Страница 19 из 109
Тогда после смерти Ровантини он отправился к патеру Ханцману с просьбой взять его к себе служкой. Он так мечтал обрести душевный покой возле алтаря. До сих пор в ушах звучали слова священника:
— Ты хочешь стать служкой? Да я даже представить тебя не могу в соответствующей одежде с белым воротничком. И потом, служек у нас вполне достаточно.
Разумеется, патер отверг его из-за уродливой внешности.
— И это он называет упражнениями? — Он настолько забылся, что даже не услышал шагов Нефе. — Лентяй! Мысленно он уже в Мюнстере, а сам ещё даже толком с органом обращаться не умеет. Давай-ка послушаем фантазии и фуги.
Он поставил ближе сиденье с откидной спинкой, и Людвиг начал играть. Порой мальчику казалось, что лицо сурового учителя выражало удовлетворение, но чаще он недовольно хмурился и вдруг попросту заснул, изрядно утомлённый долгой ездой в почтовой карете. Вскоре он проснулся и с протяжным зевком воскликнул:
— Я жду!
— Чего вы изволите ждать?
— Фантазию соль минор и фугу Иоганна Себастьяна Баха.
— Но ведь я же играл их.
— И ты ещё осмеливаешься называть это фантазией и фугой? Да ты попросту усыпил меня своими жалкими звуками. Я жду от тебя музыку Иоганна Себастьяна Баха, от которой огонь бежит по жилам.
— Но я не осмелился... — Губы Людвига дрожали, зубы выбивали дробь.
— Так осмелься! Или ты полагаешь, что эти великие мужи создавали усыпляющую слушателей музыку? А ну ещё раз!..
Людвиг вновь дёрнул регистры, и наконец звуки плавно поплыли из-под его рук.
— Сильнее, Людвиг, ещё сильнее! — Горбун чуть наклонился вперёд, и руки его стали похожи на когти вцепившейся в добычу хищной птицы. — А теперь усмири огонь. Ну примерно так...
Когда Людвиг закончил, Нефе не стал хвалить его. Он лишь задумчиво сдвинул брови и спросил:
— В Мюнстере отец держался молодцом. Теперь ты с матерью уезжаешь в Голландию?
— Да, мы едем туда вместе с сестрой дядюшки Франца.
— Счастливого пути. — Нефе одобрительно кивнул. — Я сам лично дня через два-три еду в Мюнстер, и ты, Людвиг, надеюсь, по возвращении окажешь мне любезность... Служкой тебе никогда не стать, тут всё ясно. — Он надул губы, словно собираясь играть на флейте, и продолжил: — Иначе я бы не стал просить тебя сыграть вместо Меня на торжественной службе. Нынешнего своего помощника я послал к чёрту. А теперь последний вопрос: что мы исполним на Рождество? Курфюрст с придворной капеллой останется в Мюнстере... Ну, Людвиг, неужели ты не понимаешь намёка? Ах ты, болван эдакий. Ты ведь сможешь исполнить фантазию и фугу.
— Я?.. — На лице Людвига выступили красные пятна.
— Но только так, как играл сейчас. — Нефе довольно усмехнулся. — Монсеньор уполномочил меня дать соответствующее распоряжение. Потому прими близко к сердцу мой совет.
Дул ледяной ветер, и Мевроу — её следовало называть только «госпожа Ми» — со своей маленькой дочерью Коге и гувернанткой «тётей» Анной Марией Магдаленой Ровантини удалились в единственную каюту.
Госпожа Магдалена и Людвиг сидели на палубе, прижавшись к деревянной обшивке. Мальчик неотрывно смотрел сквозь щель на серую пенистую воду.
Они уже были в Голландии, оставив далеко позади Бонн и бесчисленные таможни, которые распахивали перед ними своё решетчатые ворота, а затем снова закрывали.
— Людвиг...
— Да...
Сильный порыв ветра отнёс слова куда-то в сторону, выдернул из-под платка матери длинную прядь волос, и Людвиг с удивлением увидел, как она изрядно поседела.
— Тебе не холодно?
— Нет, мама.
Ответ явно не успокоил мать, она досадливо поморщилась, скрывая своё беспокойство за словами:
— Помни, что в Роттердаме ты просто не имеешь права болеть. Ты должен там играть, чтобы заработать нам деньги на обратную дорогу.
Мальчик мгновенно вскочил и несколько раз подпрыгнул.
