Всесожжение

Возможно, ты бы сказал, что колыбельщикам легко умничать, потому что они естественным путём получают вещи, о которых ты можешь только мечтать. Быть может, в какой-то степени ты даже прав, но не будем забывать о тонкой разнице: у нас другие приоритеты и цели. Мы не хотим слиться воедино с человеческой массой, мы сохраняем индивидуальность даже ценой одиночества, даже ценой вашей ненависти (да любой ценой, которая только может прийти вам в голову). Мы можем себе это позволить и пользуемся своими возможностями, чтобы сохранить частичку человека в человеке. Даже если я сукин сын, то я человеческий сукин сын, а не бесформенная толпа, не стерво, не вампир и не восточный венценосный журавль. Даже если во мне не останется ни одной клетки первичного тела, кроме мозга, запертого в колыбели. Потому у меня есть право приговорить тебя к смерти одним щелчком пальцев, Журавль, и я могу с этим жить.

Я наблюдаю, как стёртое тело загружают в багажник автомобиля. Там находится гроб для поддержки жизни в найденных зомби – мы предусмотрительные, жаль терять появившиеся возможности. Откуда-то из глубины накатывает поток ругательств, однако я задерживаю его в горле, не позволяю выплеснуться наружу (да грузите же вы быстрее, суки!). Это мистер Туретт и его дочь копролалия измеряют состояние моего напряжения, обнажая лицемерие аргументации и сдирая маску, наложенную на обстоятельства конца света. Мне противно от себя и противно от мира, я не могу преодолеть это тошнотворное чувство. Но даже будучи лицемером, я остаюсь человеком.

Словно головная боль, возвращается ко мне эта утешительная мысль: я ущербный, а значит я человек.

4. Рассказ Радужного Ворона

Мы смотрим на звёзды – безоблачная ночь и программное обеспечение колыбели позволяют увидеть и назвать много созвездий. Пегас, Андромеда, Лебедь, Цефей, Гончие Псы, Щит, Змея. Лу точнее и быстрее, чем я, она знает название каждой мерцающей искорки на небосводе. Когда я был ребёнком, то сам мог находить только Большую Медведицу.

Мы лежим на сформированном из масы пледе на краю парковки. Из леса доносятся ночные крики и шелесты, сухие ветки опадают над нашими головами. Меня преследует мысль, что всё вокруг сейчас распадётся на пиксели.

– Три дня назад на Вересковых пустошах я встретила Радужного Ворона, – говорит Луиза. – У него были цветные перья, как у попугая, голова, припорошенная сединой, и бельмо на глазах.

– Как ты узнала, что это ворон?

– Возможно, у него было достаточно черт идеального вида?

– Да ладно, не злись, – улыбаюсь я ей. – Я просто задумался, зачем кому-то понадобился фантом ворона с радужными перьями.

– Он привлёк моё внимание феерией красок и вместе с тем какой-то простотой. В этой оранжерее аморфных видов, напоминающих одновременно не то рыб, не то моток проволоки, не то разбитое стекло или плесень, он будто бы пришёл из другой сказки. Я думаю, это какая-то из старых ИИ, вытесненная к первобытным формам.

– Бинарная пенсия.

– У него были очень престижные координаты: –15, 0, 4. За такое место на Вересковых пустошах платят по несколько десятков тысяч за месяц. Возле Источника, на первой плоскости, на внешней стороне срединного куба. Богатый человек или программа-основатель среды. Ворон пригласил меня в свою точку и рассказал историю о старом скульпторе – он каждому рассказывает историю, предназначенную только для него. Я хочу, чтобы ты об этом знал.

Луиза скорее визуализирует с помощью SII-5L, нежели использует голос. Она проецирует перформанс о судьбе мужчины, работами которого восхищались люди во всём цивилизованном мире, а его статуи из благородного кальцитового алебастра украшали костёлы, площади и могилы богачей. Говорили, что он обладал божественным даром вдыхать жизнь в мёртвый камень, заключать красоту в форму, которая переживёт века. В воображении Лу пожелтевшие страницы книги синхронно накладываются на фильм. Декоративные буквицы и пахнущие нафталином слова – позолота фальшивого белого ворона переплетается с рассказом Радужного ворона.

