Страница 23 из 88
С Давидом Вишневским еду в дивизию Шепетова, получившую задачу — наступать через Днепр.
Дивизия расположена в полуразбитых фашистской артиллерией селах Благовещенское, Ивановка, Ново-Украинка.
Всю ночь на берегу реки Конки по неправильному кругу с зажженными фарами ходят несколько автомашин — наивная затея Сабадашевского создать у противника впечатление о подходе наших танков.
Поехали в село Ивановку в полк капитана Иванова. Этому полку Шепетов приказал переправиться через Днепр и занять село Ново-Каменку. Капитан достал из планшета карту, густо испещренную красным карандашом, словно забрызганную кровью, и показал, как будет проходить атака.
У обрывистого берега Конки стоят несколько пахнущих смолой барж и катеров, пришедших сюда из Черноморья. Мы остановились у пахнущего свежей краской катера, вооруженного пушкой и пулеметами.
Командир катера — молоденький лейтенант, похожий на девушку, беседовал с матросами. Долетел обрывок фразы:
— Я презираю смерть…
Эти слова как-то не вязались с нарядной морской внешностью лейтенанта, его блестящими карими глазами, яркими, как бы подкрашенными, почти девичьими губами. Я прислушался. Он сказал, что всю жизнь прожил на море и не знал, что русские реки настолько красивы.
По всему видно — парень крепко любил жизнь со всеми ее радостями и печалями, он ругал разведчиков и грозился переплыть Днепр и привести «языка».
Ночью на баржах, буксируемых катерами, батальон пехоты полка Иванова переправился через Конку в плавни и мимо заводей и озер пошел к Днепру.
За пушками, которые тянули лошади, шли Шепетов, комиссар полка Петр Сабадашевский, Вишневский и я.
Генерал, одетый в солдатскую стеганку, говорил:
— Немецкую тактику я изучал, когда они еще воевали в Польше. Фашисты ее повторили во Франции и по тем же, раз навсегда проверенным рецептам, воюют у нас. Это прежде всего широкое использование пикирующих бомбардировщиков и парашютистов, разрушающих дороги в тылу; молниеносные броски бронетанковых армий, пробивающих фронт на шоссейных дорогах и проникающих все глубже и глубже для того, чтобы сомкнуть гигантские клещи, и, наконец, уклонение от лобовой атаки, лишающее нас возможности организовать фронтальную оборону вдоль какого-нибудь естественного рубежа…
Из разговора Шепетова с Сабадашевским я узнал, что на той стороне Днепра находится наш батальон, ждущий подхода второго батальона, чтобы начать совместную атаку. Мы были метрах в шестистах от Днепра, когда услышали шум моторов отходящих катеров — батальон, не дождавшись подкрепления, погрузился на катера и отплыл в Водяное.
Шепетов метал громы и молнии, но вернуть батальон было нечем.
Легли спать на сене. Тучи комаров безбожно жалили людей. От них не было никакого спасения, и Шепетов, в кровь расцарапавший лицо, отдал приказ жечь дымные костры. Я прилег рядом с генералом и от усталости и бессонных ночей мгновенно заснул тяжелым сном, не замечая ни комаров, ни снарядов, рвавшихся среди плавней.
Спал я не больше двух часов и проснулся от холода. Над землей до самых верхушек деревьев клубился предрассветный туман. Генерал и Сабадашевский уже проснулись и разговаривали с командиром партизанского отряда — агрономом Василенко. Агроном сказал, что вдоль Ново-Каменки протекает глубокая река, не обозначенная на наших картах.
— Реку надо форсировать под носом у мадьяр.
— Разве там мадьяры?
— Немцы ушли, оставив кавалерийский мадьярский полк.
Шепетов распорядился послать двух смельчаков разведчиков до самого села, а батальону переправляться на правый берег Днепра.
В условленное время разведчики не вернулись. Вторая, более многочисленная группа разведчиков, одетых в пятнистые, зеленые с коричневым, маскировочные халаты, попала под обстрел и, не достигнув безыменной реки, виновато возвратилась ни с чем.
Сабадашевский рассвирепел.
— Раз так, я сам пойду в разведку… Кто пойдет со мной? — обращаясь к стоявшим поблизости офицерам, спросил он.
