Страница 36 из 48
Кто-то называл его «Портрет Пастушки», кажется, кто-то из Когтеврана и пустил этот слушок. Кто-то и вовсе не обращал на него внимания, Скорпиус тоже не обращал, ибо, что бы он тут не плел застукавшему его в неловкой позе и ситуации мсье Паскалю, искусство ему было до того же места, которое сейчас прикрывал серебряный поднос с эклерами.
— Ну что же вы, — приободрил натужно мсье Паскаль. — Я же говорил, что это невеселая история о том, как нищий художник продал единственную память о дочери за галлеон.
Скорпиус отвел взгляд стыдливо.
— А второй портрет? Вы сказали, что продали за всю жизнь два портрета.
— Портрет Николаса Фламеля, — проговорил Паскаль. — Его в восемьдесят пятом году купил сам Альбус Дамблдор для коллекции Хогвартса, можете себе представить?
— С трудом.
— Дамблдор, ваш бывший директор, вы… ах, вы его не застали. Жаль. Я обязан ему местом в Шармбатоне, он советовал меня мадам Максим.
— Я наслышан о благородстве профессора Дамблдора.
— Все наслышаны, мой дорогой. Все.
На этой ноте молчание затянулось. Переводить тему вновь на свою исключительную любовь к живописи Скорпиус не стал, уверившись, что даже с его талантом лжеца, не сумел бы.
Мсье Паскаль, тоже неловко заерзав, поймал взгляд светло-карих глаз.
— Что ж, я засиделся здесь с вами, мсье Малфой, — улыбнулся он, поднявшись с края кушетки. — Надеюсь увидеть ваш портрет, Стефан действительно талантлив.
Скорпиус стыдливо огляделся в поисках чего-нибудь, чтоб прикрыться, но мсье Паскаль не глядел на него, уже шагая к двери. Обернулся лишь у порога.
— Совсем забыл. Передайте Стефану зайти к мадам Максим.
Дверь за преподавателем тихонько закрылась и Скорпиус, наконец, отставив поднос, поднялся с кушетки на затекшие ноги. Швырнув позолоченную диадему в окно, и глядя, как дешевая безделушка разлетелась десятком канареек, щебечущих зимнему солнцу некую песнь, он стащил с ширмы мантию.
***
— Все, — закрыл лицо рукой Ал. — Скорпиус, поговори с ней, она не слышит меня.
Доминик в очередной раз насупилась.
Жабросли глотать она под угрозой казни не собиралась, уже принципиально, а не из соображений брезгливости.
— Чего? — рассеянно протянул Скорпиус, проходя мимо них в башню.
— Я не буду жрать жабросли, это омерзительно, они же в слизи…
— Я предложил перемолоть их.
— Ты же сам сказал, что слизь — самое ценное, и если перемолоть, то она вытечет, а так…
— Ну уж прости, я хоть что-то предлагаю, а не носом верчу и «ойвсекаю».
Скорпиус, глянув на друга и девушку так, словно увидел впервые, отмахнулся и зашагал в спальню. Ал, проводив его взглядом, нахмурился.
— Еще раз говорю, я не буду есть жабросли…
— Да заткнись ты уже, — цокнул языком Ал и направился в спальню за Скорпиусом.
Миновав винтовую лестницу и прикрыв дверь, он фыркнул с порога:
— Что случилось? Не вышло сыграть в мушкетеров, потому что гувернер конфисковал шпагу в самый ответственный момент?
Скорпиус, уперев руки в подоконник, даже не улыбнулся. Альбус по душам говорить не умел и не любил, но уйти было бы хуже насмешки. По крайней мере, так показалось.
Приблизившись и тоже встав у окна, он без слов поджег кончиком волшебной палочки сигарету, которую Скорпиус прикусил и пожевывал.
— Расскажешь или свалить в туман?
— Свали в туман.
— Тогда рассказывай.
***
— За галлеон, — повторил Скорпиус, глядя в окно.
Ал вскинул бровь.
Ничего убийственного не было в рассказе друга, но Скорпиус ни разу не улыбнулся.
— Ну… твой дед же купил портрет. Паскалю очень нужны были деньги, фактически…
— У нас туалетная бумага в мэноре дороже стоит.
— У богатых свои причуды.
Скорпиус одарил его ледяным взглядом.
— Прости, — произнес Ал. — Просто не понимаю, почему ты так завелся. Нет, понимаю, но…
— Ты не понимаешь.
— Что?
— Ты не понимаешь, что такое чувствовать стыд за родных и делать вид, что ты ими гордишься.
