Талорис

– Барон не поскупился, сиор. С таким «погребом» мы легко просидим здесь два месяца, а если будем экономить, то и все пять. Приятно иметь дело с заказчиком, который думает о тех, кого он нанял. Предусмотрительность да Мере вызывает у меня уважение. Сразу видно, что он начал готовиться задолго до того, как мы вступили в сражения. Люди говорят, с того дня, как шаутты убили двух старших сыновей вашего герцога.

Наемник был прав.

Свояк Дэйта, как хранитель юго-восточных рубежей хребта Кинжала, развил активную деятельность сразу после печальных событий в Шаруде. И как оказалось – не ошибся.

Все происходило стремительно, организовав покушение на Рукавичку, сбежавший в соседнее герцогство Эрик объявил правителя, своего родственника Кивела да Монтага, отступником и предателем родины. Мало того, что тот женился на чужестранке, карифке, так еще и нарушил многовековую традицию и покинул Шаруд, где должен был находиться хоть кто-то с кровью его рода. Он принял помощь асторэ, чудовища, выродка, твари, которая ничуть не лучше шауттов или пустых. Он отвернулся от Шестерых ради Вэйрэна, асторэ из прошлого, бросившего вызов установленному порядку, и, возможно, теперь герцогом управляет тьма. А значит, у графа Эрика да Мон есть все права на Львиный трон.

«Претендента» поддержали и Фихшейз и Ириаста, давно мечтавшие отомстить соседу за захват Брокаванского перешейка и поражение в прошлой войне. Они поспешно объявили да Монтагов еретиками, предавшими веру в Шестерых, отвернувшимися от света и опасными для соседних стран.

…Тяжелый путь к Червю Дэйт запомнил надолго. Отряд вошел в узкое мшистое ущелье, сочившееся влагой из-за бесконечных водопадов, оседающих туманом на хвощах и папоротниках, растущих по берегам ледяной быстротечной реки.

Дорога была старой, едва угадывающейся среди сосен, местами заваленная камнепадами, переломанными деревьями от сходов лавин – и труднопроходимой из-за ручьев, разлившихся во время осенних дождей. Подводы застревали, их приходилось нести чуть ли не на руках.

Люди выбивались из сил, торопились, а дозорные, двигавшиеся в арьергарде, докладывали, что враг остановился у входа в ущелье и в его отряде почти пять сотен человек. Фихшейзцы и перешедшие на их сторону солдаты Эрика медлили, то ли подозревая ловушку, то ли дожидаясь подкрепления, в то время как основные силы спешили за баталией да Мере, надеясь не дать ей уйти за Драбатские врата.

Вход в гору был практически незаметен. Дэйт ожидал какую-то дверь, или же статуи, или хоть что-то подходящее месту, где когда-то ходили волшебники. Но это была обычная расщелина, узкая, рваная, до сих пор с острыми краями, как будто скала лопнула от сильного удара, точно переспелый арбуз.

Сразу за ней начался долгий спуск. Тесные коридоры сменялись гигантскими пещерами, множащими эхо дыхания солдат, шагов и лязга железа. Эхо пугало летучих мышей, они метались над людьми в хаотичном безумном танце, но потом, по мере удаления от входа, животные исчезли. Было холодно и очень сыро. Иногда из каких-то невидимых ответвлений начинали дуть ледяные сквозняки, и тогда порой раздавался тонкий, протяжный вой ветра, так похожий на скулеж раненой собаки, от которого становилось не по себе, словно это шаутт решил напугать пришедших сюда.

Факелы то и дело выхватывали из мрака фрагменты огромных залов и извилистых коридоров. Влажные стены, провалы ведущие в никуда, лужи с темной водой, внезапно спускающиеся с потолка карнизы, о которые можно разбить голову, петляющие тропы, расходящиеся в каменном лесу из сросшихся сталактитов и сталагмитов.

Воины спускались больше двенадцати часов, последний отрезок пути еле-еле преодолевая с помощью веревок, почти три сотни ярдов по наклонной поверхности, совершенно ненадежной, скользкой, отполированной миллионами капель воды.