«Однажды весной, в честь годовщины коронации, король заказал мастеру-скульптору статую Дочери Небес. Идеальные пропорции, идеальная форма тела, нежно переданные жесты, чувственное и одновременно ангельское лицо. Люди должны влюбляться в неё с первого взгляда. Статуя должна символизировать нескончаемую доброту короля и его власть над человеческими мыслями. Все люди искусства, а потом – когда глашатаи раструбили эту весть на четыре стороны света – также властелины и жители многих стран напряжённо ожидали, удастся ли старому скульптору создать творение всей своей жизни и удовлетворить покровителя. И во дворцах, и за прилавками спорили о том, какую из прекрасных смертных выберет мастер в качестве модели, кто удостоится такой чести. Скульптор очень долго искал подходящий материал, отбрасывал камень за камнем, ни один не был достаточно идеальным. Даже среди черни начали ходить легенды…»

Скука, от которой застывает кровь в жилах. Я не могу выдержать растянутого темпа классического рассказа. Мозг, привыкший к другой интенсивности импульсов, не может сконцентрироваться на деталях повествования, нить прерывается от раза к разу, как будто после хорошей дозы Лорелей. Ко мне возвращается эхо вчерашнего разговора с отцом и Антоном, которые хотели обсудить стратегию поведения в условиях скачущих курсов валют и подкашивающей инфляции. Спрашивали моё мнение. Хоть изъятие денег с рынка не очень меня привлекает, я предпочёл дать им свободу действий. Мне достаточно осознания того, что мы влияем на решение Центрального Банка, а в резервах – остатки залежей нефти и огромные площади земли (в том числе под автострадами), которые мы приняли от правительства за долги. Отец убеждал, что мы должны взять большой кредит в RCB на развитие медицинских институтов «Элиас Электроникс» и на несколько месяцев заморозить процентные ставки. Он рассчитывал, какой выигрыш принесёт падение курса виана по отношению к ECU, но решил, что мы будем действовать в интересах Раммы. Ставки должны в результате пойти вверх, чтобы иностранные инвесторы начали покупать ценные бумаги, а с рынка исчез избыток валюты. Очень странно, что в таком бардаке экономика перегрелась и надо её остужать. Чёрт! Прости, Лу, уже возвращаюсь к тебе. Честно, я не хотел уходить так далеко.

«В один день к скульптору пришёл каменщик с Юга. Он предложил продать ему прекрасный блок за десять тысяч золотых монет, и мастер не колебался ни минуты (платил из королевской сокровищницы). Он закрылся в своей мастерской и сказал, что не выйдет из неё, пока не закончит произведение. Ему ежедневно доставляли еду и питьё, одежду и благовония, но он редко пользовался ими. Только пил лимонную воду и неделями ходил в одной и той же пыльной мантии – об этом перешёптывалась между собой королевская служба. Гвардейцы с самого первого дня окружили мрачный дом и не подпускали никого на расстояние двадцати шагов. В окнах развевались тяжёлые чёрные шторы из трёхслойного полотна, а на улицу доносились отголоски молотка скульптора, который ударял в долото.

Бывали дни тишины, когда гвардейцам и собравшимся вокруг зевакам казалось, что мастер забросил своё дело или умер в одиночестве. Тогда он выполнял более точные работы, полировал или подбирал мелкие кусочки камня, а иногда отдыхал, планируя, что делать дальше. Порой он, должно быть, подскакивал с кровати и хватался за инструменты под влиянием внезапного импульса, поскольку в полночь или уже под утро вдруг слышался его молоток – стук-стук, стук-стук – и раздавались проклятья на нескольких языках сразу. Ночная стража любила эти неожиданные взрывы творческих сил – они приносили какое-то разнообразие в службу, расклеивали тяжёлые веки и становились темой казарменных историй. Так проходили недели, всё меньше и меньше любопытных глаз старались высмотреть какое-то движение в мастерской, всё меньше и меньше ушей внимало в тавернах и по дороге с храма. Только король изо дня в день становился всё более нервным и терял остатки надежды. Лето подходило к концу».