Лабиринты свободы

«Ну вот и всё, — подумал про себя Чарторыский после услышанного. — Это полный провал моей миссии. Подобных требований Александру I — победителю никто не посмел бы предъявлять...» Он понял, что дальнейшие уговоры и рассказы о великой миссии русского царя-освободителя на Костюшко не подействуют. Адам Чарторыский глубоко вздохнул и голосом, в котором Костюшко вдруг услышал отчуждение и какую-то жёсткость, сказал:

— Я попрошу письменно изложить на высочайшее имя ваши предложения, которые я только что услышал. Я их обязательно передам государю.

Костюшко только кивнул в знак согласия, и они продолжили прогулку в сторону дворца в полном молчании.

XXI

 небольшой, но уютной гостиной дома Питера Цельтнера собралась вся его семья.

Когда все уселись за большим круглым столом, в гостиную вошёл сам хозяин и его друг Тадеуш Костюшко. Расположившись удобнее в мягких креслах, они приступили к обеду, который подавал им слуга, периодически поднося новые блюда и убирая использованную посуду.

Наконец, когда приём пищи был закончен, Питер с нежностью осмотрел таких дорогих ему людей. Сегодня он собрался провести небольшой семейный совет, поводом к которому послужило письмо от Франца. В нём он предлагал Питеру, его семье и Костюшко переехать на постоянное место жительства в Салюрн, где Франц стал одним из почётных граждан этого небольшого городка и был избран его бургомистром.

Но сначала разговор пошёл не о переезде, а о последних событиях, связанных с тем вниманием, которое было уделено Костюшко со стороны русского императора.

Не успел Питер начать разговор, как Таддеи, ставшая невольной свидетельницей возвышения своего крёстного, неожиданно спросила его:

— Крёстный, так вы поедете на Венский конгресс по приглашению императора Александра?

Костюшко посмотрел на девушку и устало ответил:

— Нет, дорогая. Стар я уже стал для участия в таких политических демаршах.

Питер, наконец, также решил подать голос и вмешаться в беседу. От решения Костюшко отойти от всякого участия в политических интригах стран-победительниц зависело будущее место жительства всей его семьи, так как он давно стал её членом.

— А что тебе предлагал император Александр?

— Он предложил мне участие в организации государственных институтов и разработке принципов управления Царством Польским. Убеждает вернуться на родину, — задумчиво глядя в окно, тихо промолвил генерал.

— Ну и что ты решил? — спросил Питер, хотя ответ Костюшко ему был уже известен. Но рядом сидели его жена и дочь. Они тоже должны были услышать то, о чём ещё час назад сообщил Питеру его друг.

— Я письмом передал императору своё видение будущего Польши и свои рекомендации, — услышали все присутствующие ответ Костюшко.

— И как он воспринял эти рекомендации? — усмехаясь, продолжал «пытать» Питер своего товарища.

— Ответ царя был расплывчатым. В принципе, как и все его действия в управлении империей. А что касается его предложения вернуться на родину, — Костюшко улыбнулся и посмотрел на Таддеи, — то моя родина сейчас здесь, с вами, дорогие мои.

Таддеи не смогла сдержать эмоций, вскочила со стула и повисла на шее у крёстного.

— Ну-ну, — старик погладил по плечу свою воспитанницу. — Питер, ты говорил, что Франц приглашает нас в Салюрн? Что-то «климат Франции» мне в последнее время не идёт на пользу. Не поменять ли нам его на Швейцарию?

— Конечно, давно уже нужно было это сделать, — довольный быстрым решением такого щепетильного вопроса, пробурчал Питер. — Когда будем планировать отъезд?

— Да хоть завтра, — спокойно и равнодушно ответил Тадеуш, а Таддеи после его слов сорвалась с места и поскакала в свою комнату собирать вещи.

Питер также, кряхтя, встал, отодвинул кресло, застегнул жилетку на своём объёмном животе и вышел из-за стола.

— Так я пошёл давать распоряжения, — подвёл он итог обеденного заседания и медленно направился в свою комнату вздремнуть после сытного обеда.

