Страница 9 из 16
Вместе со стрельцами были возмущены им и много боярских детей, дворян и простого народа.
Когда стрельцы поверили и примкнули к их партии, царевна Софья распустила по городу слух, приказав своим прислужникам кричать по улицам, что Иван Нарышкин убил царевича Ивана, задушив его, а сама между тем скрыла его в своих покоях.
Стрельцы поверили этому слуху и ударили в набат. Потом, по наущению Хованского, вооружившись полевыми пушками и всяким другим оружием, бросились к дворцу и стали сильно палить, производя перед дворцом шум, так что лошади из-под боярских карет разбежались, разбили челядь и поломали кареты.
При виде этого боярами овладел страх, и они разбежались и попрятались, кто где мог. Между тем стрельцы, войдя во дворец, кричали: «Покажите нам тело царевича Ивана, которого задушил Иван Нарышкин!»
Тогда некоторые из бояр, столпившись вокруг царя Петра, выслали к стрельцам для увещаний Артемона и Хованского; стрельцы, однако, продолжали кричать:
«Выдайте нам Ивана Нарышкина и покажите тело задушенного царевича Иоанна!» Сначала Артемон кротко их убеждал и успокаивал, но стрельцы все кричали:
«Выдайте нам тех, которые изменяют великому государю!..»
Выслали сначала к ним князя Михаила Долгорукого, который отличался строгостью по отношению к ним.
Он стал грозно говорить с ними, называл их бунтовщиками и обещал их перевешать и пересажать на колы…
Стрельцы, уже рассвирепев, подняли его на пики, сбросили с крыльца и, убив его, выволокли на площадь на Лобное место за Крым-город.
После этого высланы были Артемон, и Хованский увещевать их не производить бунта.
Когда Артемон, выступив вперед, держал к ним речь, Хованский, стоя позади его, мигнул стрельцам.
Те поняли этот знак и хотели тотчас схватить Артемона, но он успел добежать до царя Петра и схватить его под руку – стрельцы ворвались [на крыльцо], выхватили его из-под царской руки, сбросили его с крыльца на копья; потом сняли с него одежды, вывели за Крым-город и разрубили на части. Видя это, иные бояре разбегались, кто куда мог.
Боярин Феодор Петрович Салтыков в страхе бежал к патриарху, но стрельцы, поймав его, зверски убили, предполагая, что это Иван Нарышкин. Потом, убедившись в своей ошибке, сами сильно сожалели об этом.
Другие стрельцы искали во дворце других бояр, нашли думного дьяка Иллариона [Иванова], заведовавшего Посольским приказом; он спрятался в трубу или, как говорят другие, в ларь; сбросив его, подняли на копья и выволокли за ворота, потом варварски разрубали на части, приговаривая: «Ты хотел вешать нас вокруг города, так теперь отдыхай!»
Грабя двор Иллариона, они нашли греческую рыбу, называемую каракатицей; она имеет очень много ног.
Забравши эту рыбу, они показывали ее народу, говоря: «Этой рыбой они отравили царя и нас собирались отравить», – и называли эту рыбу змеей. Они повесили ее в нескольких местах, чтобы все могли видеть.
После этого убили сына Иллариона за то, что он знал, что его отец держит у себя такую отраву, и никому не говорил. Стрельцы убили и немца лекаря Ивана Гутменса, принявшего православие, за то, что он отравил царя.
В этот же день разыскивали и лекаря жида Даниила, но не нашли его, потому что он, переодевшись в страннические одежды, пробрался на Кукуй; а убили его сына, допрашивая, куда скрылся отец.
Князя Григория Григорьевича Ромодановского, своего воеводу (Hetmana), который был с войском в Украине, сбросив сверху с дворца, жестоко кололи копьями, говоря: «Ты изменник великому государю; ты отдал Чигирин, не дозволив нам сражаться с турками; ты морил всех нас голодом!..».
Убивши в тот же день сына Долгорукого, Михаила, стрельцы отправились к старому князю Юрию Долгорукому, своему воеводе, и повинились пред ним, раскаиваясь в убийстве сына его: «Мы должны были это сделать, потому что он был слишком лют к нам», – требовали, чтоб он приказал открыть свои погреба для угощения и потчевал их.