— Так вроде ничего, только ноги немного мёрзнут.
— А ну-ка сядь, положи их мне на колени и сними башмаки. Я сейчас разотру тебе ноги. Ну, как, согрелся немного? А теперь подожди...
Он подождал немного, и она дрожащими от холода руками принялась растирать его уродливое, покрытое оспинами лицо. Наверное, именно у Каина был такой облик, и именно поэтому его, Людвига, не взяли в служки. Но может, он действительно сумеет заработать в Роттердаме много денег? Мевроу, которую называли также госпожой Ми, говорила о роскошных музыкальных вечерах в её доме, и если он и впрямь заработает деньги, то скажет матери: «Я оплатил эту каюту, мамочка. Она для тебя. И попробуй хоть слово сказать против».
Огромный музыкальный зал был увешан картинами старых голландских мастеров, тигровыми и львиными шкурами, а также масками, щитами, луками, дублёными шкурами, копьями и кинжалами. Покойный муж госпожи Ми был судовладельцем, и его корабли привозили редкие диковины из дальних стран. Были здесь и огромные, расписанные яркими, режущими глаз красками вазы с изображениями красивых рыбок.
В камине уже ярко горел огонь, посредине стоял клавесин медового цвета, перед которым был разостлан плотный, заглушающий шаги ковёр. Людвиг пробежал пальцами по клавишам, затем коснулся их черенком вороньего пера. Получился мелодичный, но слишком короткий звук. Дома рояль звучал совершенно по-иному.
Ему предстояло не просто играть, он должен был выиграть самую настоящую битву. Ведь он просто обязан был на обратном пути предоставить матери каюту. Он взглянул в окно и вдали за крышами домов увидел мачты кораблей. Может, на заработанные деньги ему даже удастся нанять целый корабль с фигурой сирены на носу?..
От столь смелых мечтаний у него даже перехватило дыхание. На корабле, ко всему прочему, есть ещё и бронзовые пушки, и он сможет ознаменовать своё возвращение салютом.
Вот именно — салютом. И пусть они здесь не гордятся своим богатством. Я потомок тех, то есть один из тех, кого монсеньор, по обыкновению, называет плебейским сбродом, но я, в отличие от отца, не буду пресмыкаться перед ними, ведь у меня будут пушки! Он запел в экстазе, а затем хрипло прокричал:
— Ви-кто-рия!
Сумерки сгустились, и пламя камина ещё ярче отразилось в полированной поверхности клавесина. В зал вошла тётя Анна, ведя за руку мальчика, голова которого была ещё больше, чем у Людвига. На вид ему было лет пятнадцать.
— Познакомься, Людвиг, это Питер Хоогстраат, он также играет на рояле.
— Вот как? И тоже хочет стать музыкантом? Что он сказал? Переводи спокойнее.
— Он говорит, — она чуть помедлила с ответом, — что хочет стать купцом. У его отца много кораблей.
Водянистые глаза голландца выражали скуку, высокомерие и презрение ко всему, что не имело отношения к деньгам.
— Питер может послушать тебя?
— Пусть только тихо себя ведёт.
— Людвиг... — В глазах тётки засветились тревожные огоньки. — Помни, что мы не дома.
Он сыграл первый аккорд. На всякий случай он собирался отрепетировать «Фантазию» Моцарта. Нет, ни для тёти Анны, ни для матери, вынужденной сейчас помогать на кухне, это не родной дом. А его самого госпожа Ми пригласила лишь для того, чтобы похвастаться перед богатыми знакомыми. Ведь пальцы его бегали по клавишам уже с какой-то головокружительной скоростью.
Сын судовладельца вдруг снял со стены кривой малайский кинжал, рукоятка которого была выполнена в виде змеи. Тётя Анна уже показывала его Людвигу и предупреждала, что лезвие у криса острое как бритва.
Затем мальчик подошёл к узкому концу рояля и с размаху всадил кинжал между задребезжавшими струнами.
— Прошу тебя, не надо.
Юный голландец не понимал по-немецки, хотя смысл сказанного был ясен. Он вытаращил глаза и с силой надавил на рукоять криса.
— А ну убери его!
Мальчик даже на шаг не отступил. Он внимательно смотрел на Людвига, и взгляд его водянистых глаз достаточно красноречиво говорил о том, что близкие родственники богатых людей могут себе и не такое позволить.