Лабиринты свободы

В гости к Костюшко давно уже никто не приезжал, да и сам Людвиг гостей не приглашал. В округе его считали обедневшим шляхтичем, и «вельможное панство» не особо стремилось с ним общаться. Только друг молодости Юзеф Сосновский, который занимал при королевском дворе такую важную должность, приглашал по-соседски поохотиться вместе да попить вина, изредка приезжая из Варшавы или из Вильно[1] в своё поместье. Тогда они вспоминали весёлые времена молодости, судачили о прошедших годах, о красивых паненках, в которых были тайно влюблены, и обсуждали прошлое, настоящее и будущее Великого княжества Литовского и Польши. При этом открыто ругали то короля, то вольнолюбивую и неуправляемую шляхту, которая постоянно находилась с ним в оппозиции.

По всей Речи Посполитой шли непрекращающиеся войны между враждующими партиями, которые создавали конфедерации, стремясь захватить власть и диктовать свои права на сеймах. Магнаты, которые имели большинство голосов на сеймах, преследуя личные интересы, пытались оказывать влияние на короля Августа III и на всю внутреннюю и внешнюю политику страны. Сам же король в своём правлении страной опирался на силу оружия русских гарнизонов, расположенных по всей Речи Посполитой. Фактически территория страны постоянно находилась в огне гражданской войны, которая то временами затихала, то вновь разгоралась с новой силой.

Польша по сути являлась военным государством, и главной реальной силой в ней была армия, в которой служила в основном шляхта. Она-то и определяла в свою пользу отношение к верховной власти. Воспитанная поколениями в духе своей исключительности и независимости, шляхта добилась таких свобод, что вполне законно могла создать конфедерацию и организовать вооружённое восстание против правительства и короля. Для этого достаточно было только объединить вокруг себя недовольных политикой короля, опубликовать свои недовольства и выдвигаемые при этом требования, подписать конфедерационный акт и предъявить его в присутственном месте. И сразу вооружённое восстание получало законность, а конфедерация под командованием своего маршала начинала военные действия против существующей в стране власти.

А недовольные в Речи Посполитой были всегда! И это явственно было видно во время сейма, который собирался один раз в два года. При этом для проведения в жизнь на таком представительном собрании какого-нибудь решения требовалось только единогласие всех присутствующих депутатов. Поэтому любой продажный депутат, получив от заинтересованной партии определённую сумму, мог сорвать сейм и принятие решения, используя знаменитое право liberum veto, то есть провозглашение своего несогласия.

— Ты понимаешь, что они, пся крев, творят! — возмущённо грохотал Сосновский после выпитого очередного кубка с вином. — Да за последние 10 лет все сеймы были сорваны из-за какого-нибудь идиота, который считает, что очередным законом его права будут чем-то ущемлены.

Сосновский в сердцах стукнул огромным кулаком по столу и позвал к себе слугу:

— Принеси ещё вина. Видишь, мой кубок опустел, — потом повернулся опять к Людвигу и уже тихо сказал: — Надо срочно что-то менять в Речи Посполитой. Но изменить положение можно только в союзе с сильными и влиятельными людьми, лучшими представителями шляхты. А сильные у нас кто?

Сосновский внимательно испытующим взглядом глядел на Людвига. Захмелевший Людвиг также посмотрел на товарища и вместо ответа спросил:

— Кто?

Сосновский повертел головой по сторонам, как будто он находился не дома, а в каком-нибудь многолюдном месте, перегнулся через стол, правой рукой притянул к себе голову Людвига и прошептал ему на ухо:

— Чарторыские, — и, отпустив голову друга, уже громким и утверждающим тоном добавил: — Только они сегодня являются той силой, которая сможет короля «поставить на место» и провести тот исторический сейм, где будет определено будущее родины. Пора идти в ногу со временем, а не плестись на задворках Европы, оглядываясь то на Россию, то на Францию.

Они ещё долго о чём-то говорили, спорили, но прошлое не переделаешь и вспять время не повернёшь.

