Потерянные страницы

«Корнет» мог задать младшему курсанту любой вопрос и в любое время. Ну, хотя бы такой: А ну-ка курсант, со скоростью пулиназови имя моей любимой женщины! Младший должен был вытянуться на месте и ответить безошибочно, так как «зверь» должен был знать все о его любви, пристрастиях и будущих планах,где он собирался продолжить учебу или в каком полку он собирался продолжить службу. Или вот такой приказ: «Младший курсант, а ну-ка, со скоростью пули скажи, чем моя лошадь лучшелошади турка?» Вытянутый в струнку младший курсант отвечал:

«Тем, что Ваша лошадь сможет утопить в своем навозе и турка,и его лошадь.» Все хохотали, и чем оригинальным был ответ курсанта, тем больше внимания ему уделяли. Такие оригинальныевопросы и ответы распространялись тут же и часто выходили запределы училища. По этим же правилам, «корнет» не имел праваущемить самолюбие младшего, в этом случае его осудили бы своиже, так как униженный младший курсант в будущем повторил быто же самое в отношении младшего. В таком случае нарушиласьбы установленная десятилетиями славная традиция. Эта играсначала несколько подавляла каждого из нас, но потом даже веселила всех, что создавало особую обстановку среди курсантов. У каждого старшекурсника был им же выбранный младшийкурсант, которого он, как своего подопечного, тренировал, училжизни, общению с женщинами (да что он сам понимал в этом,но…) и даже опекал его. Они красовались и хвастались между собой тем, у кого из них был более ловкий, способный и лучший«зверь» или «карась». «Карасей» в основном опекали первокурсники«звери», но и «корнеты» не отказывались от них.

Когда началась учеба, то первые месяцы ушли на знакомствос курсантами и запоминание их имен. Время и обстановка вместес традициями быстро уладили взаимоотношения между новымии старыми. Осенний период показал, кто среди младших и старших курсантов был сильнее в учебе, в верховой езде, в стрельбеи во всем другом. Среди «карасей» я выделялся, как лучший наездник, это заметили и старшие. Не существовало такого приема,который я не смог бы выполнить. У нас в деревне жил самый прославленный наездник, который готовил ребят для выступленияна цирковой арене и отправки за границу. Еще в двенадцать летя научился выполнять сложнейшие трюки, часто я сам придумывал их. Правда, наши лошади были несколько ниже, и на нихбыло легче выполнять разного рода трюки, но, когда я привыкк высоким лошадям, то мне уже не было трудно выполнять их.В стрельбе я тоже был первым, да и саблей я владел лучше всех.По остальным предметам я немного хромал, но оценки и здесьу меня были неплохие. Чем больше я привыкал к жизни и учебев условиях режима, тем лучше были мои результаты. Я намногоулучшил свой русский, и вскоре начал понимать то, что раньшемне было трудно понять. В этом я благодарен Сергею, он оченьпомогал мне. Я тоже был очень внимательным (это качествоу меня было и раньше), поэтому проблему с языком я решил быстро. В Грузии я изучал и латинский, но в училище нас обучалифранцузскому и немецкому языкам, которые были мне совсем незнакомы. Вскоре мне стало легче и с французским, а к изучениюнемецкого языка я приступил на первом курсе. Мои успехи в училище не остались без внимания старшекурсников. Наверное, этоповлияло на то, что появились три конкурента, которые хотелипокровительствовать и опекать меня. Один из них был «зверь»,а двое – «корнеты». Как я уже говорил, согласно правилам, покровителем «карася» должен был быть «зверь», но и «корнет» имел наэто право, и они не отказывались от такой возможности. Они, хотяи были старше меня на два-три года, но я так быстро вырос, что неотставал от них. И в езде на лошади, и в стрельбе я был лучше них. Из «корнетов» мне не нравился один, Дима Сахнов, так как он был очень высокомерным и надменным. Оказывается, он был из очень знатного рода и семьи, а я тогда не разбирался в таких делах. Хотя все знали, что я был из княжеской семьи, у меня самого не было ни соответствующей подготовки для этого, ни внутренней уверенности. Да и откуда они могли быть у меня? Угнетало меня и то, что звали меня чужим именем и фамилией. Поэтому поводу я был недоволен моим дядей. Другие больше придавали значения моей фамилии, чем я сам. Я учился чтобы стать князем, и хоть как-то оправдать свое происхождение.

