Страница 3 из 6
Я прекрасно понимал, о чём он. Сейчас всё, что угодно, можно купить у шарлатанов без рецепта – хоть дюжину флакончиков готовых лекарств. Загвоздка лишь в том, что добрая половина этих снадобий принесёт больше вреда, чем пользы. Поэтому одно и то же средство долго на прилавках не задерживается.
К примеру, жаропонижающий порошок доктора Джолиона запретили продавать, когда выяснилось, что температура после него исключительно повышается. А железные пилюли, изобретение Моррисона, больше не выпускают потому, что те, кто их принимал, через некоторое время становились коричневыми, как ржавчина. Поговаривали, что причиной череды жутких смертей в восточной части города стали сердечные капли Годфри.
Не так давно шуму наделало снадобье старой матушки Беркли. Его создательница уверяла, что это чудесное средство можно принимать «при любых обстоятельствах», что оно «не требует ни особой диеты, ни постельного режима» и что его «своевременное употребление» непременно «устранит все жалобы» и «излечит все недуги». Самое хорошее, что я могу вам поведать про это, с позволения сказать, лекарство – его побочные эффекты не были необратимыми. Например, вы выпивали матушкино снадобье – и у вас выпадали все волосы. Однако печалиться не было нужды – они, как правило, снова вырастали!
Как бы там ни было, я пообещал старику Бенджамину, что постараюсь раздобыть для него что-нибудь целебное, и отправился дальше. Но даже когда я уже поворачивал на Мишн-лейн, до меня всё ещё доносился беспощадный отрывистый кашель старого извозчика. Ему поможет только чудо, – помню, подумал я про себя.
К стыду своему, я вынужден признаться, что спустя мгновение старик Бенджамин со своим кашлем начисто вылетел у меня из головы. В то время на меня навалилось столько забот, что я чуть не помешался. Несколько новых клиентов с ворохом проблем: начиная от недоразумения, связанного с шумным попугаем уличного торговца, заканчивая спором тик-такеров о продаже билетов на пасхальные скачки, угрожающим скверно обернуться. Да потом ещё это дьявольское дело с театром марионеток, в которое я оказался втянут…
И вот, три или четыре недели спустя, в тот самый – воистину роковой – день, когда я закончил разносить повестки и возвращался в контору Брэдстока и Клинка за вознаграждением, я снова столкнулся со стариком Бенджамином. Взгляды наши встретились, и меня захлестнуло чувство стыда. Уже сгущались сумерки, но старик Бенджамин всё сидел в своём старом извозчичьем кресле.
– Вы только поглядите! – воскликнул он. – Кто же это к нам пожаловал, неужели наследный принц!
И он протянул мне ладонь в знак приветствия.
– Бенджамин! – Мы тепло пожали друг другу руки. – Я вовсе не забыл про твоё лекарство, – соврал я. – Понимаешь, я был так занят, – пустился я в оправдания, – что не успел раздобыть тебе ни микстуры, ни таблеток…
– Да и незачем! – весело отозвался старик Бенджамин. – Я кое-чем и сам разжился. Недавно зацепился языком с прохожим. Тот остановился и давай восторгаться – мол, ну и шевелюра у вас, какое богатство. Я поблагодарил его, конечно, за добрые слова и объяснил, что волосы у меня такими выросли оттого, что я бросил пить снадобье старой матушки Беркли. Прохожий тот улыбнулся, а потом меня скрутил кашель, и тогда он дал мне вот это…
Старик Бенджамин полез в карман и достал оттуда стеклянную бутылочку с синей жидкостью. К бутылочке крепилась этикетка с чёрными и серебряными буквами. Старик Бенджамин сдвинул брови, прочистил горло и прочёл надпись вслух:
– «Настойка доктора Кадуоллэдера»!
Потом перевёл глаза на меня и ликующе изрёк:
– Настоящее чудо! Кашель почти прошёл! Я в жизни себя лучше не чувствовал!
И он продолжил читать:
– «Действенный напиток для укрепления умственных и физических сил»… – Он победоносно взглянул на меня и улыбнулся, обнажая прорехи во рту. – И вот что я тебе скажу, Барнаби, – добавил он. – Это лекарство даже зрение мне поправило!
Он вытащил пробку, протёр горлышко ладонью и протянул мне бутылочку.
