Неучтенный фактор

— Как там Клювик? Бедняга не сильно испугался Малфоя? — Хагрид все еще переживал после того самого случая с гиппогрифом, и даже какое-то время решил бросить преподавание, но Мария странным образом сама того не заметившая сблизившаяся с золотой троицей, отговорили его.

— Ты не представляешь, как я тебе благодарен Мари. Ты ведь… ты ведь на сам-то деле спасла жизнь моему Клювику. Если б он ранил этого Малфоя, то все, его папаша бы горы свернул, но казнил моего питомца. А Клювик-то он хороший. Чесслово, — Хагрид не переставал петь ей дифирамбы и за спасение Малфоя, и Клювика и за ее свидетельство, которое повлияло на расследование — дело против Клювокрыла закрыли за неимением доказательств.

— Обращайся, Хагрид, — кивнула Мари. — Я в лес недалеко. Так что не теряй меня.

— Ты эт, аккуратнее будь, Мари. Лес он того, опасен.

Запретный Лес — запретный для всех учеников, тем не менее, активно ими посещался. Естественно, только опушка и только днем, но все таки. Ее же Хагрид предупредил лишь потому, что она еще плохо знает местность и потому что туда могут залететь дементоры (ну, а вдруг).

— Не беспокойся, Хагрид. Я буду в порядке. Пойду фестралов покормлю.

На этот раз еще одной кормилицы этих невидимых коней не было. Поэтому Мари не задержалась на долгое время. А возвращаясь в замок во время очередной пары по травологии, на которые Мария ходила через раз — уж очень скучные занятия там были, да и не спрашивала ее профессор Спраут, она наткнулась на причину своей зубной боли.

— У тебя есть разрешение отсутствовать на занятиях? — слегка чопорно и строго спросила ее кудрявая Гермиона Грейнджер, когда застала спешащую однокурсницу новенькую куда-то прочь от кабинета травологии. Она-то, понятное дело, отсутствовала по просьбе самой мадам Спраут и теперь возвращалась обратно, а вот куда направлялась девушка, что уже вляпалась во столько историй, было неизвестно.

— О, даа, — она остановилась и лопнувший пузырь жвачки, что была у нее во рту, кинула на отличницу странный взгляд. — Да, есть. Вот оно!

Гермиона проморгалась, прежде чем поняла, что вместо письменного разрешения, Дюпен Чен оттопырила ей средний палец. На языке молодежного и скорее даже маггловского сленга это значило “пошла в жопу”. И это было лишь примерным значением.

— Дюпен Чен, ты не имеешь права прогуливать занятия. Ты обязана учиться, зарабатывать баллы и служить примером всему Гриффиндору…

— Видишь мое лицо? — перебила ее третьекурсница, показав на него указательными пальцами обеих рук. — Мне пофиг твое мнение.

Она развернулась и направилась дальше.

— Да ты просто глупая! — в сердцах выкрикнула Гермиона Грейнджер, желая осадить наглую однокурсницу. — Ты не учишься, потому что знаешь, что ты ничего не знаешь, и вечно будешь сидеть в троллях. Как приехала из Франции, так и уедешь оттуда. Будешь вечно неудачницей.

Та развернулась. На ее лице с умело нанесенным черным макияжем мелькнула злая ухмылка. Гермиона сглотнула, намереваясь извиниться, сбежать или на крайний случай вынуть палочку, но ей не потребовалось ничего из этого.

— А знаешь что, Грейнджер? Тебе так хочется выделиться, быть первой, лучшей. Ты стараешься быть правильной. Настоящая староста, заучка. В основном тебя все игнорируют или начинают препираться. Ты считаешь себя лучше, умней, совершенней, чем другие. Ты ответственна. Ненавидишь непунктуальных людей, обожаешь вечно все контролировать, быть ведущей и главной. Но ты не знаешь многого. Если тебя спросят об искусстве, то ты выдашь отчет по каждой из когда-либо написанных книжек об искусстве. Допустим… Микеланджело. О нем тебе, вероятно, известно. Произведения, политическая жизнь, отношения с Папой и даже сексуальная ориентация. Но бьюсь об заклад ты никогда не чувствовала единение с подобным произведением.

Мария буквально на секунду перевела дух.

