Зеленый жемчуг

«Рита! Нет! Не надо! Зачем? Вернись, пожалуйста, откликнись!»

 — Мы сделали все, что могли, включая трепанацию и энергообмен, — виновато объяснял Вернер. — Но пока контакт наладить не получается. Сейчас ее состояние можно диагностировать, как кому первой степени. Так что, если не будет ухудшений, надежда остается. Держись, Алекс. Помни, что у тебя теперь есть сын!

 — Олежка! — испуганно метнулась Туся, терзаясь запоздалым раскаянием.

Как она могла? Неужели ее малышу пришлось вместе с ней пережить кровоизлияние, пройти через наркоз, побывать в установке энергообмена? Хотя Олежка продолжал беззаботно смеяться, играя с шуршаликом, который теперь преданно приносил ему игрушки, Туся боялась, что пережитые испытания сказались на нем.

— С нашим юным путешественником все в порядке, — успокоил ее Арсеньев. — Ты его надежно защитила.

Саша грустно усмехнулся, имея в виду, что она не сумела уберечь только себя.

— Поскольку срок вполне позволял, прежде, чем начинать борьбу за твой мозг, Вернер провел кесарево. Как видишь, Олежка быстро добрал необходимый вес, тем более, у тебя почти сразу пришло молоко.

Саша старался говорить спокойно и даже улыбался, но в глазах сквозила застарелая, пережитая, но еще не ушедшая боль. Каково это? Целых полгода каждый день видеть тело любимой, душа которой то ли скитается между мирами, не отыскав червоточину, ведущую на Сербелиану, то ли бьется, как мотылек, в замкнутую поврежденными сосудами оболочку. А ведь ему самому приходилось ежедневно и ежеминутно бороться с немощью, карабкаясь и цепляясь за жизнь, отвоевывать каждый сустав, каждую альвеолу. А в это время рядом подрастал нуждающийся в родительской ласке маленький сын.

 — Саша, прости меня, — потянулась к мужу Туся. — Я причинила вам всем столько страданий.

 — О чем ты? — удивленно отстранился Арсеньев.

Потом сообразил и только покачал головой:

 — Ну как с тобой вообще иметь дело?! Едва успела выйти из комы, как уже в чужие воспоминания залезла.

 — Я не специально, — виновато проговорила Туся.

Арсеньев не дал ей договорить. Просто поцеловал.

 — Даже думать забудь! — нахмурился он по прошествии какого-то времени, заполненного ласками.

Потихоньку привыкая управлять своими движениями, Туся вела рукой по его лицу, пытаясь заново вспомнить каждую выемку, каждый знакомый изгиб. Арсеньев, не оставаясь в долгу, перебирал ее волосы. Поскольку для того, чтобы пропускать между пальцев и закручивать в причудливые локоны, пока не хватало длины, он просто приглаживал растрепанные пряди, придавая им видимость опрятности.

 — Это я чувствовал себя виноватым за то, что тебя во все это втянул, не сумел найти другого способа передать информацию, когда связного раскрыли, — пояснил он. — По большому счету надо было еще во время операции на «Альтаире» не отмахиваться от твоих видений и не лезть на рожон. У меня, как ты понимаешь, за последние месяцы было время все это обдумать.

 — Но тогда бы мы не узнали об афере «Панна Моти», не получили данные по программе «Универсальный солдат», — уже почти умиротворенно напомнила ему Туся.

Нежность переполняла ее, согревая, точно солнечные лучи, проникавшие на террасу сквозь виноградную завесу. А Сашины руки несли тепло, от которого ее забывшее о движении тело наполнялось силой и оттаивало, как у проснувшейся после зимы ящерки или рыбешки. Туся помнила эти руки искореженными жуткими переломами, с торчащими осколками сломанных имплантов. В это верилось с трудом, но сейчас, кажется, даже на правой, пострадавшей уже два раза кисти, протезы сменили кости, выращенные по новой технологии из собственного клеточного материала. Разве что ладони пока казались непривычно мягкими: не для войны, а для ласки, как раз, чтоб обнимать жену и баюкать маленького сына.

Им пришлось ненадолго прерваться: Олежка тер кулачками глаза, зевал во весь рот и недовольно хныкал. Арсеньев бережно перенес его в кроватку, где малыш почти сразу затих, свернувшись клубочком и продолжая сосать палец.