Согласились идти старший лейтенант Журавлев, политрук Сергей Рогачев и два красноармейца.
— Ну, а как вы, летописцы войны, пойдете? — спросил Сабадашевский.
— Конечно, пойдем, — ответил Давид Вишневский.
По дороге выяснилось, что Вишневский не умеет плавать, и Сабадашевский отказался взять его с собой через Днепр.
На берегу нас ждали три рыбачьих челна. Переправляться решили по три человека, с интервалом в десять минут. Первым отплыл Сабадашевский. Я сидел в последнем челне. Когда мы выбрались на стремя Днепра, нас обстреляли минами. Старший лейтенант Журавлев выронил оба весла, и течение понесло челн к устью реки Бугай, из-за которой стреляли фашистские минометы. Я сидел на корме с одним веслом, заменявшим руль. Пришлось напрячь все силы, чтобы под обстрелом доплыть к ожидавшему нас на берегу недовольному Сабадашевскому.
Высадились, пошли вдоль реки Бугай, впадающей в Днепр.
Шли цепью, метрах в пятнадцати друг от друга, осторожно раздвигая пахучие красные прутья ивы. За каждым кустом, в каждом пересохшем русле ручья могла оказаться засада. Прошли километра четыре, и за колючим кустом глода, унизанным красными ягодами, увидели командира катера, говорившего вчера о презрении к смерти.
Он лежал на песке с лицом, обращенным к небу, обняв руками землю, как бы не желая ее отдавать врагу. Огромная штыковая рана зияла на его груди. Он был мертв.
На влажном песке виднелись следы борьбы, вокруг были разбросаны стреляные гильзы «ТТ», в лужице успевшей просохнуть крови валялась рубчатая рубашка гранаты.
Моряк добровольно ушел в разведку, убил несколько фашистов, прежде чем удар штыка оборвал его жизнь.
Враги торопились, они даже не успели забрать у него бумажник, стянутый красной резинкой, в котором лежало шестьсот рублей, комсомольский билет на имя Александра Миненок и письмо из Севастополя.
Пройдя метров сто, мы вышли на берег безыменной речки. Невооруженным глазом на той стороне можно было увидеть замаскированные орудия, подъезжающие и уезжающие автомашины, оттуда доносилась чужая гортанная скороговорка.
Метрах в пятидесяти от нас босая женщина поспешно пробежала с ведрами к реке, уронила гребень, но возвращаться за ним почему-то не стала. Эх, если бы она вышла к нам, мы бы смогли узнать у нее все, что нас интересовало.
Сабадашевский зарисовал все, что следовало разрушить артиллерийским огнем. За нами послышался шум, трещал сухой валежник. Бойцы восьмой роты из успевшего уже переправиться батальона, узнав, что комиссар отправился в разведку с двумя станковыми пулеметами, пошли за нами на расстоянии ста пятидесяти метров.
С ними были лейтенанты Назаренко и Доценко. Комиссар приказал бойцам окопаться, тянуть телефонную нитку к нему, похоронить убитого моряка. Связавшись по телефону с капитаном Ивановым, комиссар приказал начать артиллерийскую подготовку. Он сам корректировал стрельбу. Один снаряд попал между двух орудий, второй поджег хату.
Назаренко нашел брод, и, мокрый с головы до ног, перешел его со взводом бойцов и стал заходить противнику с фланга. Мадьяры открыли ружейный и пулеметный огонь. Седьмая и восьмая роты, перейдя речку, пошли в наступление на село, атакуя его в лоб. Фашисты отстреливались из окон хат. Наши минометы, стреляя из-за Днепра, силились подавить пулеметные гнезда врага.
Подошло шесть немецких танков, но два из них довольно быстро подожгли артиллерийские снаряды, прилетевшие из-за реки.
Фашисты побежали в поле.
Бегущий враг. Самое прекрасное зрелище в это горькое лето!
Из погребов вылазили ребятишки и бабы, плакали и смеялись, обнимали и целовали красноармейцев, вслушивались в родные русские и украинские слова, просили газет, спрашивали, что нового на фронтах.
Ко мне подошла пятилетняя девочка и, потрогав мою медаль «За отвагу», всматриваясь в выбитый на ней рисунок, промолвила:
— Дядя, а я знаю, за что вас наградили, — вы поломали три немецких самолета и два танка.