Страница 18 из 25
В тот день, я имею в виду 10 сентября 1911 года, мой непосредственный руководитель, товарищ министра, господин X попросил меня зайти к нему. Когда я пришел, в его кабинете находился Нижегородский губернатор Алексей Николаевич Хвостов. То есть, как Вы видите, это случилось спустя несколько дней после убийства Петра Аркадьевича. Господин X попросил меня, да, именно попросил, а не поручил, как это ему подобало по должности, встретиться со «Святым монахом» у него на квартире по адресу: улица Горохова № 64. Об этом адресе и монахе я уже знал, так как пресса и общество имели неоднозначное, и в большинстве случаев отрицательное, мнение о нем. Он попросил передать запечатанный конверт с письмом, и лично поговоритьс адресатом. В итоге, я вместе с ним должен был поехать в Царское Село и лично проследить, чтобы срочно, в тот же день, Григорий Распутин передал это письмо Императору. А если бы он не смог передать письмо лично, то письмо надо было вручить хотя бы Александре Федоровне, чтобы она срочно отнесла послание Его Величеству.
Мне сразу же не пришлась по душе эта просьба, так как у меня не было никакого желания встречаться с человеком такой сомнительной репутации, пусть даже и лицом, приближенным к Императорской семье. Тем более, поездка в Царское Село вместе с ним. Но я не посмел отказать в такой, казалось бы, незначительной просьбе. Я медлил, но мне ничего не оставалось делать, письмо его Сиятельства было уже у меня на руках.
Я поехал. Секретарь Распутина – Арон Симанович – встретил меня, проводил в столовую комнату, где был накрыт стол, вокруг которого сидели несколько женщин. Оттуда мы перешли в приемную, где находились шесть или семь ожидающих женщин. Некоторых из них я узнал, они меня узнали тоже, но сделали вид, будто не замечают меня. Причина этого была понятна: я хорошо знал их мужей, поэтому они и не были рады видеть меня там. Конечно же, им было неприятно, что я увидел их в очереди пришедших к монаху на «лечение». Секретарь вышел из приемнойв соседнюю комнату, – подождите меня, – сказал он. Я принялся ждать, и чтобы хоть как-то скоротать время, и не встречаться взглядом с ожидающими женщинами я даже не сел на стул, а подошел к окну. Через некоторое время секретарь открыл двери и пригласил меня в комнату, в которой, кроме него, никого не было. Он указал на вторую дверь и сказал: у него сеанс лечения, и через несколько минут он встретится с Вами. Я снова подошел к окну. В это время из второй комнаты послышался голос: Где он, пусть заходит. Симанович как-то странно улыбнулся. Что означал этот процесс лечения, и чего ждали эти женщины, я понял лишь после того, как своими глазами увидел это. Простите, граф, но более оскорбительного пережить невозможно: так называемый монах лежал на тахте в чем мать родила, а «больная», жена известного чиновника сидела на нем верхом. Они оба посмотрели на меня, будто я был их лакеем или секретарем, и мое присутствие там для них ничего не значило, так как они продолжали сеанс«лечения». Он же протянул мне руку и, отвратительно взглянув на меня горящими глазами, сказал: «Давай, что ты там принес передать! А ежели чего сказать надо, то скажи на ухо.» И вот так он ждал моих действий, протянув руку и сверля меня глазами. От такого оскорбления у меня чуть не разорвалось сердце. Мое терпение никогда не подводило меня, но шок, который я испытал, оказался сильнее меня. Через несколько секунд я смог совладатьс собой, плюнул в него (извините) и хорошо выматерил этого бугая, да так, чтобы все ожидающие слышали в приемной. Я хлопнул дверью и ушел. От злости я не мог видеть ничего, и еле дошел до экипажа. На работу я не поехал, надо было где-то отвести душу. Я вышел на набережную и сел на скамью, и, когда немного успокоился, вскрыл конверт и прочитал письмо.
