Страница 5 из 15
А потом на лестничной площадке выскочила из квартиры досужая баба Шура-спасительница – вот словно сердцем почуяла, что соседка объявилась – и запричитала:
– Ой, Региночка, живая, ну, слава те хоссподи! Вернулась? Выписали? Не рано ли? А то, глянь, плохая какая, краше в гроб кладуть… Не нужно ли что? Ты только скажи или в стенку стукни, я бабка крепкая, ещё сгожусь куда сбегать, в аптеку там, или к батюшке, пригласить пособоровать…
Регина вымучено улыбнулась.
– Спасибо, баб Шур. Сказали – всё в норме, жить буду, и даже, вроде бы, неплохо.
– Ну да, ну да… А ты всё-таки побереги себя, пожалей-то, а то вон и с лица вся синяя, как покойница, прости-хоссподи, и ноги еле волочёшь. Куда это годится – мощи такие выписывать? Давай, помогу…
И даже всерьёз попыталась поддержать под локоть, пока она доставала ключи.
Памятуя, что ежели б не бабкин звонок в скорую, то пятничный вечер мог оказаться для неё последним, Регина стиснула зубы и, в пику назойливой грымзе, улыбнулась ещё шире.
– Это я от больничной жратвы чуть живая, баб Шур, чесслово! Ты же сама, поди, знаешь: там для всех диета номер десять, на цвет лица влияет отрицательно. Ничего, сейчас борща наварю – и живо пойду на поправку. Тебе спасибо, баба Шура, что в беде не оставила: с меня пирог и вечная благодарность, ты же знаешь!
Убедившись, что её человеколюбие оценено, соседка выпустила-таки Регинин локоть и отступила.
– Да что ты, что ты! Я ж не спасибо ради, я по доброте… Точно, ничего не нужно? Ну, отдыхай, отдыхай, а то глядеть на тебя страшно, болезная ты наша.
Переборов желание плюнуть на бабкин след, Регина, нарочито не торопясь, открыла дверь, закрыла за собой, шваркнула сумочку и ключи на тумбу и, подавив рычание, прислонилась спиной к холодной дверной поверхности. Ну, бабка!.. Впрочем, есть и от неё польза: апатию как рукой сняло, на смену ей пришла здоровая злость, и это, пожалуй, было первой сильной эмоцией, испытанной с роковой пятницы.
– Да дай бог тебе здоровья, баба Шура! – сказала она громко. И расслышала на площадке торопливо удаляющиеся шажки и щёлканье замка. Вот так. Не дождёшься, соседушка, не отвампиришь. Хоть всё это, конечно, хрень насчёт энергетического вампиризма, но чувство удовлетворения от того, что не повелась на развод, не закипела, не взбеленилась – грело душу.
Однако что там она несла про «краше в гроб кладут»? Регина сбросила шапочку, щёлкнула выключателем и подошла к большому зеркалу. Доля правды в словах сердобольной перечницы была. Побледневшая, осунувшаяся, с тенями под глазами, потускневшими волосами, собранными в простецкий хвост, Регина мало походила на всегдашнюю, ухоженную, следящую за собой пусть без фанатизма, но с известной тщательностью, появляющейся у многих женщин после сорока. Приучив себя во всём находить положительные стороны, она изучила своё отражение, втянула и без того запавшие щёки…
Марлен Дитрих для такой аристократично выпирающей линии скул удалила, говорят, несколько коренных зубов, а тут и без того отличный результат. Линия скул, да… Вздохнула. Что ж, будем менять имидж. Хороший бонус к новой жизни!
Скинула пальто, сапоги, успевшие подмокнуть от растаявшего снега, прошла в зал к любимому креслу, да так и замерла.
По жизни она была аккуратистка. Одно время, правда, год-другой после побега от родителей, со спокойной совестью позволяла себе полный бардак в мужниной квартире. Во-первых, его атрибутика – готовые и недоделанные амулеты, талисманы, свечи, балахоны, расписанные мистическими знаками, какие-то баночки с хрен знает чем, пучки сухих и заплесневевших трав – валялась по всем углам и к прибиранию была запрещена. Во-вторых, освободившись от родительской тирании, она изгнала прививаемые когда-то привычки, вроде ежедневной уборки и постоянной тряски над чистотой в доме. Потом, когда фаза детского протеста миновала, да и развод остался за плечами, Регина с удивлением поняла, что бытовой хаос изрядно надоел и жить в нём некомфортно. А когда не под кого подлаживаться, выясняется, что есть внутренняя потребность в упорядочивании, в эстетике пространства, наконец. Чтобы окружали тебя вещи, которые нравятся, чтоб было их ровно столько, сколько нужно, чтобы мило глазу и сердцу. И уж в собственной квартире обустроила всё, как хотелось. А поскольку жила она одна, ревностно охраняя свою «берлогу» и даже во время недолгих романов не пускала к себе в святая святых, а встречалась на стороне – так и получалось, что порядок у неё, на зависть подругам, поддерживался идеальный. Это и впрямь нетрудно, если ты одинока.
