Страница 12 из 20
Филигранная улица состояла из домов средневековой постройки с выступающими вперед верхними этажами. На ее дальнем конце фронтоны домов подходили друг к другу так близко, что соседи, стоящие друг напротив друга у окон своих спален, могли бы обменяться рукопожатием. Из-за темноты номера домов были неразличимы, но Таниэлю не стоило труда найти дом двадцать семь: это была единственная лавка, в которой до сих пор горел свет. Лампа в ее витрине освещала механическую модель города, прираставшего мостами и башнями до тех пор, пока он не стал Лондоном. Таниэль толкнул дверь, она оказалась незапертой. Колокольчика на ней не было.
– Есть здесь кто-нибудь? – позвал он в пустоту. Его голос звучал надтреснуто. Электрические лампы зажглись, когда он вошел внутрь, и он замер, не понимая, каким образом это произошло, и ожидая с напрягшейся спиной, что за этим последует. Ряды лампочек на потолке образовывали причудливые круги. Ему приходилось видеть подобное на улицах, когда включали иллюминацию, но никогда в домах. Вольфрамовые нити в них, вначале оранжевые, затем становились желтовато-белыми; они были намного ярче газовых ламп. Блеск электричества заставил его стиснуть зубы. В этом было что-то неправильное, как в бесконечном переплетении рельсов возле вокзала Виктория. Однако ничего особенного не случилось, только свет стал слегка ярче. Все вокруг засияло в этом новом свете. У противоположной стены стояли высокие часы с маятником, приводимым в движение сочлененными лапками и крылышками золотой цикады. В воздухе вращалась механическая модель Солнечной системы, поддерживаемая магнитами, а на краю стоящего на возвышении письменного стола уселись две маленькие бронзовые птички. Одна из них, подпрыгивая, приблизилась к микроскопу и стала заинтересованно постукивать клювом по его бронзовой оправе. Все вещи в этой комнате мерцали и мигали, щелкали и тикали.
Возле двери висело объявление:
Он уже собрался снова крикнуть, но в это время расположенная за стойкой дверь открылась. В комнату вошел коротенький человечек со светлыми волосами; он пятился задом, потому что в руках у него были две чашки с чаем. Повернувшись к Таниэлю лицом, он кивком поприветствовал его. У человечка были раскосые глаза. Азиат. Таниэль смутился.
– А… э… вы говорите по-английски?
– Конечно, я ведь живу в Англии, – ответил человечек. Он протянул Таниэлю чашку. Кожа у него была такого цвета, какой Таниэль приобрел бы, проведи он неделю на солнце.
– Чаю? Ужасная погода.
Таниэль прислонил к стулу мокрый зонт и взял в руки чашку. Чай оказался зеленым. Он вдохнул древесный аромат пара и почувствовал, что горло его прочистилось от налета сажи. Он собирался сразу приступить к вопросам, но вид маленького иностранца привел его в замешательство. Он был одет как англичанин, но одежда была поношенной, и это, в сочетании с сутулой фигуркой и черными глазами, делало его похожим не столько на живого человека, сколько на дорогую, но заброшенную куклу. Таниэль не мог придумать, какая страна известна своим похожим на сломанные игрушки населением. Он помотал головой, возражая самому себе. Вовсе не обязательно это должно касаться всех жителей страны. Сидящий перед ним человек может иметь свой собственный, индивидуальный облик и характер, отличный от других представителей его нации. Его мысли приобрели причудливое направление: они будто съежились, и если обычно его разум представлял собой простой чердак, теперь на его месте появилось что-то вроде ночного собора, с его бесконечными галереями и теряющимися во тьме перекрытиями – невидимыми, но отзывающимися на шаги эхом. Он заставил себя отхлебнуть чаю из чашки. Эхо ослабло.
Человечек посмотрел на серую от пыли одежду Таниэля и сделал озабоченную гримасу.
– У вас течет кровь.
– У меня что?
Рукав его рубашки над самым локтем был липким от сочившейся крови, но Таниэль этого даже не заметил.
– Со мной все в порядке. Вы – мистер Мори?
– Да. Думаю, вам надо пройти вместе со мной и…
Таниэль остановил его жестом.
– Ваши часы… они спасли мне жизнь при взрыве в Уайтхолле.
