Страница 24 из 30
Арестованный командарм А.И. Седякин говорит, что он стал подозревать Тодорского в причастности к заговору в связи с сообщениями в печати. Но сказал он об этом как-то глухо и неконкретно. И не ясно – о чем сообщалось в прессе, в чем именно обвинялся начальник УВВУЗа, что ему инкриминировалось? И когда происходили указанные события – о том у Седякина ни слова. Относительно Тодорского это тем более интересно, так его имя упоминалось в те годы чаще всего в связке с именем В.И. Ленина, с содержанием его книжки «Год – с винтовкой и плугом». Какие же такие сообщения вдруг появились в печати, что кардинально изменилось, если один из высших чинов в РККА начал подозревать другого такого же высокопоставленного командира в противозаконных, антисоветских деяниях?
Ответ на этот вопрос находим в архивно-следственном деле А.И. Тодорского. Речь, оказывается, идет о периоде 1917–1918 гг., когда он был выборным командиром корпуса. Самый первый пункт обвинительного заключения гласит: «Тодорский А.И., командуя в 1918 г. 5-м Сибирским корпусом при оккупации немецкими войсками гор. Кременца, сдался в плен. Являясь при немцах начальником гарнизона Кременца, Тодорский А.И. издал два приказа по гарнизону…» (о содержании этих приказов уже было сказано в начале данного очерка).
Впоследствии Тодорский стыдился этих подписанных им документов, один из которых (в копии) был опубликован в 1936 г. на страницах «Правды». Выступая с покаянием на партийном собрании УВВУЗа, он сетовал: «…Темным пятном в моей беспартийной жизни являются два приказа, подписанные мною, когда немцы заняли город. Это я считаю безусловным пятном» [70].
«На хлеба НКВД» А.И. Тодорский перешел 19 сентября 1938 г. Двумя днями раньше он был уволен из рядов РККА. Таким образом, наконец-то закончилось длительное (около полутора лет) изматывающее душу и тело томительное ожидание ареста. «Они» пришли – и началась другая, доселе неведомая ему жизнь, растянувшаяся на долгие семнадцать лет.
Узнать, как в 1937–1938 гг. Тодорский «разрабатывался» соответствующими отделами НКВД, можно от лиц, непосредственно причастных к его делу. Бывший начальник 4-го отдела 2-го Управления НКВД Ф.П. Малышев, несмотря на все ухищрения уйти от ответственности и ссылку на провалы в памяти, тем не менее на допросе в Главной военной прокуратуре (ГВП) в марте 1955 г. внес определенную ясность в данный вопрос. Отвечая следователю ГВП о том, кто конкретно поставил вопрос об аресте А.И. Тодорского, Малышев ответил:
«По существующему тогда порядку, вопрос об аресте отдельных лиц из обслуживаемых объектов ставили лица, которые обслуживали эти объекты и у которых в связи с этим сосредоточивался и агентурный, и следственный материал. Данные же лица докладывали начальнику отдела и отделения о наличии материалов на лиц, подлежащих аресту. В ряде случаев они принимали участие и в докладе этих материалов начальнику управления, который давал указание о составлении справки на арест. Баранов же (младший лейтенант госбезопасности, оперуполномоченный Особого отдела Главного управления госбезопасности (ГУГБ). – Н.Ч.) обслуживал УВВУЗ РККА и он принимал участие в разрешении указанных вопросов о Тодорском…» [71]
Бывший оперуполномоченный К.В. Баранов, давая в феврале 1955 г. показания военному прокурору, был более откровенен, нежели Ф.П. Малышев. Он в это время продолжал службу в контрразведке, занимая должность заместителя начальника особого отдела одной из частей Московского округа ПВО. «Как оперуполномоченный НКВД СССР я обслуживал УВВУЗ РККА, где начальником был Тодорский. По службе я знал Тодорского только с положительной стороны. По вопросам, о которых я его информировал, он всегда принимал необходимые меры… какими-либо отрицательными данными о его служебной деятельности я… не располагал… Перед возбуждением уголовного дела врид (временно исполняющий должность. – Н.Ч.) начальника 4 отдела НКВД СССР Малышев приказал мне собрать материалы на Тодорского. Узнав от следователей, у кого из них есть показания на Тодорского, я сделал выписки…
По приказанию Малышева составил справку руководству… Но заявил Малышеву, что необходимых данных для ареста Тодорского в собранных материалах нет… Прямых показаний на причастность его к заговору не было. Других каких-либо материалов, изобличающих Тодорского в антисоветской деятельности, по делу даже и по оперативным данным не было, однако вскоре… Тодорский был арестован» [72].
