Страница 6 из 10
Я вспомнила, как познакомилась с Камероном в детстве: он был добрым и веселым мальчиком и делал все, чтобы его сестры играли со мной. Не верилось, что он мог кому-то грубить.
– Сейчас он не такой, каким ты его помнишь, – произнесла Пайпер, словно прочитав мои мысли.
– Что ты имела в виду, говоря о травме? – спросила я. – Я ничего такого не помню.
– О, это случилось после того, как мы приезжали к вам, – ответила Пайпер. – Он повредил руку. Во время пожара. Не напоминай ему об этом ни в коем случае, иначе он ужасно расстроится.
Она показала мне другие спальни наверху – все, кроме одной, расположенной между моей комнатой и комнатой Лилиаз.
– А что там? – полюбопытствовала я, указывая на закрытую дверь.
– В эту спальню мы… мы не заходим, – сказала Пайпер. – Никогда.
Она посмотрела на меня и еле слышно добавила:
– Понимаешь, раньше это была комната моей сестры. Ребекки.
– Ох.
Впервые я услышала в голосе кузины грустные нотки и не решилась задавать вопросы. Мы спустились на первый этаж, и Пайпер показала мне остальной дом, центром которого была огромная вытянутая комната с высоким сводчатым потолком, окнами во всю стену и настоящей сценой у дальней стены.
– Раньше это был актовый зал, – сообщила Пайпер. – Вот почему он такой большой. Здесь проводились собрания, а на сцене играли школьные пьесы.
Теперь зал одновременно служил и столовой, и гостиной: в одной его части возвышался обеденный стол, в другой стояли диванчики и кушетки. Меня немного встревожили окна, расположенные по всей его длине. Ночь еще не настала, но из-за грозовых туч снаружи все утопало в тенях. На окнах не было штор: мрак словно льнул к стеклам, пытаясь проникнуть в дом. Я привыкла к занавескам и, глядя на голые окна, представила, что кто-то может смотреть на нас из тьмы, а мы и не узнаем.
Большой черный рояль блестел посередине сцены. Пайпер поднялась к нему, и я последовала за ней.
– Это инструмент Камерона, – сказала она, поглаживая гладкую полированную крышку. – Кабинетный рояль. Отец купил его перед несчастным случаем, когда мы все думали, что у нас растет новый Моцарт. Он стоил целое состояние. Отцу пришлось перезаложить дом, чтобы купить его. Это радость и гордость Камерона. Иногда мне кажется, он беспокоится о рояле больше, чем о ком-нибудь из нас.
Пайпер улыбнулась, но улыбка вышла кривой.
Затем мы отправились в пахнувшую мелом комнату с доской у стены. Перед ней стояли три старомодные парты.
– Это был один из классов, – продолжила экскурсию Пайпер. – Парты – те самые, школьные. Камерон, Ребекка и я делали здесь домашнюю работу, а Лилиаз занимается и теперь, во время учебного года. Смотри, это снимок школы тысяча девятьсот десятого года.
Она указала на черно-белую фотографию в рамке на стене. Дом на ней выглядел так же, как и теперь, вот только вокруг него не было высокой стены, а на башенке виднелся колокол. Класс выстроился в ряд перед главным входом – человек двадцать, все девочки, семи-восьми лет. Учительница, серьезная и строгая, стояла рядом с ними, сложив руки на груди. Впрочем, дети тоже были очень серьезными.
– Не похоже, чтобы они сильно веселились в прежние времена, да? – спросила Пайпер, усмехаясь.
На этой фотографии мое внимание привлекла одна девочка. Она стояла в переднем ряду, рядом с учительницей, лицом к фотографу, но не могла его видеть – ее глаза закрывала повязка. Школьница была похожа на осужденного перед казнью.
– Почему на ней повязка? – указала я на девочку.
Кузина пожала плечами:
– Не знаю. Может, у нее болели глаза. Или она была слепая.
На стене висели и другие фотографии – семейные. На одной из них были Камерон, Пайпер и Ребекка. Наверное, снимок сделали перед тем, как они к нам приехали, потому что я их такими и запомнила. Камерон, стоявший между сестрами, обнимал их, и все улыбались. Мой взгляд метнулся к Ребекке. Она была очень красива: длинные черные волосы, фиалковые глаза.