Хочу доложить, что и до этого инцидента до меня доходила информация о том, что после смерти Столыпина на его пост Его Величество рассматривал кандидатуруКоковцова, а на пост министра Внутренних Дел – Хвостова, причем, как мне стало известно потом, именно по рекомендации императрицы и Распутина. Коковцов заявил Его Величеству, что категорически отказывается занять пост в том случае, если на пост министра внутренних дел будет назначен Хвостов, так как деятельность последнего оценивалась весьма отрицательно, и никто в России его не уважал. Мы знали, что он даже написал Императору письмо о нем. В окружении Императора вели борьбу разные группировки, и кто находил больше грязи, чтобы облить другого, тот и выходил победителем в этой борьбе. В то же время, и другие тоже не жалели грязи, чтобы облить ею возможного кандидата.
В письме, которое я прочитал, грязью поливали именно Коковцова и клеветали на него. В том же письме восхваляли Хвостова: он, де, патриот и верный Трону человек, он скромен и амбициями не похож ни на Столыпина, ни на Коковцова, чтобы выпячивать свою персону и затенять значимость Императора. Автор письма специально бил по самому больному месту Императора, давя на его самолюбие – мол, только Хвостов сможет вывести Империю из кризиса. Было ужасно читать все это, так как я очень хорошо знал, что представлял собой Хвостов.
Второе письмо предназначалось Григорию Распутину, где было написано: «Святой отец, верный нам человек передаст Вам письмо, о котором Вы просили. Там все сказано о нашем враге. Сегодня же, да, сегодня же Вы должны суметь встретиться с Его Величеством, передать ему это письмо и, со свойственной Вам мудростью и убедительностью, доложить о Ваших соображениях. Его Величество не имеют права допустить ошибку и назначить Коковцова, это будет неисправимой ошибкой, более того, трагедией для Империи и ее окончательной погибелью. Наш человек поедет с Вами в Царское Село, и если Его Величество потребуют тому подтверждений, то Вы скажете, что Жандармерия и министерство поддерживают, и те соображения, которые изложеныв письме и то, что Вы сами думаете, и что в подтверждение всего сказанного, даже прислали надежного человека.»
Ваше Сиятельство, вот видите, в какое положение они меня поставили. Они хотели заставить меня подтвердить ими составленный пасквиль, да еще и так, что я даже и не знал бы ничего о том, что там написано. Я должен был стать слепым орудием в их руках. В том случае, если Император спросил бы меня о чем-нибудь, я лишь механически подтвердил бы, или в крайнем случае, указал бы на непосредственного моего начальника. То есть, на передний план они выставляли меня, а сами оставались в тени. Рано или поздно это дело обязательно бы всплыло, и творцом всей этой грязи оказался бы я. А Распутин остался бы лишь посредником, который только и сделал, что сопроводил меня до Царского Села. Я уверен, что Вы прекрасно представляете себе всю картину, какв дальнейшем должны были развиться события, и как все вышли бы сухими из воды. Представьте себе, что после смерти Петра Аркадьевича политическая обстановка в империи и без того была натянутой как струна, достаточно было малейшего усилия чтобы она лопнула. Не исключаю, что я мог бы оказаться стрелочником, на которого повесили бы все, так как намного выгоднее принести в жертву одного человека. Таких примеров мы с вами знаем немало.
Тогда я еще не знал, что в те же дни Муза встречалсяс Императором, я не мог знать и о последующем развитии событий. В тот день я не пошел домой. Я срочно отправился в госпиталь к моему другу, и меня поместили в больницу по причинесердечной недостаточности. Это решение мне вовремя подсказало мое подсознание. Я сразу же послал своего друга за Музой.К счастью, он оказался на месте и немедля приехал. Ознакомившисьс письмами, он тут же снял с них копии, и сказал: «Отсюда никудани шагу», – и ушел. Лишь на третий день авторы письма нашлименя в палате, но было уже поздно, да и мне прямо ничего несмогли предъявить, так как узнали причину моей болезни. Но…
В те дни события развернулись изумительно быстро и интересно. «Муза Сатаны» и, если хотите, одновременно наш гроссмейстер разыграл великолепную партию, о которой я узнал лишь потом, когда все уже кончилось.