Дикарь

Что примечательно, вещи Линк оказались нетронутыми, а вот мои испарились без следа! Так что в моем распоряжении остались лишь коротенькие батистовые панталоны да сорочка, едва прикрывающая живот. То, в чем я уснула.

От злости у меня, кажется, даже кудри на голове выпрямились!

Схватив с кресла тонкий плед и завернувшись в него, я обулась и вылетела во двор. Мои худшие подозрения подтвердились — мокрое платье, сохшее на веревке, тоже пропало. Утренняя прохлада мазнула голые ноги, но я не обратила внимания. К двери соседа я подлетела, как смерч, желая расцарапать его наглую морду. После нескольких ударов ботинком створка распахнулась, и на пороге появился Шерх Хенсли.

— Заблудились? — с насмешкой поинтересовался он.

Я уставилась в непроницаемые черные глаза.

— Немедленно верните мои вещи!

— О чем вы?

— Мои вещи! — не сдержавшись, завопила я. — Вы украли их!

— Вы бредите. Зачем они мне?

— Вы стащили мои платья, чтобы отомстить!

— За что? — он смотрел совершенно непонимающе.

— За воду, что я заморо… — начала я и осеклась на полуслове, понимая, что вляпалась.

— Ну что же вы, истра Лэнг, — вкрадчиво произнес дикарь, сверля меня взглядом. Сделал плавный шаг. Я попятилась. — Что же вы замолчали? Расскажите мне.

— Я ничего не буду вам рассказывать! — буркнула, пятясь назад. — Отдайте мои вещи!

— Я не брал их.

— Вы врете!

— А вы нет? Только что признались, что заморозили воду, рассчитывая, что я сломаю себе шею.

— Ни на что такое я не рассчит…

И снова прикусила язык! Вот же мерзавец! Он намеренно загоняет меня в угол, провоцирует!

— Прекратите! — Еще шаг назад. — Вы просто издеваетесь надо мной! Отдайте одежду!

— Понятия не имею, о чем вы.

— Мерзавец! — Духи, я сейчас точно его ударю! При мысли, что у меня не осталось ни одной вещи, хотелось завыть. В чем я буду ходить? К тому же… получается, что он забрался ко мне ночью? Видел меня спящей? Надо было не жалеть его, когда истр вывалился из окна, а добить, пока он не поднялся! — Вы просто… сволочь!

— Вы тоже непохожи на благородную истру, — усмехнулся он. — Кстати, зачем так переживать? Платья у вас на редкость безвкусные.

— Что? — завопила я. Вот это косматое чучело еще и рассуждает о моем вкусе? — Да что вы понимаете? Лесное чудовище! Когда вы последний раз видели воду? Да от вас разит на весь Ированс! Да ваш вид способен напугать до заикания!

Его глаза угрожающе сузились, ноздри дернулись. Он сделал еще шаг — на этот раз резкий, — я попятилась, наступила на конец пледа, нелепо взмахнула руками и рухнула на дерн. Перед глазами заплясали звезды, и я не сразу поняла, что мой отвратительный сосед смеется. Хохочет, гад! Оперлась на локоть, приподнимаясь и ошалело тряся головой.

— Духи возмездия сегодня удивительно расторопны, не так ли, истра Лэнг? — хмыкнул мерзавец.

Я открыла рот, чтобы послать его куда подальше, но осеклась. Издевательский смех замер на губах дикаря, а взгляд изменился. В один миг, словно щелкнули переключателем. Мгновение назад он был насмешливым, а сейчас стал… горячим. Голодным. Жадным. Откровенным. Можно найти еще кучу эпитетов, чтобы описать то, как смотрел на меня Шерх Хенсли, и ни один из них не будет достаточно точным.

В Кронвельгарде никто не позволяет себе так демонстрировать мужское желание. Там живут цивилизованные и воспитанные люди, которые не смотрят так, словно через миг накинутся, придавят к земле, сорвут те жалкие клочки ткани, что еще были на мне, и…

И?

Мое горло дернулось, и страх заставил вскочить, подхватить плед и метнуться к своей двери, чувствуя, как колотится внутри сердце. Духи, я почти ожидала, что он догонит. Я почти была уверена в этом.

Но когда я захлопнула дверь и сползла на пол, за створкой не раздалось ни звука. Подышав и успокоившись, я осторожно потянула ручку, выглянула наружу. Двор был пуст.

А через час, когда я уже подумывала сшить себе платье из старой занавески, Линк увидела на пороге корзину с моей одеждой. Сверху белел листок.

«Уезжайте. По-хорошему».

