Страница 39 из 88
Письмо было от него, от ее Пети. Она быстро, пока еще не вникая в смысл, пробежала его глазами, стараясь найти самое главное, насмотреться на милый, родной почерк. Потом стала перечитывать медленнее, теперь уже понимая написанное, желая только одного, — чтобы ей не помешали насладиться этим письмом.
«Как же так? Убит и письмо от него?» — подумала она, все еще желая себя обмануть. Потом сверила даты. Извещение написано на день позже письма. Значит, это правда, что его нет, и она никогда больше не услышит его торопливых шагов, не пойдет вместе с ним в магазин перед Первым мая выбирать себе новое летнее платье. И сына у них теперь уже не будет. А он так хотел сына. Варя еще раз прочла письмо, перечитала отдельные фразы.
«Иногда в боевом охранении я думаю, что за нами десятки тысяч километров нашей земли, миллионы человеческих жизней — и тогда гордое чувство наполняет мне душу… Вчера на нас пошли в контратаку сто автоматчиков. Я расстрелял в них три диска, и тут мой автомат заело. С удивительным спокойствием разобрал я его, лежа в снарядной воронке, и вдруг подумал, что вот сейчас меня убьют, и я никогда больше не увижу тебя. И самое главное — ты не узнаешь, как я умер, что думал в последний раз…»
Варя прочла эту фразу, находя в каждом слове особенный, глубокий смысл, и тяжело вздохнула. А действительно, как он умер, что думал, умирая, вспомнил ли ее? Может быть, вспомнил, как она провожала его на станцию, когда он уезжал на фронт. Тогда еще под окном у них зацвела липа и пчелы залетали в их светлый просторный дом.
— Что же ты плачешь, родная? — услышала Варя голос свекрови, увидела сквозь горькие слезы двух сестер мужа. Они вместе с матерью тоже работали на заводе. И тут только поняла, что она плачет и вокруг нее собрался народ. Варя смахнула слезы, но все тело вскидывалось от беззвучных, судорожных рыданий, душивших ее.
— Вот получила весточку от Пети, — она отдала письмо и, не сказав об извещении, чтобы не тревожить родных перед ответственной сменой, пошла к станку, на ходу вытирая концами и без того чистые пальцы.
Несмотря на то, что ее бил озноб, никогда так не спорилась работа у Вари, как в эту ночь. Труд как бы исцелял ее страдания. Десятки снарядных стаканов окружали ее станок. В них был не только труд ее, в них была ее месть, частица самого сердца.
Утром, придя домой, она сказала свекрови и золовкам о смерти Пети. Женщины сначала не поняли, потом долго плакали. Но усталость взяла свое, и к вечеру золовки уснули тяжелым сном без сновидений, а мать, будто окаменела, села у окна и сидела с остановившимся взглядом. Утром пошли на завод. Горе глубоко вошло в сердце, но этого никто не знал. Только выражение лиц их стало совсем другое, какое бывает у людей, недавно вставших с постели после продолжительной болезни. Работая, они мстили убийцам сына и брата.
Варя часто задумывалась и никак не могла понять того, что вот жил человек, писал письма, она нетерпеливо ждала его и вдруг этого человека больше нет, он никогда ничего не напишет и никогда не придет к ней. Она так долго жила надеждой свиданья. Но теперь не только свиданья, но и его самого не будет. Она не верила, что муж умер, навсегда ушел из жизни, уйдет из памяти людей и о нем забудут, словно его и не было, как забыли сторожа Шульгу, утонувшего в реке пять лет назад.
…Прошло две быстрых, как один день, недели, и мастер Кирилл Матвеевич принес Варе исчерканную цветным карандашом центральную газету.
— Вот, почитай про своего, — осторожно положил газету и ушел на цыпочках, словно боясь разбудить кого-то.
На второй полосе описывали подвиг ее мужа. Она жадно прочла статью.
Младший лейтенант Петр Хохлов, ее Петечка, любивший удить рыбу и играть по вечерам на гитаре, до последнего патрона отбивался от фашистов, а когда они окружили его, желая взять живьем, взорвал себя вместе с врагами противотанковой гранатой. Варя на мгновение представила себе взрыв, дым, пламя и закрыла глаза.