Баранов показал, что у него лично как в процессе следствия (он вел его во внутренней тюрьме, а затем в Лефортово до половины января 1939 г.), а до этого по работе в УВВУЗе сложилось твердое мнение, что Тодорский не был врагом советской власти. И здесь Баранову в значительной мере можно верить. Доказательством тому является факт, что на допросах у него Тодорский так и не признал себя виновным. Потом у него же (Баранова) арестованный комкор от своих показаний, выбитых капитаном Малышевым и младшим лейтенантом Музулевским, отказался.
Итак, справку на Тодорского, по которой принималось решение о его аресте, составил К.В. Баранов. Ее подписали уже упомянутый Ф.П. Малышев и начальник 2-го Управления НКВД СССР комбриг Н.Н. Федоров. Санкция на арест была дана 16 сентября 1938 г. Ежовым и Берией. На следующий день появился приказ наркома обороны № 00440 об увольнении А.И. Тодорского из армии по ст. 43 пункту «б» «Положения о прохождении службы командно-начальствующим составом РККА» (по политическому недоверию). Ордер на арест за № 3980 подписал Л.П. Берия.
По документам дела выходит, что первый допрос Тодорского Баранов провел 23 сентября, через четыре дня после ареста. Тогда же ему было предъявлено и обвинение по пункту 1«б» 58-й статьи УК РСФСР, которое Александр Иванович решительно отверг. Бросается в глаза такая деталь: если ранее, в 1937 г., первые допросы военачальников в звании «комкор» и выше проводили большие чины ГУГБ НКВД СССР или УГБ союзных республик, то в конце 1938 г. такое доверялось уже младшим лейтенантам, рядовым оперуполномоченным, каковым являлся Константин Баранов.
Как отмечалось, к моменту ареста А.И. Тодорского у Баранова в папке имелись обличительные материалы на него в виде выписок из показаний Е.С. Казанского, А.И. Сатина, Н.А. Ефимова, А.С. Булина, А.И. Седякина, М.Л. Ткачева, В.М. Орлова, М.М. Ланда, И.Я. Хорошилова, И.Л. Карпеля, М.А. Пантелеева. Содержание некоторых из них нами уже приводилось – они касались в основном деятельности Тодорского на посту начальника Военно-воздушной академии имени проф. Н.Е. Жуковского и УВВУЗа, характеризуя его как участника военного заговора. Показания двух последних из названных лиц (Карпеля и Пантелеева – однокурсников Александра Ивановича по Военной академии имени М.В. Фрунзе) вносят существенную добавку к обвинению – они называют его активным троцкистом.
Из показаний бывшего начальника штаба 66-й стрелковой дивизии полковника И.Л. Карпеля: «Тодорский А.И., кадровый троцкист, поддерживал материально троцкиста Ладо Енукидзе, когда последний находился в ссылке» [73].
Из показаний М.А. Пантелеева: «В период 1924–1926 гг. Военная академия имени Фрунзе являлась местом сосредоточения основных троцкистских кадров для организации борьбы в РККА против ЦК ВКП(б).
После поражения нашей троцкистской организации на открытых выступлениях на место Муклевича был назначен Эйдеман, а секретарем партбюро был избран Тодорский.
Оба являлись также членами троцкистской организации, поэтому контрреволюционная деятельность организации ничуть не ослабла.
Тодорский и Эйдеман явились инициаторами использования военно-научного общества в качестве маскировки подпольной троцкистской деятельности в академии» [74].
Других показаний о принадлежности Тодорского к троцкизму добыть не удалось, и поэтому лейтенант госбезопасности В.С. Кузовлев, заканчивавший следствие по его делу, ничтоже сумняшеся переписал один к одному в обвинительное заключение строчки из показаний Пантелеева о маскировочной роли военно-научного общества Военной академии имени М.В. Фрунзе и руководящей роли при этом А.И. Тодорского.