Страница 69 из 82
— Ну, вот и все, — деловито сообщает он напарникам, — сделано. А теперь пойдите вон.
— Так не договаривались, — ворчит один из суккубов.
— Я поделюсь, не переживай, — от широкой улыбки этого «рубахи-парня» Агату даже подташнивает, — но у меня же право первого, нет?
Видимо, это право у него все-таки есть. С одной стороны, нужно бы вспыхнуть именно сейчас, когда все они тут, с другой — Агате тревожно. Что сделано? Почему-то кажется, что Джон вряд ли бы упустил Коллинза, так не случилось ли что-то с самим Джоном? Может, удастся что-то выведать?
— Давно не виделись, крошка, — ухмыляется Винсент, закатывая рукава, — честно скажем, я скучал.
Агата молча приподнимает бровь, выказывая максимально возможную степень отвращения.
— Вот и белобрысый твой, такой же был невежливый, — ядовито ухмыляется Коллинз, — даже спасибо мне не сказал, а ведь я ему помог с тобой воссоединиться. Никто не ценит труд честного сводника.
— Ты льстишь себе, называя свою мерзость трудом, — брезгливо замечает Агата, — и дважды про честность за две минуты говорят только насквозь лживые мудаки.
— Но-но, повежливей, — Винсент угрожающе щурится, — а то же я могу вернуть ребят, и мы пустим тебя по кругу. Как ты хочешь, а, подстилочка?
— Пошел ты, — четко выговаривает Агата. К сожалению, дрянь, которой ей связали руки, каким-то образом и потусторонняя, и материальная разом. Мало того что от соприкосновения с ней щиплет кожу, так еще не удастся воспользоваться собственной нематериальностью для смертного мира, пройти сквозь ту же стену — веревка удержит, застрянет. Нет. Нужно парализовать Винсента, а уж потом бежать. Правда, перед этим неплохо бы узнать, что случилось с Джоном.
Агате по-прежнему не страшно. Винсент даже не подозревает, что она Орудие.
— Что с Джоном? — ровно спрашивает она, глядя прямо в глаза Коллинзу. С каким удовольствием бы она сейчас ему врезала. Даже жаль, что её свет — не пламя Джона. Слепит, парализует, но не наносит никакого урона.
— Мы его неделю выманивали, — довольно скалится Коллинз, будто рассказывая об удачно провернутом дельце, — наконец-то вышло.
— Что с ним? — мертвея, переспрашивает Агата. Он в опасности, это совершенно очевидно. Только бы еще не выпит, только бы не…
— Пока еще жив твой Джон, — насмешливо сообщает Винсент, — у нас на него планы, знаешь ли.
— Какие, к черту, планы, — шипит Агата.
— Большие, — Винсент шагает вперед, впиваясь ногтями в подбородок Агаты. Пальцы суккуба касаются её губ, и Агата с огромным наслаждением впивается в один из пальцев зубами. Сильно. Винсент аж рычит от боли, хлещет её по лицу.
Кажется, сейчас… Пора… Агата опустошает душу, тянет наружу дар…
Дверь номера открывается с такой силой, что ясно, что открывали её с ноги.
Черная хищная тварь сбивает Винсента с ног одним лишь взмахом когтистой лапы. Рык, которым отвечает суккуб, высокий, больше похож на визг.
— Назад, — предостерегающе выдыхает Генри, перетекая в свой человеческий вид. Он умудряется выглядеть угрожающим даже таким — в едва ли не отутюженной форме Чистилищного работника, кажется даже более опасным, чем в виде демона. Может, Агате так кажется, потому что сейчас только она понимает — ей страшновато от этой встречи.
Винсент не понимает, Винсент бросается на Генри, замахиваясь на него когтистой, обращенной в лапу рукой, но с воплем падает, не сделав и двух шагов. Генри при этом так и стоит, не шевелясь, опустив руки вдоль тела, не отрывая от содрогающегося тела Винсента взгляда.
В приоткрытую дверь шмыгает Анна, с бледным, практически выхолощенным лицом. Бросается к Агате, хватает за плечи.
— Ты совсем спятила? — вот чего Агата не ожидала, так это того, что на неё будет яростно шипеть суккуба. — Почему позволила себя увести, ты же могла отбиться, ты же могла уйти.
— Жетон выбили, — кратко отзывается Агата. — Они говорили, что кого-то ждут, хотела нейтрализовать всех сразу.