Конечно, это был подвиг. И о нем знали и помнили. Значит, не бесследно умер любимый ею человек. Значит, он продолжал жить в чьей-то памяти, будил чьи-то сердца, указывал путь вперед. И, как это ни странно, подробности смерти как-то сразу вдруг умиротворили ее.
Прошел еще быстролетный месяц, и Варя в цеху во время обеденного перерыва сама услышала в радиопередаче дорогое и близкое для нее имя. Ее Петечке правительство присвоило звание Героя Советского Союза, словно живого наградило орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда».
Значит, вся страна помнит Петра и чтит его, как живого. Она поднялась тогда и, поправляя сбившиеся каштановые волосы, увидела, что все в цехе глядят на нее и ждут, что она скажет. И она с сухими глазами сказала о своих слезах, о том, что все тысячи тысяч советских снарядов наполнены горькими слезами детей и женщин, и эти слезы, превратившись в картечь, нещадно убивают проклятых иродов.
Потом какой-то безыменный поэт написал о Петровом подвиге строгую песню, и она сама слышала, как пели ее красноармейцы, уезжая из их городка на фронт. В песне были слова, которые говорили, что для того, чтобы победить проклятых фашистов, нужно драться, как дрался Хохлов.
Время летело, и каждый день жизнь напоминала о Петре, словно он был живой и делал какое-то большое, нужное дело. Варя по-прежнему работала на заводе и часто, вспомнив о муже, роняла светлую слезу на стальной снарядный стакан, зажатый в токарном станке.
Однажды, возвращаясь с работы, она увидела, как на заводские ворота вешали новую вывеску. Она остановилась и прочла родное имя, написанное золотыми буквами! «Завод имени Петра Хохлова».
Впереди, не видя ее, стоял мастер Кирилл Матвеевич. Он тоже прочел вывеску и, как будто угадав ее чувства, сказал обступившим его рабочим:
— Смерть, она, брат, тоже бывает разная. А тут, видать, смерть перешла в бессмертие человека. Это надо понять, товарищи.
Варя прислонилась к пахучей коре весеннего дерева и беззвучно заплакала, но теперь это уже были не горькие слезы, а чистые, похожие на капли дождя.
1942 г.
НА АВАНПОСТАХ
1. Рождение
Недавно, перебирая свои фронтовые записные книжки, я нашел в одной из них несколько истрепанных страниц, торопливо исписанных карандашом. Прочел их с трудом. Это были заметки о 83-й бригаде морской пехоты, сделанные в десанте на «Малой земле», под Новороссийском. С этой бригадой я пробыл там несколько месяцев. Страницы были исписаны мелким почерком: я испытывал тогда затруднения с бумагой. Вся чистая бумага шла на письма. Наверное, нигде не писалось такого множества писем, как на «Малой земле». Как только выдавалась свободная минута, матросы, истосковавшиеся по дому, женам, присаживались кто где и принимались изливать на бумаге свою нерастраченную нежность. Из писем многое узнавали женщины в тылу о битвах, тревогах и победах, которыми жили их солдаты.
К сожалению, многие письма не дошли по назначению. Девять работников полевой почты, два раза в неделю увозившие наши послания с «Малой земли», погибли в море вместе с мешками, до отказа набитыми самодельными конвертами.
Когда-то существовало хорошее правило — словам одного очевидца верить больше, нежели всем россказням, передаваемым понаслышке. Вспомнив это правило и памятуя, что подвиг, не запечатленный на бумаге, не имеет никакого значения для потомков, я решил опубликовать эти записки.
Да простит меня мой добрый читатель, что я предлагаю ему записки в том виде, как написал их тогда, может быть, в таком состоянии в них сохранится неповторимая обстановка 1942-43 годов. В записках много цифр, фамилий. А ведь за всем этим стоят события и люди, и, кто знает, может быть, благодаря этим, уже пропыленным временем листкам, многие «неизвестные солдаты» станут известными. Ради этого я извлек записки на свет.
История 83-й отдельной Краснознаменной морской бригады неразрывно связана с героической летописью Новороссийска. Город породил бригаду и дал ей свое гордое имя.