Страница 17 из 18
В первом из них в первом же параграфе обязанности офицеров очерчены были значительно шире, чем в уставе 1797 года: «Командиры… обязаны не только заняться обучением людей по части фронтовой и амуниции и присмотром за исправностью оружия, но и образовать понятия их о звании и обязанностях солдата, стараться исправить нравственность и вселить в них дух воинственный, сопряженный с любовью к начальникам и усердным повиновением их приказаниям» [111, с. 1–2]. Воспитательная направленность документа очевидна – прошедшим не одну войну строевым командирам было ясно, что воюют и побеждают живые люди со всеми их добродетелями и пороками, а не машины для стрельбы и маршировки. Стремление воспитать в солдате дух воинственный есть другими словами признание того, что храбрость, на которую так полагались уставы елизаветинско-екатерининских времен, есть главная добродетель воина. Для вкоренения этого духа требовалось приводить солдатам как можно чаще примеры воинов, издревле прославившихся храбростью и любовью к Царю и отечеству. Примечательно, что патриотическое воспитание отодвинуто здесь на второе место, и это правильно; при всей современной озабоченности тем, чтобы вырастить из военнослужащего гражданина-патриота не должно забывать, что прежде он должен быть воином и, уж конечно, не головорезом-наемником, готовым продавать свои услуги частным военным компаниям.
Чему и как учить солдата, в наставлении сформулировано прямо в соответствии с принципом «учить войска тому, что необходимо на войне»: «При образовании солдата начальник должен иметь в виду, что предназначение его есть война, и обучение в мирное время – не что иное как приготовление к тому или усовершенствование во всем, что тогда от него должно требовать» [116, с. 8]. В военное время усердие ротных командиров должно было обращено на развитие у подчиненных «того мужественного духа, который с полным доверием к начальнику, преодолевая труды и опасности, всегда готов на поражение неприятеля» [117, с. 4].
«Наставление» предъявляло серьезные требования не только к обучению солдат и унтер-офицеров, но и к самим офицерам, первейшей обязанностью которых оно поставляло умение заслужить доверие нижних чинов. Для этого равно востребованы были личностные и профессиональные качества начальников. Офицеры должны были уметь не только командовать и требовать, но и внушать солдатам доверие поведением и опытностью, «подавая им пример мужества собою и распоряжаясь в делах с хладнокровием, осмотрительностью и быстрой решимостью, дабы никогда нижние чины не отстали, если их начальник впереди и не уклонялись от битвы, если уверены, что он благоразумными распоряжениями предохранит их от того урона, который произойдет от оплошности и беспорядка» [117, с. 8].
В педагогической практике всех великих полководцев находилось место не только возбуждению духа воинственного у идущих в бой, но и поддержанию его в тех, кто пролил кровь «за друга своя». Об этом «Наставление» говорило возвышенно: «В кругу обязанностей начальников по предмету сбережения людей возложенных, самая священная – есть помощь тяжело раненным, ежели при быстром наступлении неприятеля не было возможности увести таковых с собою; и мы после того овладеем местом сражения, то еще по окончании дела должно отыскать своих и забрать их; надобно им стараться помочь во всем, что только в наших силах, доставить им, буде только возможно, некоторую пищу и стараться о скорейшей перевозке и доставлении в госпитали, снабдить их одеждою, всем нужным, сколько в силах. Сим исполняется долг против заслуженного воина и поселяется привязанность к начальнику и надежда на него в души подчиненных» [117, с. 33]. Современные боевые уставы Российской армии не обращают внимания на столь важный пункт обязанностей командиров и начальников. Как будто война в XXI веке стала обходиться без раненых, которых при первой возможности командир обязан навестить, похвалить и подбодрить, и без убитых, которым необходимо хотя бы воздать последние почести. Два века назад понимали, что те, кто вышел невредимым из пекла боя, без этого будут ощущать себя расходным материалом, а не героями и победителями.