— Дура, дура, дура, — Анна лупит ладонями по коленям Агаты, — он же мог… мог… Я же и твой след потеряла! Повезло, что почуяла Генри…
— Ты нашла Джона? — ровно спрашивает Агата, пытаясь успокоить истерику Анну. Анна мотает головой, виновато опуская глаза. Черт. Черт-черт-черт!
Плеча Анны касается ладонь Генри.
— Сходи-ка, погуляй, детка, — неестественно улыбается он, — и да, пригляди за ублюдком…
В груди Агаты неприятно холодеет от страха. В каждом жесте, в каждом движении Генри ей мерещится угроза. Пока он вытаскивает скулящего Винсента в коридор, Агата успевает встать с кровати, на которой сидела. Хочется попытаться сбежать, но… Но во-первых, у неё нет на это действительно веского повода, кроме собственной паники. А во-вторых, руки по-прежнему связаны за спиной, выйти через балкон, открыв дверь связанными руками, быстро не получится, уж куда быстрее Генри вернется. Так уж лучше не показывать, что ты хотела уклониться от разговора.
От разговора… Он ведь еще не знает про отравление и его побочное действие. И… Артур просил не говорить. Настаивал на том, что Генри должен выдержать некоторое время в смертном мире, убежденный, что в Чистилище его никто не ждет.
Это больно. Больно видеть, как он возвращается в номер, медленно закрывает дверь и поворачивается к ней, и при этом… не иметь права на оправдание. Если она скажет… Он может вернуться. И его работа в Лондоне пойдет коту под хвост. Его искупление куда важнее, чем чувство самой Агаты. Она ему мешает. Она должна промолчать.
От его убийственного взгляда хочется раствориться без следа, но не получается.
— Повернись, — ровно произносит демон, и уже на полуразвороте Агата понимает, что могла бы и не слушаться. Зачем? Она ему сейчас чужая. Но слышать его голос сейчас и пытаться спорить с ним — невозможно. Тоска внутри неё выжимает из души последние капли выдержки.
Его пальцы начинают распускать узлы на её запястьях. Медленно. Беззвучно. И сам он молчит, не говоря ни слова, а у Агаты лишь от того, что его пальцы пару раз соскальзывают на её кожу, случается чувственный шок. Затмение. Так он называл когда-то чувство, когда весь мир сосредотачивался на одной лишь форме восприятия.
Из головы торопливо дезертируют все мысли, Агата держится лишь за тревогу о Джоне. Это нельзя терять из головы, это важное. А вот эти вот все раскаленные, расплывчатые, но волнующие образы — нет. Все равно этому не суждено претвориться в жизнь. Сейчас он как-нибудь выкажет ей свое в ней разочарование. Она промолчит. И он уйдет. И больше… больше они не…
Твердые пальцы демона сжимаются на её плечах, разворачивают Агату к нему лицом. Поднять глаза страшно. Как всегда, когда приходится сталкиваться с проблемами лицом к лицу.
— Смотри на меня, — беспощадно требует Генри и одним только голосом заставляет душу плавиться. А ведь он чует. Чует все эти её трепыхания.
Он не желает терпеть, ждать пока она наберется смелости. Сжимает пальцами её подбородок, заставляет поднять лицо.
— Смотри! На! Меня! — яростно выдыхает Генри, и его слова будто раскаленной плетью хлещут по душе.
Агата поднимает глаза. Встречается с ним взглядом. Холодеет от паники.
Потому что смотрит на неё Генри сузившимися вертикальными зрачками исчадия ада.
Движение навстречу (3)
Генрих мог бы сдержать сейчас демона. Мог бы. Он чувствует это. Мог бы даже обойтись без использования дара Небес, данного ему для контроля. Просто скрутить себя в узел, сделать шаг назад, отстраниться.
Нет. Иная боль поднимается из глубин души. Она здесь. Она. Здесь. Лишь увидев Анну, лишь услышав её имя, все, что он выстраивал в одну четкую линию, закручивается в беспощадный вихрь. Вся та тоска, что им отодвигалась на задний план, его голод — не по любому греху, лишь только по ней, — просыпается, поднимается, заволакивает душу непроглядным туманом.
Генрих боится за неё. Он должен бы злиться на неё, должен бы равнодушно отвернуться, оставить саму разбираться с опасностями, но… Но какой прок от её дара? Что она может? Ни одному демону толком не воспротивится. Нельзя бросить её в беде, все-таки именно она его отмолила, именно благодаря ей он ходит по земле, а не прикован к раскаленной святыне.