Страница 8 из 18
Третья глава «Артхашастры» предписывает следующий порядок подготовки войск к сражению: «… имеющий [соответствующие] достоинства [государь], указав время, место [предстоящего сражения] и собрав войско, должен сказать: «Мое благосостояние одинаково с вашим. С вами вместе это царство должно быть использовано мною. Мною указанный враг должен быть уничтожен». Его же советник и домашний жрец пусть скажут для воодушевления войска: «И в ведах тоже говорится, что по окончании жертвоприношений, сопровождаемых богатыми дарами [в пользу жрецов], тому, кто совершает жертвоприношения, уготован тот же самый путь [в миры], который существует для героев [павших в бою]». По этому поводу имеются два стиха: «То, что брахманы, желающие неба, получают многими жертвами и покаянием, а также с помощью богатых даров достойным лицам, то в одно мгновение получают герои, отдающие жизнь в сражении. Да не будет нового глиняного корыта, наполненного водой, украшенного сверху травой дарбха, у того, кто не сражался, хотя и имел поддержку от господина. Ему следует идти в ад» [2, с. 418].
Начало почти как в современном уставе об обязанностях командира перед построением и в строю. Продолжение также выдержано в приказном тоне. В трех строках обращения царя к войскам слово «должен» использовано дважды. Фактически перед нами форма распоряжения на битву, но уж никак не традиционное «ободрение» или «увещание», столь характерное для военной риторики европейских народов.
Немногим отличается от речи царя и «воодушевляющее» воздействие его домашнего жреца. Ссылка на высокую ценность в глазах божества жертв воинского служения суха, не развернута, эмоционально не окрашена. Ко всему прочему выступление жреца нагоняет тоску упоминанием об аде, ожидающем нерадивых. Тем не менее это первое в военной истории упоминание о суровых духовных санкциях в отношении проявляющих трусость в бою. Религия обещает таковым, что божество не будет принимать их жертвы; в древнеиндийском сословном теократическом обществе это фактически означало отверженность человека.
В словах жреца звучит невероятный для IV в. до н. э. (в соответствии с первой теорией датировки документа) намек на некий вариант вассальной верности кшатрия господину, что для этого периода (условно соответствующему периоду походов Александра Македонского) представляется маловероятным. Заметно практически полное исчезновение из рекомендованных «Артхашастрой» текстов военных речей героического пафоса по сравнению с речами эпических героев «Махабхараты» и замена его почти исключительно пафосом религиозным. Это обстоятельство говорит в пользу второй теории о более позднем времени происхождения трактата, поскольку для периода европейского средневековья преобладание религиозного пафоса в военных речах более характерно.
Однообразие религиозного пафоса, которое можно рассматривать как определенную слабость древнеиндийской военной риторики, видимо, осознавалась и создателем (или создателями) «Артхашастры». Компенсировать ее предполагалось усилением множественного и многоуровневого речевого воздействия. Говорить с войсками предлагалось практически всем: «Так должны поддерживать сражающихся советник и верховный жрец. Пусть астрологи и другие [спутники царя] поднимают дух у своих войск [указанием] на их превосходство, повсюду объявляя о том, что сила [царя] во всеведении и в единении с божеством… Певцы и барды должны воспевать небо, а трусов [стращать] адом, так же как и восхвалять касты, сообщества, род, дела и поведение сражающихся. Люди, связанные со жрецами, должны говорить о магии. Агенты, плотники и астрологи – об успехах своего дела и о неуспехах вражеских» [2, с. 419].
Не вполне понятно каким образом могли воодушевить идущих в бой плотники, сообщая им об успехах своего дела, но мысль ясна: о грядущей победе должны говорить все, чтобы воинам передавалась общая уверенность в успехе дела. Фактически, это означало широкое применение в армии агитации, в терминах XX века. Чтобы закрепить воздействие агитации, «Артхашастра» рекомендует задействовать материальные стимулы, причем так, чтобы они также становились одним из элементов пропаганды: «Главный военачальник, ублажив войско деньгами и почестями, должен обратиться к нему со следующими словами: «100 000 пана за убийство [вражеского] царя 50 000 – за убийство полководца и царевича-наследника. 10 000 – за убийство главы храбрецов. 5000 – за уничтожение слона и колесницы. 1000 – за уничтожение коня. 100 – за убийство главы пехоты, 20 – за голову [убитого простого воина]. К тому, что захвачено прибавляется двойная плата». Это должно стать известным начальникам десятков» [там же].