Когда один «зверь» и два «корнета» не смогли поделить меня и договориться, кому из них быть моим опекуном, они предложили мне самому сделать этот выбор. Случилось так, что в это время к нам приблизились и другие. Рядом со мной стоял и Сергей вместе с Александром Каменским, который был его опекуном. Каменский был хорошим малым и не надоедал Сергею своим опекунством. К тому же он числился среди лучших курсантов. Я выбрал Александра. То, что я отказал сразу трем конкурентам, рассмешило всех вокруг. По их лицам было видно, что это обидело их. Каблуков сказал: нет, ты должен выбрать одного из нас. Я настаивал на своем– я выбрал Каменского. Тот с удовольствием кивнул мне головой. Озлобленные «корнеты» лишь процедили сквозь зубы: Ну что ж, карась, пеняй на себя! На эту угрозу я не обратил внимания. Ну вот, так я и нажил себе сразу трех врагов.

Каменский дружил с нами, он действительно был хорошим парнем. Те три курсанта, которых я так грубо отшил, старались не смотреть мне в глаза. Но если подворачивалась такая возможность, они будто невзначай пытались задеть меня плечом, а потом сами делали замечание: «Карась», открой глаза, и ходи так.» Дальше этого никогда не заходило. Каменский попросил меня не обращать на это внимания, и я старался не подавать виду. Хотя я настолько был уверен в себе, что, если не всех троих, то двоих вместе я точно смог бы одолеть. Они это чувствовали тоже, я так думаю, поэтому и воздерживались от большего конфликта. К тому же, в училище существовало очень строгое правило, согласно которому, в случае драки или словесного оскорбления друг друга,все участники ссоры без всякого разбирательства отчислялись из училища. Это тоже было причиной того, что я избегал драки.

В ходе одного урока, меня вывели из классной комнаты, потом вызвали и Шихарева, и старший курсант повел нас в казарму. Когда мы вошли, у моей кровати стояли заместитель начальника училища Станислав Захарович Козин, инспектор училища Николай Ильич Вялов и два «корнета» из комитета курсантов. Мной овладело какое-то неприятное чувство. Подойдя ближе, мы вытянулись перед ними в струнку. Вялов спросилменя: «Где твоя тумбочка для личных вещей?»Я указал рукой.

– Нет ли там чьих–либо вещей? – спросил он строго, будто был уверен, что так оно и должно было быть.

Такая постановка вопроса удивила меня. Конечно же, я отказался. Потом он спросил Сергея, его ответ был таким же. Мы не знали, что днем раньше старший курсант потерял кляссер для марок. Его нигде не смогли найти, и на следующий день во время уроков члены комитета курсантов осмотрели все шкафы. Вялов приказал достать из тумбочки все наши вещи и положить их на кровать. Мы тут же приступили к делу. Когда я выложил с полки белье, на ней оказался альбом. От неожиданности я широко раскрыл глаза. Я привстал неловко и сказал, что это не моя вещь. Вялов грозно посмотрел на меня. Корнеты переглянулись между собой. Козин стоял спокойно и внимательно смотрел на меня.

– Что это такое? – спросил Вялов.

– Не знаю, я вижу это впервые, – ответил я растерянно.

– И откуда он оказался в Вашей тумбочке?

– Не знаю…

– Что, он сам прилетел из нашей казармы? – вмешался«корнет».

– Замолчите! – приказал Козин и обратился к Сергею, – Шихарев,Вы видели этот предмет в его руках?

– Никогда, господин полковник! – ответил он браво. – Его неинтересуют марки и, вообще, филателия. Могу сказать, что он неразбирается в этом.

– Я не спрашивал Вас об этом, – спокойно сказал Козин.

– Они два сапога пара! – вновь вмешался курсант.

– Молчать! – приказал Вялов «корнету».

– А Вы разбираетесь? – вновь спросил Козин.

– Да, господин полковник! – Вы видели этот альбом раньше?

– Да, господин полковник, мне его показывал его владелец, –он остановился на секунду и добавил, – Моя коллекция лучше.