– Это одна из последних фотографий с Ребеккой, – вздохнула рядом со мной Пайпер. – Мы выглядим такими счастливыми, да? Я часто смотрю на этот снимок и мечтаю вернуться в тот день. Чтобы предупредить нас обо всем, что случится.
Говоря это, она посмотрела на снимок тети Лауры, висевший неподалеку. Пайпер унаследовала практически все ее черты, вплоть до рыжеватых волос.
– Ты с ней видишься? – спросила я.
О тете Лауре я знала совсем немного. Например, то, что пару лет назад у нее был нервный срыв и ее поместили в лечебницу.
Пайпер покачала головой:
– Папа навещает ее иногда, но доктора считают, что ей вредно видеть детей, поэтому мы с ним не ездим. Она так и не смогла смириться со смертью Ребекки. Иногда мне кажется, что именно поэтому Лилиаз такая серьезная. Мама плакала каждый день, пока носила ее. Камерону иногда удается заставить Лилиаз улыбнуться, но только ему одному. И она никогда не смеется.
– Никогда?
– Я не видела, чтобы она смеялась. Не думаю, что она это умеет, бедняжка. Ладно. Пойду накрывать на стол к ужину. Ты можешь пока отдохнуть и привести себя в порядок, если нужно.
Я поднялась в свою спальню, переоделась и расчесала волосы. Открыв дверь, чтобы пойти вниз, я увидела в коридоре Лилиаз. На ней были джинсы и свитер с высоким горлом – меня это удивило, ведь в доме было так душно и жарко, что сама я надела футболку. В руках девочка держала плюшевого страуса.
– Привет, – обратилась я к ней и, указав на игрушку, добавила: – Как зовут твоего друга?
Я подумала, что она снова убежит, но Лилиаз протянула мне страуса и сказала:
– Это подруга, а не друг. Ее зовут Ханна. Она никогда не говорит мне никаких гадостей. Не заставляет делать ужасных вещей.
– Э-э-э… это хорошо, – неуверенно протянула я.
– А как зовут твою подругу? – полюбопытствовала в ответ Лилиаз.
– Какую подругу?
– Девочку, которая приехала с тобой.
Я в недоумении уставилась на кузину:
– Со мной никто не приезжал.
– Приезжал, – настаивала Лилиаз и, указав на дверь в комнату Ребекки, добавила: – Она только что вошла туда. Сказала, что живет там, но это неправда. Это комната моей сестры.
Я снова взглянула на нее:
– Я приехала одна, Лилиаз.
– Она держала тебя за руку, когда вы вошли в дом.
Проглотив ком в горле, я произнесла таким строгим голосом, который была способна изобразить:
– Это неправда.
Лилиаз нахмурилась.
– Правда, – возразила она. – Я никогда не вру. А вот ты – врешь. Думаю, ты знала, что она держит тебя за руку. Ты специально привела ее к нам. Лучше бы ты не приезжала! Ты мне не нравишься, и Ханне тоже!
Она пронеслась мимо меня, сбежала по лестнице и исчезла из виду. Похоже, подружиться с Лилиаз с первого раза у меня не получилось. С секунду я смотрела ей вслед, а затем перевела взгляд на запертую дверь Ребекки. Подошла поближе и немного постояла перед ней. Затем протянула руку и легонько коснулась дерева кончиками пальцев.
Ахнув, я отдернула их. Дверь оказалась очень холодной, но не это испугало меня – мне почудилось, что за ней находится леденящее душу зло. Я не могла облечь чувство в слова, не смогла бы никому рассказать об этом, но в запертой комнате таилось нечто темное, жуткое и злобное. Меня замутило.
Я поежилась и растерла руки, чтобы избавиться от мурашек. Мне захотелось бежать далеко-далеко, не оглядываясь. И тут я услышала удар, словно какой-то тяжелый предмет свалился на пол.
Я могла поклясться, что источник звука был в запертой комнате Ребекки.
Глава 3
Она мечтала – под новый год —
В алой закатной мгле,
В окно, где иней узорный цвел,
Глядя на бег саней.
Натянутая как струна, я смотрела на дверь, собираясь с духом, а затем шагнула ближе. Звук не повторился, и я приложила ухо к двери, прислушиваясь изо всех сил.
– Тебе помочь?
Я не слышала шагов, так что едва не подпрыгнула, когда позади раздался голос.