Когда Юрий Долгорукий приказал своему дворецкому открыть все погреба и угощать их, они скотски пили ковшами всякие напитки. Долгорукий, видя это, имел неосторожность сказать: «Съели щуку, да зубы остались! Прикажу-ка я всех их перевешать вокруг столицы!»
Эти слова услышал один подросток из его челяди и сообщил стрельцам. Стрельцы, как звери, кинулись к Долгорукому, и один из них, прибежав в комнату, где он лежал, пронзил его пикой на кровати; потом раненого вывели на крыльцо, а сами стали внизу с пиками, готовясь его скинуть.
Когда его бросали, он умолял, чтобы дозволили ему хотя бы помолиться Богу; но едва он успел сотворить крестное знамение, как был сброшен на копья. Труп его выволокли за ворота и разрубили на части; одни, распоровши живот, клали в него рыбу, приговаривая: «Ешь теперь, князь, вкусно, так, как поедал ты наше добро»; другие, отрубивши руку, носили по улице на копье с возгласами: «Уступайте, люди: едет великий боярин, князь Долгорукий!».
Еще раньше, видя опасность, грозившую Долгорукову, жена его убитого сына Михаила хотела его скрыть; но он сам не захотел, потому что слишком был убит смертью сына. «Хочу, – говорил он, – принять смерть (а сам надеялся, что его не убьют). Ни в чем я не виноват пред ними, – продолжал он, – довольно с них и сына моего».
После того был убит Афанасий Нарышкин, дядя Петра, и полковник Гарушкин, которые, обороняясь во дворе от стрельцов, убили их человек двадцать, но наконец были взяты, выведены пред стрелецкими начальниками на Царское крыльцо и сброшены на копья.
Тела их выволокли за ворота и присоединили к другим трупам.
В Крыму городе стрельцы убили еще Аверкия Степанова, думного дворянина, богатого человека, из-за его сокровищ, которых много забрали.
Потом убили еще двух полковников своих: одного по прозванию Иванова, очень хорошего молодого человека, а другого его доктора.
Царица Наталия, мать Петра, едва умолила от смерти своего отца Кирилла Нарышкина, которого, однако, развели с женой и, постригши в монахи, сослали в монастырь.
Это был понедельник. В этот день волнение стало мало-помалу затихать. Стрельцы поставили усиленную стражу, чтобы Иван Нарышкин и лекарь Даниил не убежали.
На следующий день, во вторник, стрельцы убили любимца и наперсника царя Феодора славного боярина Ивана Максимовича Языкова, в ту ночь исповедавшегося, ибо он был человеком набожным. Его обвиняли и убили за то, что он, имея над всем власть, оказывал им несправедливость и, когда они били ему челом, он наказывал их кнутами и ссылал в ссылку.
В этот же день, разрубая трупы убитых на части, требовали выдачи Ивана Нарышкина и лекаря Даниила, еврея выкреста. Тем и закончился этот день.
В среду стрельцы явились во дворец к царице, требуя выдачи ее брата Ивана Нарышкина, в противном случае угрожали и ей смертью.
Не будучи в состоянии дольше скрывать его, она вывела его вместе с царями и царевнами, держа в руках иконы и полагая в них надежду на избавление брата от смерти, как и отца.
Но стрельцы, не оказав никакого уважения иконам, схватили Нарышкина за волосы (так как они у него были длинны) и отвели его во двор Лыкова.
В то же время был схвачен и лекарь Даниил на Кукуе между немцами, одетый в странническую одежду.
Их обоих отдали трем палачам, которые били кнутами их так, что ребра трещали.
Лекаря допрашивали: «Ты ли отравил царя?»
А Нарышкина: «Ты ли хотел убить царевича Иоанна?», но ни тот, ни другой не сознались.
После этого Нарышкина с насмешками вывели и спрашивали: «Как ты осмелился брать во дворце царскую порфиру и примерять? Не хотел ли ты сделаться царем?»
И, ставши вокруг него с копьями, дали ему свободного пространства две сажени, говоря: «Если перепрыгнешь это пространство и после наказания кнутом будешь еще жив, то мы тебя отпустим».
Когда же он хотел перепрыгнуть, они с обеих сторон подхватили его на копья и разрубили на части.
Отсекши ему голову и руки, они выставили их на копьях перед дворцом, где они оставались в продолжение трех дней; также и лекаря Даниила разрубили на мелкие куски.