разочаровалась в уникальном путешествии по реальности, начинавшей казаться какой-то наигранной, будто неестественной. И эти мысли страшили. Она не имела права сходить с ума.

Теперь приходилось бежать от мыслей. Собственных и страшных. Точнее странных. Раньше она не пыталась рассмотреть жизнь через философскую призму.

Устроившись с ноутбуком на печальном матраце, лишенном тандема с кроватными ламелями, она стала ждать, когда сон сморит её упрямое сознание.

Глава 8

Стук в дверь, отчаянно наглый, заставил её покинуть область сновидений раньше привычного времени. Восемь часов утра. Такого раннего пробуждения она себе не позволяла. Прислушавшись к шуму возле двери студии, она убедилась, что посетитель не намерен отступать от цели.

– Там кто-то есть? – обладатель мужского голоса тарабанил ещё сильнее.

«Нелогичный кретин. Если у тебя сомнения в присутствии человека за закрытой дверью, чего тарабанить?»

Ада продолжала лежать, прикидывая, что лучше сделать: ничего или послать навязчивого незнакомца.

– Ада, открой дверь. Ты же здесь живешь.

Такой поворот заставил подойти к двери.

– Кто?

– Открой дверь. Это же не культурно, – мужчина, стоявший по ту сторону, явно не был склонен к гордости, а потому не ушел бы, не получив хоть какой-то ответ.

– Шумное создание, ты хоть представься.

– Я друг твоей сестры, – в его голосе сквозила убежденность, что он имеет некое преимущество в сложившейся ситуации.

– И чего пришел? – меньше всего Аде хотелось слышать хоть слово о человеке, ставшем причиной её скитаний.

– Я же сказал, что я от твоей сестры.

– Пускай сама приходит. Хотя нет, ей здесь нечего делать, – вспомнив последнюю встречу с сестрой, Ада почувствовала, что на очередную беседу у неё просто не хватит сил.

– Ей нужны деньги, – мужчина был уверен в правомерности своих требований и не собирался отступать.

– Передай ей, пускай не лезет со своими проблемами, – такой поворот разговора она и ожидала, но не имела готовности продолжать оправдываться за то, в чем не была виновной.

– Это не по-человечески, – взывающий к совести продолжал проявлять настойчивость.

– Содержи её.

– Я не могу, – в голосе незнакомца не промелькнуло ни намека на стыд за демонстрируемое поведение.

– Я тем более.

Ада прикрыла уши ладонями. Внутри неё заворочалось возмущение. Дыхание стало прерывистым, предваряя удушающий спазм, возникавший в моменты сильного волнения. Решив не дожидаться начала оного, она принялась искать успокоительное. Редко приходилось прибегать к его помощи с тех пор, как она съехала с родительской квартиры.

Подойдя к окну, Ада долго смотрела в небо. Серое и безграничное оно не пугало и не грозило упасть на неё, как раньше, когда она жила вместе с близкими людьми. С семьей. С каким же облегчением она вышла из дома пять лет назад с рюкзаком и больше никогда не возвращалась обратно.

Глава 9

Улица покрывалась листьями и грустью. Уверенно приближалась пора затишья. Забвения. Времени, когда следует переждать и питать иллюзии. Он давно уже не верил в чудеса. И даже Новый год не воспринимался точкой, с которой прокладывается новый маршрут в лучшее будущее. Для него этой точки не существовало. Она была стерта и не им лично.

Открыв дверь черного входа в бар, он прошел в густую темноту помещения, пахнувшую вчерашним сигаретным дымом. Барная стойка осветилась многочисленными лампочками. Он любил эту атмосферу. Если бы не работа бармена он спятил бы. В этом месте проблемы оставались за порогом. И не алкоголь их тормозил, позволяя отдохнуть тому, за кем они увязались. Что именно на время пребывания в баре разгружало головы посетителей, он пока не понял, но успел прочувствовать. И покидать эту зону расслабления не планировал. Впрочем, и некуда было уходить. Прошлое осталось далеко позади. Оно споткнулось на его следах. Он уверенно ушел вперед. И не пожалел.

В зал вошла первая посетительница. На лице худощавой девушки он заметил знакомое состояние. Она была такой же, как и он – отсеченной от прежней жизни. Свободной. Ничейной.

Глава 10

Истерика рассеялась среди разбросанных вещей. Раскачиваясь из стороны в сторону, девушка входила в состояние, указывавшее на приближение успокоения. Стараясь не шуметь, пожилая женщина прикрыла дверь в комнату. На цыпочках она отправилась на кухню, где за столом сидел муж. Его потухший взгляд остановился на чайнике, давно переставшем свистеть.

– Ну что ты, не расстраивайся, ей уже полегчало, – женский голос не оказал на него должного эффекта.

– Я устал.

– И я.

– За что нам это? – наконец-то он поднял глаза, ища ответ у жены, измученной так же, как и он, приступами дочери.

– Не за что.

– Я её понимаю. Сейчас стал понимать.

– Кого? – женщина не поняла, как можно одобрять истерики дочери.

– Аду.

– Я не знаю. Она решила строить свою жизнь, и может она права, но, когда страдает семья, она не должна позволять себе развлекаться.

– Ты думаешь, она развлекается?

– Наверное же, не страдает, как мы.

– Но она и не должна испытывать то, что мы терпим.

– А кто должен? Ты? Я? Нет. Так вышло. Ада бросила сестру и нас в сложной ситуации, – мать не могла смириться с бегством старшей дочери.

– Мы родители, и в какой-то мере вынуждены это терпеть, а она имеет право на свою жизнь. Не суди дочь. Постарайся понять её.

– А если с нами что-то случится, кто будет возиться с Агатой?

– Нам нужно положить Агату в диспансер, – подавляя внутри себя жалость к дочери, отец выдавил из себя фразу, которую тщательно комкал последние дни, ставшие нестерпимыми из-за участившихся истерик.

– Как ты можешь? Она же наш ребенок.

– А что мы можем сделать? Она не может жить без психотропных препаратов. Сколько мы продержимся в такой атмосфере?

– Нужно найти Аду.

– А она не обязана заботиться о сестре. Завязывай ты со своим странным материнством. Тридцать лет Агате. Она ни дня не работала. Учебу бросила. Она и не пыталась бороться со своей болезнью.

– Она не могла, – женщина укоризненно смотрела на мужа, решившего покончить с ужасом, не заканчивающимся в их доме уже десять лет.

– Ну да. Ей же нужно было употреблять какую-то непонятную химию, – осуждать дочь он уже не боялся. Никакой иной реакции на поведение Агаты у него больше не имелось.

– Ты жесток к ней, – тяжело вздохнула женщина, стараясь не стать на сторону мужа.

– А ты к Аде. Только потому, что она позволила себе жить.

– Не хочешь помогать Агате?

– Как? Я не врач. И ты не специалист. Мы оба просто зрители её представлений. Она жаждет сорваться и снова ощутить, как она это называет, нирвану. Мы нужны как финансовая поддержка.

– Ты что предлагаешь? Бросить её? – вопросы преодолели комок в горле. Ответ измученная женщина знала.