– А…
– Они подали сигнал тревоги, – продолжал он. У него ныло все тело, он был покрыт сажей и замерз, потому что лет сто тому назад, выходя из дома солнечным утром, не взял с собой пальто, но при этом Таниэль понимал, что, если он позволит себе сесть и расслабиться, у него спутаются все мысли.
– Я знаю, что тут что-то не так, и я не имею представления, откуда они ко мне попали. Я получил их неизвестно от кого полгода назад. Их оставили у меня в квартире с дарственной надписью. До сегодняшнего дня я не мог их открыть, а когда открыл – нашел внутри вкладыш с вашим именем и адресом. Вы помните, кто их у вас купил?
Произнося свой монолог, Таниэль держал часы на раскрытой ладони, а когда он закончил, иностранец бережно взял их у него из рук. Он несколько раз перевернул часы, разглядывая их.
– Я их не продавал. Я думал, их у меня украли.
– Я их не крал!
– Конечно, нет, вы же сказали, что кто-то оставил их вам. Пойдемте, пожалуйста, вам нужно присесть, ваша рука…
– К черту руку! Взорвалась бомба! Это не был обычный звонок, как у будильника, это была сирена, вы, наверное, сделали часы на заказ. Звук их был совершенно ужасным, и мне пришлось уйти оттуда. Если бы не это, меня бы уже не было в живых. Для чего предназначался этот сигнал?
– Это на самом деле не…
– Половина Скотланд-Ярда будет думать, что я знал, когда взорвется бомба, для чего предназначался сигнал?
– Я сделал несколько таких часов, – сказал часовщик, воздевая руки кверху, как будто разговаривая с устроившим истерику ребенком или животным. У него подрагивали кончики пальцев: то ли от страха, то ли от холода – трудно было понять. Таниэль, не привыкший к азиатским лицам, не мог расшифровать его мимику. Часовщик приоткрыл дверь, и в комнату потянуло сквозняком. Одна из сидящих на столе птичек распушила свои металлические перышки, и они затрепетали, как китайские колокольчики на ветру.
– Обычно по пятницам моя мастерская открыта допоздна. Отвратительный звук сирены помогает мне вовремя выдворять посетителей, самому мне при этом ничего не надо делать. Я говорю о соседских детях – они все время здесь крутятся и ломают мои вещи. Терпеть не могу детей! – он беспомощно посмотрел на Таниэля, видимо, сомневаясь, что тот удовлетворится подобным объяснением. Так оно и было.
– В таком случае, сирена должна была запускаться каждую пятницу.
– Я вам объяснил, зачем нужна сирена, а не время, когда она включается. Перевести на часах время мог кто угодно.
– К этой проклятой штуке была прикреплена подарочная бирка с моим именем!
– Это интересно… и очень странно, – сказал часовщик, поглядывая на дверь и как будто оценивая, успеет ли он выскочить наружу прежде, чем Таниэль окончательно потеряет терпение.
Таниэль выдохнул.
– Вы ведь понятия ни о чем не имеете, так ведь?
– Вы правы.
Наступила пауза. Таниэль чувствовал себя совершенно обессиленным. У него воспалились глаза, и выступившие на них слезы, как линзы, пропуская свет, сделали очертания предметов вокруг более отчетливыми.
– Ну что ж. Понятно. Тогда я пойду.
– Нет-нет. Идите сюда и, ради бога, сядьте, прежде чем вы истечете кровью прямо тут, у меня на полу.
Его голос стал неожиданно низким, что никак не вязалось с крошечной фигуркой, и звучал, как красное золото. Видя, что Таниэль расслабил напряженные плечи, он жестом указал на заднюю дверь мастерской, из которой он незадолго до этого вышел с чашками чая в руках.
– На кухне тепло.
Он открыл дверь и придержал ее, ожидая, пока Таниэль зайдет внутрь. За дверью две выщербленные каменные ступени, наподобие тех, что обычно бывают в старых церквях, вели вниз, в опрятную, приятно пахнущую сдобой кухню. Таниэль в изнеможении опустился на стул и зажал ладони между коленями. Здесь не было электрических лампочек, только газовые светильники. Лампочки в мастерской, по-видимому, служили для привлечения клиентов. Он был рад: приглушенный свет не так раздражал глаза.