Напряжение сходится

В центре всего этого великолепия находилось резное кресло с мягкими тканевыми набивками, в котором восседал Федор, закинув нога на ногу. Сам брат сегодня щеголял в бежевом костюме, бежевых туфлях и белой сорочке, а на одухотворенном лице его, украшенном тонкими завитыми усиками, отражалась чопорная меланхолия — не путать с пошлой грустью. Потому что тут тематическая обстановка на несколько миллионов и вид на исторический центр Бухареста из окошка за левым плечом. За такие деньги не грустят, за такие деньги осознают тщетность бытия, выписывая свои мысли кистью из волоса соболя на хлопковой бумаге. В общем, обычный подростковый максимализм.

Год назад, между прочим, весь его кабинет был обставлен в бело-серебристом стиле хай-тек, а еще двумя годами ранее всю противоположную стену украшали подлинные аквилы римских легионов. На этот раз обстановка выдавала осеннее состояние души, свойственное большей части юношей тринадцати лет от роду. Мне, правда, в этом возрасте грустить было некогда, поэтому обычно за меня это делал кто-то еще.

И если эмоциональность Федор определенно унаследовал от отца, то умение устраиваться в жизни — от нашего кота Машка. На всю окружающую его обстановку семья не потратила ни копейки — вроде как, хозяин княжества брату благоволит, определенно рассчитывая уговорить остаться навсегда. Но мы-то с Машком знаем, что дом — это не там, где вкусно кормят, а там, где простят и тапок, и взорванный мост (мы играли в партизанов, я победил).

— Федор, мне нужен самолет. — Немедленно перешел я к делу.

И да, у него был свой самолет.

— Ты звонишь мне в восемь утра, с просьбой, — с легкой гримасой показной мигрени, коснулся он кончиками пальцев своего виска. — Но даже не рассказываешь, как твои дела.

— Учу четвертый диалект румынского, — бодро отрапортовал я. — Правда, практиковать не с кем — цыгане с вокзала еще на первом поняли, что им говорят и уехали.

— Для начала, где твой самолет? — Не повелся брат, поглядывая из-под полузакрытых ресниц.

— Сломался, — постарался я отразить самую честную улыбку, чтобы не беспокоить брата реальным положением дел.

— То есть, рухнул об землю и разлетелся на два квадратных километра — это сломался? — Приподнял он бровь.

— Но ведь он после этого сломался? — Мудро отметил я. — А откуда информация, позволь уточнить?

Сестры и отец были предупреждены и обещали молчать. Все-таки, все живы-здоровы.

— Из газет.

— Ах, вот оно что… — Покивал я, скрывая недовольство.

Никакой личной жизни!

— Есть еще что-нибудь, о чем я опять узнаю из газет? — Продолжил он тем же спокойным тоном.

Но напряжение позы и побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулак, показывали нешуточное обострение чувств. Попросту — брат за меня переживал. Он не выплескивал накипевшее словами — возраст диктовал солидность поведения; не мог обнять или выразить свои эмоции как-то иначе — расстояние не позволяло этого сделать. Но от этого беспокойства его не становились меньше, а страх от несбывшегося наверняка приходил ему в мыслях, подтачивая спокойствие все это время.

— Извини, — покаялся я, уронив голову. — Не хотел тебя волновать.

— Все целы? — Дав мне секунд двадцать зябкой неопределенности, все же выдохнул Федор.

— Да, конечно, — осторожно поднял я взгляд. — Как и планировалось.

— Ах, планировалось, — отвел он взгляд и посмотрел на свой идеальный маникюр. — А теперь, говоришь, тебе нужен еще один самолет?

— Ну когда я не возвращал твои вещи! — Возмутился я. — Всегда ведь отдавал назад целыми, невредимыми и…

— Новыми, — перебил Федор, переведя на меня скептический взгляд.

Мир иногда такой хрупкий…

— С продленным сроком гарантии, — сделал я осторожное уточнение и со вздохом подытожил. — Значит, самолет в другом месте поищу.

— Самолет — дам, — остро посмотрел на меня брат. — Если расскажешь, для чего.

— Для перевозки людей! — Бодро отрапортовал я.

— Подробнее.