Чуть более десяти лет назад, в октябре 1734 года, епископ Гозий под охраной русского генерала Ласси объявил под деревней Каменем избрание Августа III королём Польши. Это историческое событие сопровождалось грохотом тридцати русских орудий. Их залпы подтверждали одобрение Россией принятого решения и в то же время являлись предупреждением инакомыслящим. А незадолго до этого примас Фёдор Потоцкий приглашал шляхту единогласно высказаться на сеймиках и отдать своё голоса за Станислава Лещинского. Этот магнат уже давно пытался завладеть польской короной, однако все его попытки не увенчались успехом.

Сам же Фёдор Потоцкий ненавидел Россию так же сильно, как и немцев, хотя и был в родстве с царским домом, а до крещения пребывал при дворе русского царя Алексея Михайловича. Русские и немцы были для него злейшими врагами, с которыми он собирался сражаться всю свою жизнь. Но это сражение он всё-таки проиграл: российская дипломатия сумела его обыграть в этом политическом противостоянии, и Август III на долгие годы стал королём Польши. А Станислав Лещинский вместе с примасом и главнейшими сенаторами бежал сначала в Гданьск, а затем в Крулевец под защиту прусского короля, надеясь на помощь своего зятя — французского короля Людовика XV.

Французы «услышали» Лещинского и даже объявили войну Австрии, обнадёжив обиженного в восстановлении его в правах на польскую корону. Однако надежды несостоявшегося короля остались только надеждами. Вместо того, чтобы стремиться к захвату Саксонии и к соединению с солдатами Лещинского, две французские армии ограничились занятием пограничных провинций, которые Франция впоследствии собиралась прирезать к своим территориям. Французы не смогли устоять перед натиском русской армии и саксонскими пушками, да особенно и не стремились ввязываться в долгую затяжную войну.

Результатом этих вооружённых столкновений стал Венский трактат 1735 года. Этот исторический документ обязал Лещинского отречься от притязаний на престол в обмен на уступку ему в пожизненное владение Лотарингии и Бара. По смерти же Лещинского эти территории будут присоединены к Франции. Да здравствует международная дипломатия! Все участники этого конфликта остались довольны конечным результатом. Остался ли доволен Лещинский? Конечно, нет. Ведь он-то рассчитывал на польскую корону.

Созванный в 1736 году сейм заплатил за русское вмешательство в данный внутригосударственный конфликт своей конституцией, которая признала за новым королём право распоряжаться Курляндией после смерти последнего Кеттлера. А сам Август III без лишних слов и дискуссий передал Курляндию России, выполнив свои обязательства по трактату, который он заключил с петербургским двором...

Про все значащие события, которые происходили в стране, Людвиг Костюшко узнавал на поветовых сеймиках или при общении с Юзефом Сосновским. Его друг молодости смог дослужиться до высокой государственной должности и был в курсе всех событий. Он неоднократно выступал на сеймах маршалком и был ярым сторонником семьи Чарторыских и проводимой ими политики. При этом Сосновский служил им верой и правдой и был предан «семье», как собака, за что был у них в особой милости и являлся их доверенным лицом.

Будучи участником или просто свидетелем политических интриг, которые развивались при дворе польского короля и на сеймах, Сосновский обсуждал с Людвигом все события, которые там происходили. При этом друзьями выпивалась не одна бутылка хорошего французского вина или крепкой домашней наливки. Все политические новости и просто сплетни других европейских дворов, о которых Сосновский узнавал через дипломатический каналы или в высшем обществе Речи Посполитой также становились предметом обсуждений двух таких разных людей, как литовский писарь и обедневший шляхтич.

При последней встрече у них было много времени поговорить друг с другом о политике, о личной жизни, о проблемах, которых хватало у обоих. Но Людвиг мало жаловался на свою жизнь старому другу а всё больше слушал. Ему не хотелось, чтобы Юзеф Сосновский узнал именно от него о бедственном положении семьи. Наверняка он стал бы предлагать Людвигу свою помощь, а гордость шляхтича и личные амбиции не позволяли ему унижаться и просить помощи у других. Вот взять деньги под залог хозяйства Людвиг Костюшко мог, а пойти по миру с протянутой рукой — никогда.

1

Название г. Вильнюс до 1939 г.