Такая речь была бы очень возможна в устах римского императора периода упадка империи, например, Максимиана или Валентиниана, перед преторианцами, чью преданность он покупал, но трудно представить, чтобы она исходила из уст полководца, сражающегося за родину. Период правления Чандрагупты Маурьи (IV в. до н. э.) был периодом активной борьбы с вторжением внешнего врага в лице Александра Македонского. К тому же этот период сопровождался кризисом традиционного индуизма и борьбой его с оппозиционными течениями буддизма и джайнизма, которые существенно поколебали господствующее положение Варны брахманов в древнеиндийском обществе. В «Артхашастре», тем не менее не находит отражение этих процессов. Наоборот, трактат рекомендует царю перед сражением «поручить себя также (заботам) брахманов» [2, с. 418]. Из сказанного следует вывод, что «Артхашастра» может быть датирована, согласно второй теории, II–III веком – времени относительно безопасного развития Индии и стабильности ее общественных институтов.
Таким образом, относительная бедность пафосов древнеиндийской военной риторики приводила к снижению интенсивности речевого воздействия полководцев на войска, что «Артхашастра» предлагала компенсировать экстенсивным путем (агитацией и пропагандой) и материальным стимулированием.
В Древнем Китае значительно раньше, чем в Европе получили распространение трактаты по военному искусству, в которых в первую очередь рассматривались вопросы стратегии.
Следует отметить, что вопреки сложившемуся мнению, многие положения китайских военных трактатов умозрительны, имеют характер ложных умствований кабинетных военных, которые, вдобавок, слабы с точки зрения логики, подчинены поиску красоты формы к ущербу для содержательной ценности.
Во-первых, это касается заблуждения, что на войне можно предусмотреть все и вся, отводя противнику роль мальчика для битья. У Сунь-цзы, например, можно прочесть следующее: «Тот же, кого в древности считали искусным в военном деле, побеждал там, где легко можно было победить. Вот почему когда искусный в военном деле одерживал победу, он не приобретал славы знатока или заслуг героя. Его победа в войне не вызывала ни малейшего сомнения. А не вызывала сомнения она потому, что он побеждал наверняка. Ибо он побеждал того, кто был уже обречен на поражение. Поэтому, кто искусен в военном деле, занимает такую позицию, которая делает невозможным его поражение, а потом не упускает случая нанести поражение неприятелю. Вот почему победоносное войско сначала побеждает, а потом ищет сражения; войско же, обреченное на поражение, сначала вступает в бой, а потом ищет победы» [20, с. 201–203].
Преклонение перед силой мысли и забвение значения воли в военном деле в этом отрывке поразительны. Привычку древнекитайских стратегов воевать «на бумаге», по карте выдает упование на силу «позиции», простирающееся до признания, что «трусость и храбрость – это следствие потенциала позиции» [10, с. 220]. Недаром, все авторы трактатов, в сущности «легендарные» полководцы – время не оставило достоверных свидетельств их побед на поле брани.
Во-вторых, стремление к формальной красоте вывода, обычно имеющего цепочечную структуру, как и в приведенном выше отрывке, нередко приводит в содержательной слабости умозаключений, например, у Сунь Биня: «Командующий должен быть справедливым. Если он не будет справедливым, он лишится достоинства. Если он лишится достоинства, у него не будет авторитета. А если у него не будет авторитета, его воины не пойдут за него на смерть. Вот почему справедливость – всему голова на войне. Командующий должен быть человечным. Если он не будет человечным, его войско не сможет воевать, а если войско не сможет воевать, оно не достигнет успеха. Вот почему человечность – это туловище войска. Командующий не может быть без добродетели. Если у него не будет добродетели, он не будет иметь влияния, а если у него не будет влияния, он не сможет использовать все возможности своего войска. Вот почему добродетель – это руки войска. Командующий должен обладать доверием. Если у него не будет доверия, его приказы не будут исполняться. А если приказы не будут выполняться, войско не будет сплоченным. Вот почему доверие – это ноги войска. Командующий должен превосходить всех умом. Если он не будет превосходить всех умом, действиям войска не будет хватать решительности. А потому решительность – это хвост войска» [10, с. 442–443].