Когда же жена Питера также ушла хлопотать по хозяйству, Тадеуш остался в гостиной совсем один. Он в задумчивости с каким-то печальным выражением лица и отрешённым взглядом уставился перед собой, положив подбородок на рукоятку трости. Мысли унесли его к воспоминаниям далеко минувших лет, когда он приехал в первый раз во Францию. Про себя Костюшко невольно заметил, что своим видом он сейчас напоминал тех стариков, французских аристократов, на которых он обратил внимание в том далёком 1769 году в Париже, находясь в приёмной министра.

«Однако как быстро прошла жизнь», — с грустью подумал он, и в его памяти всплывали лица близких ему людей, которые были сейчас так далеки от него, а некоторых давно уже не было в живых. Брат Иосиф и мать с отцом, Людовика и Мадлен, Вашингтон, Джефферсон, Тэкля. Воспоминания Костюшко перенесли его в Америку, потом в Россию, к тем сражениям, в которых ему пришлось участвовать.

Почему-то вспомнился Павел I с женой и его сын, царствующий Александр I. Какие они всё-таки разные... А потом опять Людовика.

Видимо, Костюшко задремал, сидя в удобном кресле: его подбородок соскочил с ладоней, лежащих на рукоятке трости, и он вернулся к реальной жизни. Оглянувшись вокруг себя (не заметил ли кто его старческой послеобеденной дремоты?), Костюшко встал с кресла и медленно побрёл в свою комнату, чтобы последовать примеру Питера.

А примерно в это же время Александр I в Версале в своём временном рабочем кабинете принимал Адама Чарторыского, который с огорчением докладывал русскому императору о своей провалившейся миссии.

— Ну как там наш польский старец Костюшко? — рассматривая себя в большое зеркало, спросил император Чарторыского. — Готов ли он ехать на Венский конгресс?

Князь немного замялся, но потом решил сказать всё, как есть:

— Он прислал письмо Вашему императорскому Величеству.

— Вот как! И что же он там пишет? — полюбопытствовал Александр I, отрываясь от лицезрения своей венценосной особы.

Чарторыский достал из вскрытого им же конверта исписанный лист бумаги и, сокращая текст послания, зачитал:

— Генерал Костюшко, «веря в благородные и человеческие намерения императора Александра», желает вам успеха в государственных делах, но, ссылаясь на своё плохое самочувствие и возраст, просит освободить его от поездки на Венский конгресс. Кроме этого, он просит оформить ему русский паспорт с целью выезда в Швейцарию для поправки пошатнувшегося здоровья.

Император недовольно поморщился, и сразу его лицо потеряло благородный лоск и обаяние, превратившись в обыкновенное лицо капризного человека.

— Старый лис. И главное — ему-то и возразить нечего. Стар, мол, что с меня возьмёшь, — проговорил он со злостью. — Что посоветуете, князь? Кем мы сможем его заменить?

Чарторыский уже подготовил ответ, в котором предусмотрел те замаскированные нотки лести, которые так любил Александр I.

— Ваше императорское Величество, а нужен ли он нам так сейчас? Россия в вашем лице выступает как победительница и освободительница Европы от Бонапарта, — начал говорить Чарторыский и заметил, как лицо императора разглаживалось и приобретало прежние благородные черты. — Вашего слова, подкреплённого солдатами русской армии, будет достаточно, чтобы решить все спорные вопросы, если они возникнут на Венском конгрессе.

Александр I опять посмотрел на свой благородный профиль, который по-прежнему отражался в зеркале.

— Вы так считаете? — уже более мягким тоном спросил он своего ближайшего советника по «польскому вопросу».

— Пусть старец едет в свою Швейцарию, — посоветовал князь, чувствуя, что он на верном пути. — Кроме Костюшко, достаточно патриотов, которые отдадут вам польскую корону.

— Ладно. Пусть так и будет, — миролюбиво согласился Александр I. — Мы и так уделили этому Костюшко достаточно много внимания. Оформите ему все документы, и пусть он отдыхает в Швейцарии от трудов мирских.