— Будущих друзей!

— Обожемой, — схватился Федор за виски. — Я так и знал. В упавшем самолете тоже они были?

— Не, в прошлом женщина и медведь, — почесал я затылок. — Какие из них друзья? То убить хотят, то слушаться не желают.

— Медведь — убить? — Встревожился брат. — Ты с Шуйскими поссорился?

— Да нет, это женщина, — отмахнулся я. — Медведь-то как раз-таки вменяемый, это я там немного не усмотрел. Но теперь я все осознал, и женщин перевозить буду исключительно под сонным зельем и в связанном виде. — Задумчиво донес я до него свое видение безопасного перелета. — Никакого им доверия.

— Та-ак, — протянул Федор, и в звуке этом послышались нотки папиного голоса.

Пришлось раскрывать часть замысла с обучением, вполне убедительно пояснив, что никто добровольно отдавать высокоранговые техники не станет, равно как и продавать за любые деньги. Это ведь даже не оружие, а знание, распространение которого невозможно проконтролировать, а детальное знание механизма атаки или защиты может аукнуться тем, что его применят против вас. По-моему, вышло убедительно.

— Ничего не выйдет, — скептически покачал головой Федор.

— У меня — получится. — Отразил я в ответ уверенное спокойствие. — Нужен только самолет.

— Очнутся — все разнесут, — все еще хмурился брат.

— Есть место, где не разнесут. И не убегут, — опередил я его. — А вернувшись домой, станут по-доброму скучать.

— Родные захотят отомстить.

— Сложно найти место, над которым не видно звезд ночью, персонал неразговорчив, а мир вокруг закрыт высокими стенами.

— Ты их к деду собрался везти? — Догадался Федор.

Федора хранитель крепости Биен тоже признал внуком. Может, за компанию. Может, завороженный тем, как загорается и гаснет огонек внутри рубинов на ладони у смеющегося мальчишки, перебегая с одного неогранённого камня на другой.

— У него есть подавители Силы, — пожал я плечами. — Целый полигон.

— Его бы мнением поинтересоваться, — пробурчал брат.

— Оказывается, у меня тут день рождения был недавно.

Федор удивленно приподнял бровь.

— Было два, стало три, — задумчиво цокнул я.

Первое — назначенное в приюте, второе — по моим документам, и третье — настоящее. Главное, не забывать отмечать.

— Так что я знаю, что себе попрошу, — подытожил я.

И мне не откажут.

— Максим, подожди. Может, я технику у князя в архивах поищу, — все же попытался остановить меня Федор. — Там всякого накоплено — глаза разбегаются!

— Поищи, отчего нет, — улыбнулся я одобрительно. — А я своим способом попробую.

— Ладно, — вздохнул он, принимая мое решение. — Так что за женщина, которая хотела тебя убить? — Вроде как перевел он тему, но во взгляде просквозил холод.

Этим он в сестер. Те тоже сама ангельская покладистость, но для обид у них отдельный блокнотик: то есть, два блокнота, записывают в которые синхронно, а вот вычеркивают, отомстив, по очереди.

— Нормально, женюсь на ней. — Пожал я плечом.

— А это не слишком жестоко? — Холод сменился порывистыми милосердием и добросердечностью.

Качествами, присущими исключительно ему. И может — его матери, с которой мне не довелось повстречаться.

— Хватит думать обо мне плохо! — Не сдержался я, хлопнув ладонью по подлокотнику кресла. — У меня, может, высокие чувства.

— К собственной убийце? — Скептически покачал подбородком брат.

— Да это как портфелем по голове в младших классах, — махнул я рукой. — У нее, может, тоже высокие чувства, только сказать боится.

— А если нет? — Не сменил выражения лица Федор.

— Да как нет, если да! — Всплеснул я руками. — Вон, недавно я как-то на полу заночевал, так она в квартиру пробралась и мелком меня обвела, — мечтательно припомнил я следы в квартире Ники, когда позже вернулся обратно. — А ведь могла и убить.

Федор уронил лицо в ладони.

— Самолет она уронила?

— Бесхозяйственная, да, — понуро согласился я. — Зато медик в семье. И даже ветеринар, — задумчиво припомнил я старого князя Шуйского.