Италия De Profundis

Это смешно?

Страна хочет смеяться беззаботным смехом. «Коррида», программа, которая существует уже лет пятьдесят, а то и больше, собирает у экранов самое большое количество зрителей зомбоящика. Год от года повторяются все те же приемы, а плешивый ведущий с опухшим лицом презрительно, молча или насмешливо смотрит на выступления дилетантов.

Все это родилось под Миланом, в Брианце. Подобный формат зародился в Леньяно, в студии частного канала Антенна Тре при поддержке Ренцо Виллы, который в ночные часы вел телемагазин, где зачитывал, опуская и метр, и рифму, далеко не самые культовые стихи в истории – «Если» Редьярда Киплинга, выгравированные на золотом листе. Предполагалось, что жители Брианцы купят лист и повесят на стенку; такой формат зародился в Лиссоне, где много мебельных фабрик, он зародился в Бреше, в Лумеззане, где производят болты, где дельцы продолжают толстеть, наживаясь на дешевых румынских рабочих из Тимишоары (впрочем, теперь они молят о помощи, потому что доход очень упал с тех самых пор, как из Азии поступают огромные партии дешевых подделок).

Все боятся китайцев.

Все боятся китайцев, но продают свое дело китайцам, потому что китайцы приезжают не одни: с ними едет китайский менеджер с отвисшими скулами, который на автомате открывает дипломат, где лежат ровные пачки денег, сумма которых в три раза превышает стоимость бизнеса, после чего итальянцы, разумеется, продают бизнес.

За шесть месяцев 2007 года в бюджет удалось вернуть 5,4 миллиарда евро недовыплаченных налогов, от которых благополучно уходили люди из высшей касты.

Борьба классов прекратилась, борьба каст раскатилась до самого горизонта несчастного сапога, захваченного монстрами, задушенного мафией, заваленного незаконными отходами, заселенного болтливыми муравьями, которые сидят в грязи и грезят о чистоте, меж тем как голова их кристально чиста вследствие отсутствия мозга.

Политическая жизнь протекает тихо, дебатов не было и нет. Любая дискуссия – иллюзия. Репрезентативность – фундаментальный механизм демократической системы – сведена на нет полным отсутствием понятия об эффективности, невозможностью реального действия со стороны абсолютного большинства избирателей. Демократия обернулась демагогией. – Политическая элита – депутаты, сенаторы, члены различных партий, ограничиваются тем, что исполняют распоряжения, поступившие из-за океана, от Международного валютного фонда, от американской и английской элиты, и прикрываются тем, что находятся под защитой (эта пагубная идея была разработана в Брюсселе и закреплена в Маастрихтском договоре, после чего разлетелась по двадцати четырем странам Европы).

Для политических маневров не осталось места.

Социологи говорят о «жидком обществе», но нет, оно вапорическое, это просто пар.

Термитник.

Левые и правые идеи, разработанные оппозицией за вторую половину двадцатого века с учетом международной ситуации испарились, но на смену им ничего не пришло, у нас нет ни одной идеологической парадигмы. Сегодня даже существование какой-нибудь такой парадигмы (самой рабочей моделью в этом смысле можно считать оппозицию центра и периферии, борьбу каст) не смогло бы разжечь огня, который повлек бы за собой революцию или любые другие перемены. Силуэты-фикции чередуются на так называемой «политической сцене», если говорить правильным языком; их лицемерные речи направлены на рост количества избирателей, который происходит в результате неправдоподобных и жалких в своей изобретательности обещаний, вроде снижения налогов (которые, вообще-то, являются залогом нормальной жизни и организационной деятельности любого Государства), фантастического роста рабочих мест (то есть возможности достигнуть уровня прожиточного минимума), повышения контроля за безопасностью (то есть законного оправдания насилия против тех, кто не входит в общепринятые касты, не достиг уровня прожиточного минимума низшей из каст – против мигрантов и жителей стран, не входящих в Евросоюз, и, в частности, против микропреступников и антагонистов законности, которые, к счастью, всегда существовали и будут существовать).