— Если тебя спросят про одного из прославившихся колдунов, ты выдашь сводку информации о нем, его личной жизни и подружках, не вникая в его личный мир или причины, побудившие его стать тем, кем он стал. Если затронут тему войны, ты, несомненно, процитируешь Шекспира. «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом». Но ты войны не знаешь. Никогда не осознавала, какого это терять близкого тебе человека, наблюдая его смерть, видя его последний вздох и взгляд, молящий тебя о помощи.

— Если тебя спросят о любви, то ты процитируешь сонет, не понимая всей ценности этого чувства. Глядя на тебя, — Мария окинула не читающим взглядом отличницу гриффиндора, которая молча слушала всю ее эспаду, — я не могу сказать, что вижу умного или уверенного в себе человека. Я вижу девчонку, переполненную амбициями, жаждущую признания и славы собственных заслуг. А еще в глубине души перепуганную магглорожденную малышку, впервые попавшую в сказочный мир, оказавшийся отнюдь не сказкой. Ты — гений, никто и не спорит. Но никто не понимает твоей глубины. Поэтому ты решила, лишь взглянув на меня, дать свою собственную оценку моей жизни. Прочитав в книге инструкцию, ты решила действовать. Разве вся ты и твоя жизнь — в этой книжке? Лично я…я плевать хотела на все это, потому что, знаешь, ты не можешь научить меня ничему, что нельзя прочесть в этих гребанных книжках.

— Я не..

— Ты хочешь говорить о себе, о том, кто ты такая. Хочешь поставить меня на место. Это становится интересно. Не тебе одной, правда же? Я вступаю в эту игру. Но сейчас ты осознаешь, что сама против этого. Ты не хочешь терять свой пьедестал, на который возвела сама себя же. Ты в ужасе. В глубине души. Ну что же, твой ход.

Дюпен Чен махнула черными как смоль волосами и поспешила прочь, уже не обращая никакого внимания на ошарашенное выражение лица однокурсницы. Гермиона Грейнджер осталась стоять посреди коридора, так и не произнеся ни слова. Отчего-то юная ведьма чувствовала свою вину. А еще действительно в глубине души осознавала, что француженка права. И теперь Гермиона Грейнджер выбрала себе противницу. Причем опасную в своей увлечённости и желании победить любой ценой.

***

Девушка еще больше углубилась в деревья, ища глазами призрачных коней. У нее в сумке уже лежало слегка испорченное для них мясо. И, конечно же, она не удивилась, на этот раз, обнаружив склонившуюся блондинистую макушку на поляне. В этот раз на ней была обувь и теплая одежда.

— Здравствуй, Луна.

— Привет, Мари, — отрешенным голосом добавила девочка.

— Что, нарглы так и не вернули твои вещи? — спросила она для поддержания разговора.

— Почти все, — обрадованно воскликнула она. — Хотя… даже странно. Обычно они играют с ней весь год. И только перед самым поездом отдают.

— Может они поумнели? Или решили пошалить с другими? — предположила Мари.

— Да. Может быть. Они ведь такие, — пожала плечами блондинка, гладя склонившуюся за угощением лошадь.

“Да, такие”. Мари до сих пор помнила, как тем же вечером за ужином расспросила своих о девочке по имени Луна. Все пожимали плечами, пока не услышали кличку полоумная. Девочка была с Рейвенкло. Второкурсница. Подруга сестры Рона — Джинни. Мари тогда славно поболтала с рыжей второкурсницей. Девочка рассказала, что Луна стала странной после смерти мамы. В школе ее все обижают и прячут ее вещи, смеются над ней, даже кличку придумали обидную. На самом деле, Полумна и сама иногда ведёт себя будто сумасшедшая, только вот даже Джинни не знает — притворяется она или в действительности такая. Эти ее серьги, вымышленные животные, журналы вверх тормашками, очки с цветными стеклами и общий чуть неряшливый внешний вид.

В любом случае, Мария решила как-нибудь поговорить с однокурсницей из Рейвенкло — Падмой, чтобы та узнала, что на самом деле происходит с Луной. После пары древних рун, Падма рассказала ей все, что знала сама. Над странной блондинкой шутят ее соседки по комнате и мальчишки с ее курса. Иногда старшие. Они считают классным, что она бродит по замку и ищет свою одежду или обувь. Они иногда ещё портят ее эссе, забирают чернила и пергамент. Луна никогда не жалуется и ничего не делает обидчикам, поэтому все и продолжается.