Дэйт потерялся среди мрака и холода и просто шагал вместе со всеми, редко поднимая голову, стараясь смотреть под ноги, чтобы не упасть. Он не заметил, как оказался в пещере, растянутой на целую лигу, а может, и больше. Сперва почувствовал легкий запах дыма, а после разглядел за сталагмитами далекие мерцающие огни, похожие на мелкие рубины, пропускавшие через себя солнечные лучи.

Туннель множился, несколько дорог уходило влево, и Дэйт понял, что это тропы к остальным мостам, переброшенным через Улыбку Шаутта.

Навстречу им вышли несколько вооруженных солдат.

– Кто командир? – спросил Дэйт.

– Я, милорд. Я Зидва, – ответил ему один из них, тощий, с грубым лицом и тяжелой челюстью.

– Будь рядом. Тавер, – позвал он своего лейтенанта. – Все, кто мне нужен, должны быть у этого костра через десять минут. Люди пусть отдохнут, но не раскладывают вещи.

– Милорд? – не понял его помощник, но Дикай, хоть и был всего лишь оруженосцем, ткнул старшего товарища в бок, показывая, что не надо сейчас просить разъяснений. – Будет сделано, милорд.

Через десять минут уставший Дэйт, которому предоставили вместо стула пустой пивной бочонок, сидел возле костра, рассматривая людей, с которыми должен был вместе сражаться.

Дикай здесь был на правах личного оруженосца господина, стоял на границе света и просто слушал, наклонив кудрявую, бычью голову так, чтобы не пропустить ни единого слова. Он был из молодых дворян, что обычно дежурили в ночной страже в залах перед покоями герцога или герцогини, и сам напросился в поход. Парень, четвертый сын в семье, собирался устроить свое будущее, а потому отправился воевать, надеясь заслужить и земли, и титул.

Тавер, второй по старшинству после Дэйта, опытный воин из западного кантона, состоял в гвардии его светлости уже давно. Надежен как гора, грамотно руководил людьми, и те без колебаний исполняли его приказы. Ему доверяли и его любили. Дэйт был уверен, что, если с ним что-то случится, Тавер вполне способен взять командование на себя и помочь солдатам не только выжить, но и победить.

Людей да Мере, пятьдесят человек, присоединившихся к отряду Дэйта, возглавлял мастер Харги, второй сотник баталии. Это был невысокий человечек с большой головой, длинными сальными волосами и грустными глазами старого пса, совершенно не похожий на воина. Он говорил редко, лишь по делу или когда ему задавали вопрос, больше слушал и казалось, что спал на ходу. Внешне вялый, уставший, желающий, чтобы его оставили в покое, мастер Харги поначалу злил Дэйта своей пассивностью, и он слабо представлял его в качестве сотника. Это впечатление рассеялось в первом весеннем бою, на берегу Жемчужного моря. В схватке мастер Харги преображался и зычным басом командовал сотней пикинеров, входил в раж, да так, что его помощники буквально выдергивали невысокого командира из-под тяжелых двуручников фихшейзцев, пытавшихся перерубить пики и разорвать строй баталии.

Наемник мастер Рилли вместе со своим старшим сержантом, высоким статным треттинцем, сидели ближе всего к огню, и Дэйт отметил, что внешне они выглядят гораздо более бодрыми после долгого пути через пещеры, чем все остальные его воины.

Также на совете присутствовал Зидва, оказавшийся не солдатом, а егерем барона, который с несколькими людьми был отправлен к Червю защищать бригаду рабочих. По мнению Дэйта, лесники, даже вооруженные, вряд ли могли противостоять опытным воякам, случись серьезная рубка, но он понимал свояка – тот поставил сюда того, кого смог найти, не ослабляя баталию и горные гарнизоны потерей настоящих воинов.

Последним участником встречи оказался старший каменщик барона да Мере, которого все звали Скворцом. Он был самым старым из присутствующих, с курчавой седой бородой и волосами, покрытыми каменной пылью, с грязными щеками и лбом, которые он то и дело безуспешно пытался вытереть рукавом шерстяного свитера грубой вязки. Даже сейчас Скворец не расставался с тяжелой киркой, и на землистом лице застыло хмурое недоумение: зачем вообще его отвлекли от работы?

– Мастер Скворец, – обратился к нему Дэйт первому, чем несказанно удивил. – Какие у вас успехи?

– Зидва тут старшой, милорд, – буркнул каменщик. – Я говорить не мастак, уж простите.