– Глотнёшь маленько? – предложил он. – Истинно говорю, чудо. В самом деле, укрепляет.
– Ты очень щедр, Бенджамин. Но я, пожалуй, откажусь. Пока на здоровье не жалуюсь.
А про себя подумал – но вслух, конечно, не сказал, – что, если бы меня и одолела какая-нибудь хворь, ни один бес не попутал бы меня испробовать варево шарлатанов.
Я успел бросить быстрый взгляд на этикетку, прежде чем вернуть бутылочку старику Бенджамину: «Доктор Теофолус Кадуоллэдер. Хартли-сквер, 27».
Хартли-сквер! Знаменитое место! Там живут одни богачи. Величественные особняки с мраморными ступенями образуют квадрат, внутри – парк, в который не каждому разрешено зайти. На Хартли-сквер имели практику только избранные врачи – самые обеспеченные, самые известные. Многие из них нажили своё состояние, излечивая от недугов городских толстосумов. Были те недуги истинными или же самими врачами придуманными – узнать непросто. Но мало кто из этих модных докторов имел дело с настоящими болезнями, свирепствующими в бедных кварталах города.
Доктора с таким адресом на визитке бедняков не лечат. Но кто знает, вдруг этот доктор Кадуоллэдер – исключение. Может, он пожалел старика Бенджамина. А иначе зачем бы он так расщедрился. Ведь даже бутылочка от настойки – и та вся какая-то роскошная. Сразу понятно, что такое лекарство не по карману извозчику на пенсии.
Впрочем, ничего необычного не было и в том, что менее почтенные практикующие врачи испытывали свои самодельные зелья на бедных или вконец отчаявшихся. Отслеживали, так сказать, побочные эффекты. Однако, возможно, я чересчур недоверчив.
Я внимательно посмотрел на старика Бенджамина. Он больше не был бледным, на щеках играл здоровый румянец, в глазах блестел огонёк. От кашля не осталось и следа. Старик Бенджамин и вправду словно заново родился. Может, с ним случилось то самое чудо? Если это так, то я мог только порадоваться за него. Я коснулся полей цилиндра в знак прощания и отправился в контору Брэдстока и Клинка, чтобы получить деньги за сегодняшнюю работу.
Помню, в тот день зарядил дождь. Булыжная мостовая блестела. Было скользко. Над городом, как обычно, висела тонкая коричневая пелена дыма, но дождю, в который раз, не удавалось её извести. Я шагал по переулку Турбот, сжимая трость с вкладной шпагой подмышкой, мимо чугунолитейного завода Дэвиса. Потом перешёл через двор на другую сторону. А потом по мокрой ржавой водосточной трубе вскарабкался на крышу.
Когда я перемахнул через жёлоб, вспугнув стайку болтливых воробьёв, и ноги мои коснулись черепицы – я понял, что безотчётно улыбаюсь. По правде говоря, так происходило всегда, когда я был по-настоящему счастлив – здесь, высоко над городом, меж дымовых труб.
Верхоходство. Мы называем это дело – верхоходство, и, поверьте, оно – не для слабонервных. Когда я только начинал работать, тик-такер по имени Том Флинт научил меня перемещаться верхоходом. Старина Том… Всего-то на пару лет старше меня, он был лучшим верхоходцем в нашем деле, пока не свернул себе шею на Конихоуп-лейн. Хью Шовл покалечился вскоре после Тома, а Коротышка Клаф сорвался и утонул в Юнион-кэнале. Немного нас, верхоходцев, осталось. Но я не хотел, чтобы эти мысли омрачали сегодняшнюю ночь. Я держал свой путь поверху, перепрыгивал с водосточного жёлоба одной крыши на скат другой, с колонны на фронтон, словно мартовский кот, что кичится своей ловкостью.
На небе уже красовалась полная луна. Я направлялся на юго-запад, ориентируясь, во-первых, на иглоподобный шпиль банка Паргетера, и, во-вторых, – на высокую закопчённую кирпичную трубу клеевой фабрики Гревилля. Конечно, я не боялся сбиться с пути. Я проделывал этот маршрут десятки раз, как и многие другие, – и мог добраться до конторы даже в кромешной темноте. Лоскутное одеяло крыш расстилалось у меня под ногами, а мысли мои занимали события минувшей недели.