— Ну, иногда, когда…
— Ты не понимаешь, — отрезал Скорпиус. — Как минимум потому что ты не родился в семье Пожирателей смерти. И как максимум потому что твой дед не стал бы покупать портрет девочки с цветами за галлеон.
— Мой дед был беден.
— А мой — богат. Очень богат. Просто пиздец как богат. И он оценил портрет девочки с цветами в галлеон, зная ее историю, уверен, зная. Дед любит поговорить свысока.
Не зная, что сказать, чтоб Скорпиус не воспринял в штыки, Альбус вздохнул.
— Так или иначе, Паскаль сам продал портрет.
— А что ему оставалось, он голодал.
— Было предложение, на него нашелся спрос. Ну… рынок работает так.
Скорпиус внимательно взглянул на него.
— Если бы не этот галлеон твоего деда, кто знает, может, Паскаль бы с голоду умер, — проговорил Альбус. — Так что еще неизвестно, как было бы. Может, твой дед спас ему жизнь этим галлеоном, не думал?
— Тогда почему мне так погано, раз мой дед спас ему жизнь?
Поставив утешениям Ала шах и мат, Скорпиус отвернулся.
— Мы люди, — все же подытожил Ал. — Мы все совершаем ошибки.
— Мы люди, когда ведем себя как люди.
Солнце снова вышло из-за тучи, и золотая русалка на носу дурмстранга блеснула вдали яркой вспышкой.
— Запомни этот момент, Скорпиус. Только что ты понял о жизни больше, чем учили в школе.
— Школа для того и нужна, чтоб однажды понять, что любой из ее уроков просто херня по сравнению с уроком жизни.
— Ну да, ну да, недоучкам и дебилам же по жизни легче, им все дороги коврами устланы, — саркастично протянул Альбус. — Да, Скорпиус?
Скорпиус загадочно улыбнулся.
— Маргарин.
— Почему маргарин?
— Потому что иди нахуй со своей философией, олень очкастый.
Альбус захохотал и даже Скорпиус не сдержал улыбки.
Может он и не знал, как коммуницировать со строптивой кузиной, да что уж с ней, с большей частью всего живого, но со Скорпиусом… со Скорпиусом он мог все.
========== 16. ==========
Когда Альбус Северус Поттер про себя подметил, что со Скорпиусом он мог все, то не ожидал, что действительно снова позволит втянуть себя в очередную интригу. Интрига, надо сказать, была благородной — во имя Хогвартса, да чего уж там, на кону был международный имидж Великобритании. Так говорил Скорпиус.
— Я все понимаю, — закивал Альбус после завтрака. — Но почему это зелье должен варить именно я?
— Не вопрос, давай я сварю.
Скорпиус был тем еще зельеваром, а потому подпускать его к котлам было вообще опасно для всего Шармбатона — вопрос в том, когда бы в «умелых» руках Малфоя взорвался котел был отнюдь не вопросом, а скорее фактом.
— Я не о том, — сжимая книгу, шепнул Ал.
— А о чем?
— О том, что наша чемпионша могла бы как-то более ответственно подходить к Турниру.
Скорпиус недоуменно махнул рукой.
— Ты слишком много переживаешь.
Альбус не переживал, Альбус негодовал. Среди трех чемпионов Доминик объективно была самым слабым звеном, вокруг которого выстроилась сильная стена поддержки. И если Скорпиус добровольно взвалил на себя тяжкую ношу — продвигать бездарного чемпиона, то Ал таких безвозмездных благородных порывов не испытывал.
Делать что-то за кого-то, кто не хочет даже пытаться взять ситуацию в свои руки — самая неблагодарная затея. У Доминик всегда был сложный характер с львиной долей нездорового нарциссизма, но никогда прежде кузина не бесила Альбуса больше, чем в эту зиму. Загадку ключа разгадал он, десяток идей, из которых ни одна Доминик не понравилась, сгенерировал тоже он, рецепт Настоя Подводного Вздоха нашел снова он, пока Скорпиус страдал о своей нелегкой доле изнеженного богача в объятиях Доминик где-то в ванной комнате. Инициатива наказуема, а потому варить настой выпало тоже Альбусу.
Отказаться тянуть Доминик на Турнире, значило поставить под огромный знак вопроса дружбу со Скорпиусом, но так как не родилась (и не родится, уж точно) та женщина, которая бы заставила Ала даже помыслить о том, чтоб рискнуть дружбой, не оставалось ничего, кроме как молча согласиться. Поэтому Альбус, протерев мягкой тряпкой закопченный оловянный котел, приготовился зельеварить для чемпиона Хогвартса, мысленно желая победы в Турнире Раде Илич.