— Кажется, нам снова угрожают…

Я задумчиво повертела бумагу. Линк посмотрела вопросительно.

— Нужно купить замок, — решила я.

Желание… Духи, я и забыл, что это. За семь лет я о многом забыл. Потому что лучше забыть, чем постоянно мучиться от невозможности получить то, что хочешь. Я хотел жить, просто жить. Чувствовать… Но… забыть. Надо забыть.

Первый год был самым сложным. Смириться с потерей всего оказалось невыносимо трудно. В Дейлиш я практически приполз. Вошел в дом и упал, словно зверь забился в нору. Правда, назвать домом эту развалину язык не поворачивался: стены, крыша и рухлядь, давно никому не нужная. Но рядом был гейзер, и я верил в его силу. Лишь эта вера помогала продержаться. Вставать по уграм, пытаться восстановить и обустроить дом, находить еду, есть… Подниматься после очередного приступа агонии, что сваливала меня постоянно. И каждый раз я думал, вот он — последний. Больше не выдержу. И каждый раз — выдерживал… Я выработал правила, позволяющие увеличить периоды между приступами.

Не разговаривать с людьми.

Не испытывать сильных эмоций.

Не менять распорядок дня.

Никаких чувств и желаний.

Никаких женщин.

Яркие и сильные эмоции неизменно провоцировали приступ, это я понял довольно быстро. И исключил их все. Лучше не чувствовать ничего, чем выть от боли. Ни одна эмоция не стоит такой расплаты.

Семь лет у меня получалось. После первого года отрицания и жалости к самому себе пришло отупение и почти равнодушие. Да, я жалел себя. Наверное, это стыдно, не знаю. Я жалел себя, забившись в подвал, чтобы соседи ненароком не услышали вой. Жалел того человека, кем был когда-то, и позорно его оплакивал. Вот такое недостойное поведение наследника великого семейства Лангранж.

Впрочем, к ним я уже не имею никакого отношения. Я добровольно отрекся от семьи, связи рода и Духов предков. Шерх Хенсли — так звали целителя, что посоветовал пожить возле гейзера. Он был единственным, кто вообще хоть что-то посоветовал. Кто пустил меня на порог. Стоило узнать о моей проблеме, и двери целительских и лекарных захлопывались с неимоверной скоростью. Я их даже не винил. Другой я, тот, что был лучшим учеником академии, подающим надежды, талантом, гордостью и прочее, тот я — тоже не пустил бы на порог запечатанного. Может, побрезговал бы, а может, испугался. Все знают, чем грозит такой пациент. Нестабильный псих, что способен уничтожить не только себя, но и окружающих.

Меня сторонились и боялись, я помню это выражение на лицах — ужас, презрение, брезгливость… Словно запечатывание — это заразная болезнь. Впрочем, кто-то верит и в это. Боятся. Никто не хочет лишиться могущества, а магия — это власть. Чем ее больше, чем устойчивее и весомее положение в обществе. Лангранжи стояли высоко, почти у подножия королевской семьи. А я со своим талантом мог бы поднять их до самой верхней ступени — правящей. А вместо этого чуть не отправил в пропасть.

Да, я не виню свою семью за то, что они выкинули меня, как шелудивого пса.

Уже не виню. Они поступили правильно.

А что до целителей, глупо было рассчитывать на их помощь, запечатывание не лечится. После рассказа о гейзере меня охватила надежда. Благодаря ей и добрался до Ированса, не откинувшись по дороге. Первый год был трудным. Я верил, выл, злился, снова и снова бился в приступах, снова верил… Потом пришло понимание, что и гейзер мне не поможет. Я помню тот день, ясный и солнечный. Я лежал в горячей воде, смотрел на плывущие облака и как-то совершенно четко и спокойно осознавал, что это тоже бесполезно. Что нет в этой воде никакого волшебства, все это байки местного населения. Волшебства нет, силы нет, и исцеления для меня тоже нет. Все это я принял равнодушно, потому что вера к тому моменту меня оставила.

Скорее всего, Хенсли тоже знал об этом. Он просто отправил меня сюда и дал время привыкнуть. Смириться с собственной ущербностью. Не знаю, милосердие это или изощренная жестокость. Если бы я не был «Тем самым Лангранжем», привыкнуть к новой жизни было бы легче, наверное. Но я стоял так высоко, что падение оказалось слишком болезненным. На самом деле иногда я уверен, что разбился. Что не живу. Что умер там, на Багровой Скале. Первые три года я проклинал Духов за то, что они меня тогда не забрали.