Словно персонажи фантастических фильмов, политики притворяются, что, в зависимости от пожеланий электората, они отличаются друг от друга; они рассыпаются в туманных, но броских и манящих обещаниях – проповедуют непонятные ценности, которые предпочитают не называть, спорят о роли «семьи», в то время как семья давно перестала быть центральным элементом общества, дерутся, когда речь заходит о страданиях неизлечимо больных, воюют за ничего не стоящие бессмысленные принципы.

Коммунистическая партия становится силой, стремящейся увязать роль, которую исторически играли левые течения, с популярностью христианских демократов.

Настоящей сценой политической игры стала экономика, в том смысле, что это единственная отрасль, где можно говорить о политическом невмешательстве в экономическую сферу. Отсюда разливается река приватизаций, произведенных а-ля итальяно, как теперь говорят. Повсюду фаворитизм, идет копеечная распродажа народного достояния. Пир во время чумы.

Но это еще цветочки. В области знания, особенно гуманитарного, у нас полная катастрофа. Посещение средней и высшей школы превратилось в бессмысленный пустой ритуал, напоминающий барокамеру бесконечного ожидания. Теперь количество страниц, которые нужно прочесть для подготовки к экзамену, ограничено сверху: законодательное оправдание коллективного невежества. Кусачки, невидимые и мощные, которыми нам перерезали нить памяти – связь между прошлым и будущим, отрезали новые поколения от истории. Технологии доросли до уровня экзистенциальной метафизики. Обучение – иллюзия, подготавливающая к иллюзии следующего уровня: вступлению в трудовую жизнь. Работа – тоже иллюзия, и все благодаря законодательству ad hoc[5], навязанному Международным валютным фондом развитым странам и тем, которые мечтают войти в узкий круг серьезно индустриализированных наций. Результат налицо: к августу 2007 года 45,4 % населения работают по временному трудовому договору, а 42,6 % все еще наслаждаются долгосрочным контрактом.

Временная работа становится нормой, и по мере ее закрепления растет страх перед будущим, буржуазный, по сути, страх: народ жаждет стабильности, измеряемой наличием роскоши и удобств, к которым нация не имела привычки на протяжении всей своей истории, если не брать в расчет последние тридцать лет – с того самого времени, когда политики, согласно программе, у нас больше нет. Эмоциональное напряжение, возникшее вследствие этих факторов, – появления нового бедного класса, притворяющегося обеспеченным, и ощущения неуверенности, ставшего следствием изменений на рынке труда, породило глубокий психический и экзистенциальный кризис. В Италии потребляют столько антидепрессантов, сколько не потребляют ни в одной другой европейской стране (начиная с бензодиазепина и заканчивая трициклическими препаратами нового поколения). Именно это и происходит, когда культивируется невежество и, как следствие, возникает всеобщее равнодушие к культуре как к сознательному средству самолечения и восстановления, – парадигма психического здоровья претерпевает существенные изменения. Наступает бум психотерапии, но народ предпочитает лечиться быстро, что совершенно бесполезно, ибо такое лечение борется с симптомами, а не с болезнью. Философы открывают центры психологии, где твердят, что пациент должен излечить себя сам, – труд бессмысленный и бесполезный.

54 % жителей Милана одиноки.

Потолок достигнут, пик псевдобогатства страны преодолен и остался в прошлом, пора готовиться к тому, что пузырь сдуется: снижению покупательной способности, отказу от желаний – что само по себе глубокая рана, которую рынок обоюдоострым ножом наносит себе под ребра. На ум приходит змея, кусающаяся себя за хвост, хвост уже откусившая и целящая в голову. Но голову себе не откусишь. У каждой страны огромные долги, Штаты же могут похвастаться самым огромным внутренним и внешним долгом, и все же эта страна сидит на троне, пока не объявится император. Рынок, за задником которого просвечивает колоссальный и повсеместный долг.

5

Для этого случая (лат.).