Но сейчас по квартире будто Мамай прошёлся.
– Это что ж такое? – спросила она растерянно вслух.
Конечно, такого кавардака, как в детском стишке: «Был на квартиру налёт? К нам заходил бегемот?» не было. И жуткой картины разгрома после обыска, что иногда показывают в фильмах, не наблюдалось. Не погром, не разорение, но всё же… Первое, что бросалось в глаза – зияющие пустоты на книжных полках. Будто кто-то намеренно изъял определённые тома, сочтя остальное недостойным внимания, или просто рук не хватило, чтобы унести. Исчез музыкальный центр с коллекцией дисков. Испарился её портрет, написанный каким-то начинающим художником, когда Регине было лет семнадцать; единственная вещь, которую она забрала из родительской квартиры, уступив наследство тётке, отцовой сестре… Содержимое платяного шкафа убавилось вдвое. С ёкнувшим сердцем Регина метнулась к секретеру, достала заветную шкатулку. Немногие драгоценности испарились. Деньги, впрочем, и немалые – заначка для круиза по Франции, которую нынче она хотела использовать совсем в иных целях – к немалому изумлению оказались нетронуты. Спасибо и на том… Странные воры.
Она вернулась в прихожую и осмотрела замок. Тот оказался без царапин, без… «следов взлома», как пишут в криминальных хрониках. Регина торопливо вдела в паз головку дверной цепочки и задумалась.
Неприятно, конечно, но если учитывать, что какое-то время, пока она тут валялась весь пятничный вечер без сознания, а потом её увезли, а квартира оставалась без присмотра – кто угодно мог воспользоваться ключами, которые баба Шура передала ей лишь незадолго до выписки. До этого, как соседка писала в записочке, она заходила поливать цветы и приглядывать за хозяйством. Перекрыла газ, воду, даже догадалась отключить роутер… Не-ет, не будет баба Шура у себя под боком гадить, она, хоть и вредная, хоть с закидонами, но не дура, да и алчности в ней нет. А вот её племянники, что вечно у всего дома на опохмелку клянчат – те могли… Ладно. Разберёмся.
…В ванной и на туалетном столике пропала новая косметика. И духи. Ну, это понятно, не особо щепетильные покупатели возьмут задёшево и хороший парфюм, и нераспечатанные помады; но зачем вору понадобилась её любимая кружка из Ломоносовского фарфора, спрятанная в закрытом кухонном шкафчике? И в пару к ней сахарница с крошечным заварочным чайником? Устав от этих загадок, Регина махнула рукой – после, всё после! – залила в фильтр свежей воды, сполоснула чайник и, в ожидании, когда можно будет поставить его на огонь, присела на табуретку. Машинально потянулась к отсутствующему телефону. Вот она, привычка… Мобильник обычно кочевал с ней по всему дому, и, пребывая на кухне, она пристраивала его на одно и то же место: на полку, рядом с блендером. А сейчас совсем забыла, что телефон пропал: затерялся где-то в цепочке передвижений её бесчувственного тела из прихожей в «Скорую», затем в приёмное отделение, затем в реанимацию, затем в палату… И она вроде бы с этим уже смирилась. А вот теперь, вспомнив, ни с того, ни с сего подумала: а не один ли это вор постарался?
Уткнувшись лицом в ладони, потёрла лоб.
Так и до паранойи недолго…
Спокойно, Регина, спокойно. Всякие неурядицы могут случиться с людьми, когда они падают без сознания, и далеко не все вокруг в это время кристально честны. Надо будет – она это дело раскрутит, но сохраняя при этом душевное равновесие и не скандаля, ибо сейчас ей, как никогда, нужно поберечь нервы. Иначе кому она будет нужна, новая жизнь, без неё самой?