Как же Тусе хотелось самой качать сына на руках, петь ему колыбельные, гладить мяконькую спинку, целовать каждый пальчик. Даже показавшееся слишком коротким общение, пока она кормила, отдавалось в душе таким умилением и восторгом, что разом хотелось забыть все тяготы и скорби, словно в жемчужной раковине закрывшись в маленьком мирке с любимым мужем и маленьким сыном. Но створки раковины щерились хищными жвалами запертого гермозатвора, а жемчуг отливал мертвенной зеленью, напоминая о том, что любое счастье должно иметь цену.

 — Возможно твой «крестовый поход» на Равану поначалу и выглядел чистым сумасбродством, — вернулся к теме Арсеньев, убедившись, что Олежка достаточно крепко заснул. — Но, если бы Вернер перехватил тебя по дороге, мы с ребятами и Клод с Галкой безвозвратно сгинули под обломками. Здание рушилось, складывалось внутрь, и сверху эти руины утюжили из плазменных установок. Кшатрии предали всех, даже Феликса. Вернее, он сам заигрался и пропустил отпущенное ему время, думая, что, как прежде, всесилен. Даже если бы Клод успел прийти раньше, нас бы все равно не оставили в живых. «Кобра» сотрудничает с противником лишь до тех пор, пока тот слаб и находится в ее власти. Только благодаря твоему сверхусилию мы все остались живы и сумели вернуться. Это даже моя мама признала, хотя поначалу никак не могла смириться с тем, что ты подвергла такому риску ее внука. Хорошо, что сеньора Эстениа и Мишель сумели ее переубедить.

— Как они? — внутренне робея от предстоящей встречи, спросила Туся.

— Уже лучше, — расплылся в довольной улыбке Арсеньев, вновь завладев ее ладонями, и почти благоговейно прикасаясь губами к лицу. — Спасибо Олежке и Алехандро. Иначе мы бы все захлебнулись в океане материнской заботы и любви. В первые дни после возвращения мама и Сеньора Эстения сдували с нас каждую пылинку, а Мишель порывалась кормить с ложечки даже Клода с Вернером и Галкой под предлогом, что они получили нервное истощение от перенапряга в медотсеке.

Туся свекровь и сеньору Эстению вполне понимала: она слишком хорошо помнила их лица сразу после известия о гибели звездолета «Кимберли инкорпорейтед». Никакого рассудка не хватит, чтобы дважды мысленно похоронить сыновей и затем их обрести. От радости ведь тоже случаются обмороки и инфаркты. И все же Туся испытывала сейчас легкую досаду. Она так хотела пережить все тяготы вместе с Сашей, облегчая любимому каждый шаг на пути к выздоровлению, а вместо этого провалялась полгода безжизненной тушкой.

Ей только остались непонятны слова по поводу Вернера, Клода и сестры.

До того, как Арсеньев заслонился, она успела увидеть знакомую уже флагманскую каюту на «Луи Пастере», в которой помимо Вернера, Клода и Галки с Олежкой размещались подключенные к системам жизнеобеспечения барсы и капсула с беспамятной Тусей. При этом граф Херберштайн и его воспитанник все время где-то пропадали и спали исключительно по очереди, а бедная сестра каким-то образом успевала и ухаживать за малышом, и выполнять обязанности врача и сиделки. Впрочем, и ей временами приходилось оставлять Олежку и остальных на попечении дронов и куда-то уходить. Что происходило? Неужели в медотсеке раненым не хватило места?

 — Ты вытащила с фабрики в общей сложности сорок тысяч человек, — посерьезнев, пояснил Арсеньев. — Доноров, младенцев, беременных и рожениц. Почти столько же, сколько мы спасли в Новом Гавре, и в несколько раз больше, нежели числилось в официальных документах «Панна Моти». Я, конечно, тогда находился не в том состоянии, чтобы оценить, но Вернер сказал, что выглядело впечатляюще.

Он развернул экран и показал запись их приземления и поле космопорта, полностью скрытое под нагромождением нагих, слабо шевелящихся тел. Стонали измученные доноры, истошно вопили ничего не понимающие младенцы, испуганные женщины порывались куда-то бежать, у нескольких десятков беременных начинались роды.

Для команды Вернера, Савенкова и Минамото этот день стал суровым испытанием, тем более, военные, опомнившись, перенаправили огонь на территорию космопорта. Повстанцы их оттеснили при поддержке корабельных плазменных установок, но потом революционное командование приняло решение о немедленной эвакуации.