Взаимная связь командиров и подчиненных не пустой звук, недаром в годы Великой Отечественной после госпиталей выздоровевшие и излечившиеся от ран военнослужащие всеми правдами и неправдами стремились попасть в свою часть и подразделение. В сохраняющейся человеческой связи с офицером и сослуживцами для рядового солдата заключается подчас единственная надежда сохранить свою душу и личность и выжить среди страданий и смерти, действие которых наносит величайший ущерб живому нравственному чувству воина, принижает его дух и ожесточает волю. Наши предки понимали, что обязанность командира по отношению к солдатам «состоит в том, чтобы не допускать их до того остервенения (курсив мой. – С.З.), которое нередко бывает последствием продолжительной войны, и обнаруживается в жестокости против обывателей, невооруженного или побежденного неприятеля, в поругании святынь, грабеже, разорениях и т. п.» [117, с. 6–7]. Как видим, в «Наставлении» речи не шло не только о воспитании ненависти к врагу, но даже более или менее естественное остервенение признавалось опасным симптомом.
Отечественная война и Заграничный поход подтвердили могущественную силу огня, в особенности огня прицельного, производимого обученными стрелками, а не «пальбой» сомкнутого строя. Поэтому «Правила рассыпного строя» кратко, петровско-суворовскими «пунктами» сурово и прагматично требовали внушить солдатам: «1. Что в пальбе не торопиться, объясняя, что огонь, в котором выстрелы почти считать можно, есть самый смертоносный для неприятеля и доказывает храбрость и хладнокровие стрелков. 2. Патронов понапрасну не тратить. 3. Слова «обойдены», «отрезаны» запрещаются под смертной казнью» [136, с. 18].
Об этом же говорило и «Краткое наставление о полевой службе»: «Солдату дано ружье не для того, чтоб стрелять, но чтоб попадать. Стыдно, кто не приобретет в том мастерства и останется только хлопушкою. Каждый пехотный солдат должен размышлять о сем и беспрестанно возбуждать в себе охоту и старание к мастерству, которым неприятеля побеждают» [100, с. 25]. Через два с лишним века, в 1942 году Кредо стрелка морской пехоты армии США заговорит почти тем же языком: «Моя винтовка и я знаем, что главное в этой войне не очереди, которыми мы ведем огонь, не грохот и дым разрывов. Мы знаем, что это засчитанные попадания. Мы будем попадать» [144, с. 215]. Жаль, что современные наставления, инструкции и руководства по стрелковому делу не говорят так с российскими военнослужащими. Но как высоко, должно быть, стоял дух воинственный в наших солдатах, что наставление 1818 года не смущалось рекомендовать застрельщикам на свои копейки покупать порох и пули, чтобы неустанно тренироваться в «цельной стрельбе»! Здесь мы имеем дело уже с попыткой перевести воспитательное воздействие офицера в самовоспитание солдат и унтер-офицеров.
«Краткое наставление о полевой службе» требовало: «В бою всякий воин должен быть тих, осмотрителен и храбр»[50] и тут же очень просто и доступно объясняло, почему: соблюдать тишину необходимо, чтобы слышать команды и сигналы, осмотрительность нужна для их правильного выполнения, а также для того, чтобы правильно оценивать силы и намерения неприятеля, а храбрость – чтобы успешно использовать свое оружие, поселять в неприятеле страх и тем содействовать нашей победе.
Дух воинственный «Краткое наставление» начинало пробуждать в солдате буквально с первых его шагов, но не на бессмысленном парадировании, а в походе, на том основании, что он приближает к неприятелю, а потому воин должен был искать чести и отличия в том, чтобы считаться лучшим «пешеходцем».
В то же время документ по-суворовски прагматичен, ориентирован на насущные интересы солдата, его практическую мораль – остаться в живых. С первой главы автор переходит к делу, например, запрещение при остановках ложиться сразу на землю, подкреплено разъяснением, что в противном случае солдат «оттого более устанет, а иногда и вовсе отстанет и будет добычей неприятеля» [100, с. 6].
50
Краткое наставление о полевой службе для пехотных солдат, 1823. С. 4.